Оливия Поттс - Я справлюсь, мама

• Название: Я справлюсь, мама
• Автор: Оливия Поттс
• Жанр: Биографии
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-0014-6964-3

Оливия Поттс была успешным адвокатом, пока не разбилось ее сердце. В тот день она пекла пирог, чтобы впечатлить понравившегося парня… и не знала, что где-то в сотнях миль умирает ее мама. Прячась от мира и оплакивая утрату, после работы Оливия шла на кухню и вспоминала рецепты из детства. Проходили дни, и Оливия понимала, что больше не может жить как раньше. Пережитое горе как будто научило ее лучше чувствовать себя и свои желания, а еще заставило понять, что жизнь коротка и не стоит ее тратить на занятие, которое не приносит счастья. Так она оставила карьеру адвоката и с головой ушла в кулинарию, возвращавшую ей желание жить и творить.

---

Через два дня я стояла в своей детской комнате и собиралась на похороны. На стенах висели афиши любительских пьес – в студенчестве я играла в университетском театре, полки были уставлены книгами, которые я не захотела ни взять в Лондон, ни выбросить. Я тщательно накрасилась, болезненно морщась от осознания, что буду у всех на виду. Происходящее казалось сюрреалистичным, будто я наряжалась на карнавал. В некотором роде так и было. Я решила надеть мамино платье. Зачем? Не знаю. Я работала барристером, и черных строгих платьев у меня хватало. Но я предпочла надеть мамино платье. Может быть, думала, что это принесет мне утешение? Или хотела что-то доказать окружающим? Но что, черт возьми?

В ожидании катафалка и похоронного кортежа мы нервничали. К нашему дому вела слегка закругленная дорожка, и главная дорога была скрыта от глаз; мне все время хотелось выбежать и посмотреть, приехали ли машины, словно речь шла о такси и нужно было платить за каждую минуту ожидания.

Программа похорон включала церемонию в крематории и службу в церкви. После этого гости съезжались к нам домой на поминки. Мы рассчитывали, что в крематорий придет совсем мало людей и это будет скромное семейное мероприятие, а на службу в церкви съедутся все приглашенные. Но у крематория нас встретила толпа. Людей было несколько десятков; они стояли на ступенях и на тротуаре. Эмоции нахлынули волной. Меня бросило в холод, потом в жар. У входа я увидела свою лучшую подругу Рут.

Мы с Рут дружили всю жизнь: она родилась на месяц раньше и стала для моей мамы «тренировочным» ребенком. Наши родители были лучшими друзьями. Последний месяц беременности мама училась держать малышку Рут и менять ей подгузники. По совпадению их звали одинаково – имя Рут довольно распространено, – и из-за этого Рут-младшая всегда казалась мне родной. Мы вместе учились в школе, ездили в отпуска, были герлскаутами. Мы даже принимали ванну вместе, а однажды побывали на съемках «Бабьего лета»[9] (серьезно). Рут утверждала, что мамины сэндвичи с тунцом заставили ее свернуть с пути вегетарианства. Мы поступили в один университет, и, когда я рассталась со своей школьной любовью, Рут принесла торт, сидела со мной на грязном полу и кормила меня с ложечки. Без нее я не представляла своей жизни.

Мы увидели друг друга, и ее глаза наполнились слезами. Я же по-прежнему старалась не заплакать, не огорчить маму. После маминой смерти я еще не видела Рут. И стена, которую я так старательно выстраивала вокруг себя этим утром, вдруг рухнула. Я вышла из машины – похоронной машины, взятой напрокат, – подошла к собравшимся, взглянула на Рут, и мне показалось, что толпа хлынула вперед – стремительно, беспощадно, неотвратимо. Мне стало трудно дышать.

Утром папа попросил меня проследить, чтобы цветы из крематория обязательно привезли в церковь на службу. Я обрадовалась, что мне есть куда приложить силы. Моя миссия на сегодня – перевезти цветы, решила я. Больше ничего меня волновать не должно. Я проинструктировала нескольких сотрудников похоронного бюро и служащих крематория, объяснив им, как важно погрузить цветы в машины. Я хорошо выполнила задачу: ошибок быть не могло. Папа правильно сделал, что поручил мне это.

Вы знаете, что, когда гроб уезжает за шторку на кремацию, в какой-то момент тело достают из него, а не отправляют в печку вместе с гробом, как в мусоропровод? Я не знала. Мамины похороны были первыми, в которых я принимала хоть сколько-нибудь активное участие, и я не догадывалась, как все происходит. Я настолько озадачилась организацией перевозки цветов, что с момента прибытия в крематорий подошла минимум к четверым служащим, но никто не объяснил мне, будут ли цветы сжигать вместе с гробом. Наверняка же не у меня первой возник этот вопрос? Я провела с представителями похоронного бюро несколько часов, и никто даже не упомянул об этом! Вы не представляете, как я запаниковала, когда шторка открылась и гроб с моими драгоценными цветами отправился в огненную бездну. Мне захотелось вскочить и прыгнуть на него, но не потому, что я убивалась от горя, а чтобы спасти чудесные цветы на крышке.

Зазвучала песня Кирсти Макколл с обрезанными первыми тактами. Мы гуськом вышли из крематория и направились в церковь, к следующему акту этой кошмарной пьесы.

Я глубоко вздохнула и произнесла:

– Рут Энн Поттс, в девичестве Литтлхэйлз… моя мамочка… родилась в 1958 году…

Воспоминания о том, как я произносила речь, приходят урывками, вспышками. Помню, как я подошла к кафедре, коснулась ее, а потом вцепилась, как в спасительную соломинку. Мне казалось, что если я буду крепко держаться за нее, то никто не заметит, что руки дрожат, – старый судебный трюк. Помню, как пыталась унять дрожь в голосе и как гордилась собой, когда мне это удалось. Шутила, но смысл шуток начисто стерся из памяти. В какой-то момент я посмотрела в зал и увидела моих университетских друзей – на том самом ряду, где всегда сидела мама, каждое воскресенье двенадцать первых лет моей жизни, пока не перестала верить в Бога и ходить в церковь. После занятий в воскресной школе и я садилась рядом с ней.

В этой церкви меня крестили. Я атеистка, но с церковью связаны многие мои детские воспоминания. Я зачитывала отрывки из Библии, стоя на этой самой кафедре, ходила на занятия по подготовке к конфирмации, в пять лет играла Марию в рождественской пьесе, и на протяжении всего спектакля моя маленькая сестричка – ей дали роль ангела – ходила за мной по пятам и держала меня за руку. Однажды на Пасху мне поручили нести огромную свечу по проходу к алтарю, но я разволновалась и упала в обморок, когда священник стал читать «Отче наш». На этом моя карьера служки закончилась. Уже не помню, сколько раз я зажигала свечи в маленькой боковой часовне в память о покойной бабушке, маминой маме. Интересно, о чем думала мама, когда мы каждую неделю сидели в этой часовне, в гробовой тишине? Мне нравилось опускать монетки в ящик для пожертвований, выбирать свечку, зажигать ее – это казалось приключением. А ей? Что чувствовала она, преклоняя колени с маленькой дочерью, которая даже никогда не видела бабушку? Было ли ей так же тяжело, как мне сейчас?

Я стояла в трех метрах от места, где мы сидели когда-то, и рассказывала людям, знавшим маму при жизни, как много она значила для меня. Или пыталась рассказать. Вместить в пять минут целую жизнь. Я рассказала о ее детстве, о том, какой жизненный путь она выбрала. Моя речь была предельно стандартной, и, произнося ее, внутри я уже открещивалась от сказанного. Попытка свести мамину жизнь к паре забавных историй и паре избитых фраз оказалась невозможной, и я вдруг почувствовала, что оскорбляю ее память. Никакая речь не могла передать ее смех, не могла выразить, как дико она порой меня бесила, как ее любовь согревала меня, как мне хотелось снова уткнуться лицом ей в плечо и вдохнуть ее запах еще хотя бы раз. Никакие слова не могли объяснить, что никогда и никто не полюбит меня так сильно, как любила она, и не сможет полюбить. Но я каким-то образом заставила себя договорить и села на место.

После моей речи священнослужительница сказала несколько банальностей о маме, хотя они не были знакомы. Священник, работавший в церкви в то время, когда мы регулярно ходили на службы, давно уволился. Странно, что человек, никогда не встречавший усопшего, произносит о нем речь. Он говорит пламенно и эмоционально, хотя не только не знал покойного, но и назавтра даже не вспомнит его имени.

Затем я встала на выходе из церкви – там, где в детстве раздавала сборники псалмов. Сестра и отец выстроились рядом, чтобы поприветствовать каждого пришедшего на похороны. Гости называли свои имена, почему-то решив, что я их забыла. Но я всех помнила. Встреча с каждым напоминала слабый удар током: их были десятки, сотни, и все так или иначе связаны с мамой. Казалось странным, что они здесь, а ее нет: примерно такое чувство возникает, когда встречаешь учителя не в школе, а в супермаркете. К тем, кто потерял близкого, обычно обращаются со стандартной фразой: «Сожалею о вашей утрате». Больше ничего и говорить не нужно. Но как отвечать?

Сейчас мне кажется, что все просто: достаточно сказать «спасибо», а лучше – «спасибо, что пришли». Но тогда вместо этого я храбрилась и пыталась убедить людей прийти на поминки. Я вела себя как чрезмерно усердный клубный зазывала.

На поминках я носилась распушив хвост, с горящими глазами, включив режим приветливой хозяйки: так я ощущала себя более уверенно. Когда меня спрашивали, как я себя чувствую, отвечала, что справляюсь. На самом деле я впала в эмоциональную кататонию. Тараторила что-то про цветы, которые красовались на самом видном месте за обеденным столом и вовсе не сгорели в печи, вопреки моим опасениям. Я расхваливала их на все лады, с каждым часом все красочнее. Мясных пирогов хватило на всех. К морепродуктам никто не притронулся. По краям стола высились горы бананового пирога, который я точно не заказывала.