Даниил Грачев - Письма на краю тумана. Инстаграм-роман

• Название: Письма на краю тумана. Инстаграм-роман
• Автор: Даниил Грачев
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020

Древний город, древние цвета, трещины, пестрые и яркие вкусы, кофе, морская соль и золотое солнце на верхушке Айя-Софии. Один день в Стамбуле и две истории: его, которую он перескажет в соцсетях, и ее – записанная в письмах ушедшему мужу. Посты, картинки, султаны, мечети, мечты и ваши мысли. Две судьбы двух незнакомцев, один город и один туман на двоих. Долгожданный первый инстаграм-роман Даниила Грачева перенесет вас на улицы, которые пережили Византию и Османскую империю, на берега пролива Босфор и Принцевы острова. Улицы, которые переживут все вопросы и все ответы. В этом путешествии герои вспомнят свою жизнь и прошлое, отправятся в плавание по своим туманам, возможно, для того, чтобы в финале встретиться. И Стамбул им в этом поможет. Придет время, когда все будет сказано и все туманы рассеются.

---

Много-много лет назад, в одном громадном городе (самом большом в мире на то время) в Малой Азии, произошло событие, которое могло бы остаться незамеченным, но волею обстоятельств стало судьбоносным для целой страны и миллионов жителей. Судьбы городов, стран и континентов меняют самые обычные люди, в самые обычные дни. Особенных дней не существует, мы сами делаем из обычных четвергов и пятниц выдающиеся. Особенностей этим дням и людям потом добавит история, свидетели, друзья друзей, которые, конечно, стали очевидцами этих событий. Но история происходит на наших глазах, города строятся нашими руками, да и рушатся тоже ими – нашими руками. Империя изменится в один единственный день и уже никогда не станет прежней.

Сказка о кофе в Османской империи начинается в середине 16-го века, как гласит эта легенда, благодаря торговцам из Сирии (кстати, утренний пост Энеса обрастал лайками). Древняя, доисламская, Аравия была под управлением Эфиопии, благодаря этому кофе и оказался на другом континенте. Ну, и еще благодаря торговым парусникам – их заслуг умалять не станем. Так вот, в городе появились два друга на ослах, навьюченных мешками со странными бобами без названия, размером не больше фасолинки. Что в тюках у путников, было непонятно, да и жителям города было все равно. Все занимались своими ежедневными заботами. Кто-то взвешивал куркуму и гвоздику или пробовал лукум. Кузнецы стучали пудовыми молотами по ножам и подковам. Девушки обмахивались листами пальм и пили щербет. Чистильщики обуви натирали до блеска туфли сеньоров, важные матроны, пряча свои лица в шелках и зонтиках, прогуливались вдоль раскладок, местные воришки пытались вытащить кошелек у отвлекшегося зеваки. Торговцев и путников каждый день в столицу приходило невероятное множество, и каждый что-то привозил, увозил, покупал или продавал, ведь улицы главного города страны буквально распирало от изысканных и диковинных товаров, но такой диковинки тут еще с роду не было. В громадном улье местного базара, в котором сплетались товары со всех уголков мира, этим продавцам было легко затеряться, но судьба уготовила им совсем иную участь. Изменив историю самого города, изменив его облик и всех жителей в придачу.

Уж как бобы попали во дворец, честно говоря, чайджи не упомянул и до конца это остается непонятным. Поговаривают, что визирь, когда инспектировал коммерсантов всех мастей на базаре, услышал аромат странного напитка и отважился попробовать (предварительно дав сделать глоток самим торговцам) и пришел в невероятный восторг. Никогда ранее ничего подобного он не пробовал. Тогда визирь и решил доставить этих путников во дворец султана. Чтобы там во всем обстоятельно разобраться. А, возможно, чтобы удивить и выслужиться перед правителем. Разбираться было не в чем, всем стало очевидно: этот напиток – великое сокровище. Благо. Дар. Так в Стамбуле появился кофе и уже больше никогда не покидал его. Стамбул пропитался кофе, сроднился с ним, пустил его в свои жилы, в свою ДНК.

Благодаря этим торговцам, своды дворца османского султана наполнились чарующим запахом кофе, одалиски гарема учились правильно заваривать кофе в джезве, недиме на серебряных разносах подносили напиток Валиде-султану, муж оценивал потенциальную супругу по умению приготовить его. Даже сейчас, когда семья жениха просит руки, невеста подает к столу кофе по-турецки. Кофе в Турции это не просто напиток – это история, часть культуры, ритуал (Энес уже подходил к работе). Аромат кофе витает над всем бескрайним Стамбулом. Он проник в его самые незаметные кафе и лавки, многоликие базары, в одежду жителей, в склады шаровар и шитье на кафтанах, в арабскую вязь, строки стихов из поэм Фирдоуси, звуки Кебаб кемане. Он проник в их кровь и придал медово-коричневый оттенок коже. Кофе осел тонкой поволокой на ресницы местных торговцев, крыши домов, купола мечетей, баркасы в море. Этот аромат витает над городом практически 500 лет и не собирается растворяться над водами морей. Этот дар уже не отдаст и сам город. Поделится, даст вкусить, даст насладиться, но не отдаст.

Конечно, кофе был и в Энесе. Он родился тут, в городе кофейного цвета, прожил здесь всю свою жизнь под куполом этого аромата. Иных доказательств не потребуется. Его мама говорила: «Сердцу не нужны ни кофе, ни кофейня. Сердце хочет беседы, кофе – лишь предлог». Предлог всегда оказывался достоин самого приятного – послеобеденного или вечернего разговора. Разговоры о кофе тут на каждом углу, все разговоры ведутся непременно за чашечкой этого напитка, все слова оседают в гуще молотых бобов. Здесь все речи с его привкусом. Горечь его капель смешалась с солью Босфора, со сладостью поцелуя у его берега. Жизнь Энеса тоже была крепко связана с этим напитком, и припомнить начало этой дружбы уже не представляется возможным; достаточно определения, которое скажет вам любой турок – с самого детства. И это будет сущей кофейной правдой. А даже если это и не совсем так, к чему вам иная?

Эмине-ханым

Утренние лучи отбрасывали тень сквозь ветви деревьев и темными узорами ложились на траву. У калитки присел пес и своими черными глазами кружил с бабочкой. Эмине-ханым насыпала две ложки кофе в старую джезву, которая досталась ей от матери. В ее доме уже давно не было слышно громких звуков: детского смеха, плача, слов – вообще любых посторонних звуков. Они хозяйку редко могли обрадовать. Телефон не звонил. Колокольчик на двери молчал. Его медные стенки тревожила только хозяйка, когда выходила или возвращалась. Тогда язычок ходил по краям и издавал звук, который так часто мы путаем то с тревогой, то с радостью. Такая путаница случается постоянно, и ханым-эфенди это не доставляло никакого удовольствия. Он нарушал, и неважно, что именно, просто нарушал. У Эмине-ханым был телевизор, но включала она его редко, и он скорее служил тумбой для флокса с широкими зелеными листьями. Телевизоры, скорее, больше дружат с мужчинами или с одинокими (вне зависимости от возраста), которых это одиночество тяготит. И тогда его звуки и цветное изображение заменяет что-то необходимое, наполняя стены комнат искусственным присутствием жизни. Той самой жизни, которой так не хватает. Какой-то заэкранной, какой-то манящей, какой-то чужой. «Только бы не тишина», – иногда думают их хозяева и включают эти коробки для фона, не особо внимательно следя за событиями в этой коробке с человечками. Звуки появлялись в доме Эмине-ханым, когда хозяйка что-то готовила, что-то роняла, мыла посуду, открывала дребезжащие дверцы старой мебели, передвигала ее или просто передвигалась сама. Когда звуки не требовались, но появлялись сами собою. У звуков тоже своя жизнь и свое предназначение. Тогда половицы начинали еле слышно поскрипывать и своей мелодией провожать Эмине-ханым из комнаты в комнату. Скрип. Шаг. И снова скрип.

Нет, дом не казался запущенным; скорее, погруженным в дрему. В то самое состояние, которое мы так любим по утрам, которое нам сладко и которого мы пугаемся, если оно сбивает ритм современный. Тогда оно кажется чем-то опасным. Лоск и чопорность этого жилища давно растерялись в годах. Кажется, что они стремятся в новые хоромы и пасуют перед временем. Дом молчал – с уважением и достоинством. Но стоило только сесть в кресло или на диван, как каждый предмет провинциального интерьера, медленно и негромко, начинал вести свой неспешный рассказ с милыми сердцу подробностями. Рассказов было много, и иногда Эмине-ханым тоже их слышала. Они ей мерещились тонкими голосами, которые звали в темные углы, или отчетливыми картинками воспоминаний между оттоманкой и карнизами. В этих комнатах не бывали гости (во всяком случае, припомнить, когда в последний раз кто-то переступал порог, жители дома не могли), а дочь Эмине-ханым уже давно выросла и бывала в родительских стенах редко. Так всегда кажется матерям, а дети же считают, что только-только навещали своих почтенных родителей. В любом случае, этих встреч было мало обеим.

В каждом самом далеком чулане и на антресолях за сложенными коробками или на самой обозримой части дома и всего добра в нем – было чисто. Не стерильно, а просто аккуратно. Пыль или плесень тут не гостили, не устанавливали свои сырые порядки. Не развешивали свои серо-зеленые транспаранты уныния. Углы были свободны от паутины или каких-то иных неприятностей, которые, незаметно проникая, становятся полноправными хозяевами разного вида жилищ. Пусть угрюмой лачуги рыбака или нарядного дворца султана. Эмине-ханым любила, вернее сказать, уважала свой дом и не позволяла себе запускать его. Не позволяла запускать себя. Хотя с годами поддерживать его в чистоте становилось все тяжелее. В детскую комнату, ту, которая напротив спальни на втором этаже, она вообще заходила редко, только для уборки или за воспоминаниями. Там все сохранилось в том же ванильно-детском виде, как и тогда, когда дочь еще жила с ней. Время остановилось, застопорилось, замерло и это не доставляло никаких хлопот Эмине-ханым. Казалось, она наслаждалась этим местом без времени. Нет, не так – местом с ее временем и ее воспоминаниями.