Оливия Поттс - Я справлюсь, мама

• Название: Я справлюсь, мама
• Автор: Оливия Поттс
• Жанр: Биографии
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-0014-6964-3

Оливия Поттс была успешным адвокатом, пока не разбилось ее сердце. В тот день она пекла пирог, чтобы впечатлить понравившегося парня… и не знала, что где-то в сотнях миль умирает ее мама. Прячась от мира и оплакивая утрату, после работы Оливия шла на кухню и вспоминала рецепты из детства. Проходили дни, и Оливия понимала, что больше не может жить как раньше. Пережитое горе как будто научило ее лучше чувствовать себя и свои желания, а еще заставило понять, что жизнь коротка и не стоит ее тратить на занятие, которое не приносит счастья. Так она оставила карьеру адвоката и с головой ушла в кулинарию, возвращавшую ей желание жить и творить.

---

Оливия Поттс Я справлюсь, мама Как пережить потерю, обрести любовь и научиться готовить

Информация от издательства

Olivia Potts

A Half Baked Idea: How Grief, Love and Cake Took Me from the Courtroom to Le Cordon Bleu

Издано с разрешения Penguin Books и Andrew Nurnberg Literary Agency

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав

Original English language edition first published by Penguin Books Ltd, London

Text copyright © Olivia Potts 2019

All rights reserved

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

⁂

Для мамочки, но благодаря Сэму

1

Когда умирает родной человек, случается странная вещь: на все, что происходит в то же время, налагается особый отпечаток. Скажем, вы смотрите сериал, идете на пилатес или покупаете шоколадное печенье – и вдруг узнаете о смерти близкого.

В самом действии может не быть ничего особенного; смерть нередко настигает нас в самые будничные, рутинные моменты, ведь именно из таких и состоит наша жизнь. И вот вы начинаете снова заниматься обычными делами, но теперь они каждый раз напоминают вам о потере, и вы словно переживаете ее заново. Смотреть любимый сериал становится сложнее, пилатес теряет привлекательность.

Со временем горе притупляется и больше не воспринимается как резкий удар под дых: скорее, ноет, как старая рана. Боль уже не затмевает мир вокруг, а лишь неотрывно плетется на шаг позади и дышит в спину. Но шоколадное печенье… Теперь вы не сможете попробовать его, не вспомнив о моменте утраты. Ведь на тот ужасный миг вы забыли, как дышать, а ваше сердце раскололось надвое.

Кажется логичным просто отказаться от того, что навевает тяжелые воспоминания. Решить проблему, сбежав от нее побыстрее. Ведь можно найти другой сериал с похожим сюжетом и убедить себя в том, что не так уж вам и нравится пилатес. А уж печенья в мире, кроме шоколадного, пруд пруди. Проблемы возникают, когда, к своему удивлению, вы понимаете, что проклятое занятие – дело всей вашей жизни.

Когда умерла моя мама, я пекла пирог. Тогда я еще не была поваром; я вообще не готовила дома, а питалась сэндвичами из кафешек, полуфабрикатами и фастфудом – стыдно признаться, сколько я его съела. На кухню я наведывалась редко, и когда это случалось, то дело обычно заканчивалось осевшими бисквитами, сгоревшим печеньем и жестким рагу. Но недавно у меня появился парень, который очень любил готовить, и мне захотелось его впечатлить. Однажды в выходные он предложил вместе приготовить что-нибудь для друзей. И я подумала: боже, какая ужасная мысль! Но вслух ответила: «Отлично!» Так вышло, что я очутилась на чужой кухне и пекла пирог вместе с парнем, которого почти не знала.

Тем временем в двухстах семидесяти пяти милях умирала моя мама.

Утром мы говорили по телефону. Я рассказала ей о новом знакомом, перечислила все его недостатки, точнее, все, что казалось мне недостатками: он сомневался, хочет ли детей, недавно вернулся к вегетарианству, и я почему-то восприняла это как личное оскорбление. «Не волнуйся, милая, – сказала мама. – Пригласи его познакомиться со мной. Я намекну, что твоя фигура создана для деторождения, и накормлю его пастушьим пирогом. У него сразу мозги на место встанут. Когда мы с твоим отцом познакомились, он был в голубом бархатном смокинге. Любого мужчину можно изменить». Я рассмеялась и ответила, что если мы с моим новым другом однажды поженимся, то я буду всем пересказывать этот разговор как анекдот. Мама зевнула, и мы попрощались.

Я еще не знала того, о чем узнаю спустя шестнадцать часов: мамин зевок был буквально лебединой песнью. Такая обыденная, банальная штука… тогда я не подозревала, что он означает нехватку кислорода. Позднее я прокручивала наш разговор в уме и вспоминала этот зевок снова и снова. Ее организм уже готовился к тому, что вскоре должно было случиться. Но я была так зациклена на себе, даже не поинтересовалась ее самочувствием, хоть и пообещала позвонить на следующий день и рассказать, как прошел ужин. Лишь потом я поняла, какую злую шутку сыграла со мной жизнь.

Моя мама умирала в двухстах семидесяти пяти милях от меня. Но я ни о чем не догадывалась. Я пила, смеялась и, гордая собой, подавала гостям пирог с клементинами и миндалем – единственный, который умела печь. Потом я вымыла посуду – халтурно, потому что была пьяна. Парень – пока даже не мой! – перемыл ее, не сказав ни слова, потому что в начале отношений к таким мелочам лучше не цепляться. Итак, плохо помыв посуду, я легла в чужую кровать и уснула. А в двухстах семидесяти пяти милях моя мама уже умерла.

На следующий день – невозможно ясный для февраля – после обеда зазвонил телефон. На экране высветился мой домашний номер. Я не успела подойти, и экран погас. Затем вспыхнул снова: голосовое сообщение. Сколько раз я говорила папе, чтобы он не оставлял голосовые сообщения, – как об стенку горох. Я раздраженно закатила глаза. Знает же, что не люблю голосовые сообщения.

Я неохотно прослушала сообщение, сидя на унитазе. Папа лишь сказал, чтобы я ему перезвонила, но я сразу поняла: что-то случилось. Я повесила трубку и позвонила домой. Он ответил сразу. И хотя мне не хочется вспоминать о том, что было дальше, я помню все.

Смерть близкого человека возлагает на нас неизбежную обязанность: сообщать о случившемся окружающим снова и снова. Неудивительно, что с каждым разом это становится легче, хотя неловкость так до конца и не пропадает; тебе словно стыдно, и ты извиняющимся тоном произносишь: «Мне очень жаль, у меня плохие новости». Неловкость усиливается, когда ты сталкиваешься с потрясением и печалью окружающих; кажется, что твое горе для них – источник неприятностей. И это приносит чувство вины, от которого ты готова провалиться сквозь землю.

Но ко всему постепенно привыкаешь. А как же иначе? Когда каждый день в течение многих лет один и тот же диалог повторяется, ты создаешь формулу, благодаря которой все проходит как можно более безболезненно. Находишь способ облегчить шок и сообщаешь о случившемся быстро, словно срывая пластырь. Может, даже пошутишь слегка ближе к концу разговора, для разрядки напряжения. Но ничего не сравнится с первым разом, когда приходится произнести те самые слова.

Я вернулась в спальню, где Сэм читал книгу. Он посмотрел на меня и явно удивился, что я изваянием застыла на пороге. Но его взгляд был спокойным, ведь это не его жизнь только что перевернулась из-за одного-единственного звонка.

– Моя мама… умерла?

Мне было так трудно произнести это – физически трудно, – что, когда у меня получилось, где-то внутри словно прорвало плотину. Горе захлестнуло многометровой волной, хлынул по венам адреналин, и я поняла, что сейчас меня стошнит или я упаду в обморок. Меня в буквальном смысле сбило с ног; я сложилась пополам и упала на колени. Наверное, я напоминала какую-нибудь героиню древнегреческой трагедии – живое воплощение боли.

Моя мама умерла. Моя мама умерла. Моя красивая, чудесная, немного сумасшедшая мама, которая порой так бесила меня. Та, с кем я разговаривала меньше суток назад. Та, которая шутила про пастуший пирог и подходящую для деторождения фигуру. Она умерла. Из меня словно выкачали весь воздух – так чувствуешь себя после целого дня в аквапарке или когда напьешься и решишь прилечь.

В книге «Боль утраты» К. С. Льюис пишет: «Никто никогда не говорил мне, что горе так похоже на страх. Я не боюсь, но само ощущение очень напоминает страх». Однако в тот момент я поняла, что не могу согласиться. Мне было страшно. Я испытывала страх животный, физический. От страха мне захотелось в туалет, меня затошнило, и одновременно я хотела, чтобы меня крепко обняли и долго держали в объятиях. При этом казалось, что стоит кому-нибудь прикоснуться ко мне, и я рассыплюсь на кусочки. Я испугалась, что у меня больше никогда не будет мамы. Испугалась, потому что человек, который любил меня генетически, биологически, по договоренности с самой природой, ушел от меня. Ушел – и мне теперь будет некуда деть всю мою ответную любовь. А еще я вдруг поняла, что совсем не знаю мужчину, в чьей спальне сейчас стою, на чьем унитазе сидела, прослушивая голосовое сообщение. Того, кто в ужасе смотрел на меня, пока я пыталась собрать свои вещи, разбросанные по квартире. И мне стало очень-очень одиноко.

– Хочешь, я поеду с тобой на север? – спросил он.

О нет, конечно же, нет, только не это.

Но внезапно я осознала, что мне предстоит. Я должна вернуться домой. На север. Прямо сейчас. Я работала адвокатом по уголовным делам, и через двенадцать часов мне надлежало явиться в здание Королевского коронного суда в Кингстоне-на-Темзе[1]. Я жила в южном Лондоне, но все документы по делу находились в северном. А отец жил в Сандерленде, что на северо-востоке Англии.