Кон Джиён - Наше счастливое время

• Название: Наше счастливое время
• Автор: Кон Джиён
• Жанр: Любовный роман
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-17-119687-5

Роман «Наше счастливое время» известной корейской писательницы Кон Джиён – трагическая история о жестокости и предательстве, любви и ненависти, покаянии и прощении. Это история одной семьи, будни которой складывались из криков и воплей, побоев и проклятий, – весь этот хаос не мог не привести их к краху. Мун Юджон, несмотря на свое происхождение, не знающая лишений красивая женщина, скрывает в своем прошлом события, навредившие ее психике. После нескольких неудачных попыток самоубийства, благодаря своей тете, монахине Монике, она знакомится с приговоренным к смерти убийцей Чоном Юнсу. Почувствовав душевную близость и открыв свои секреты, через сострадание друг к другу они учатся жить в мире с собой и обществом. Их жизни могут вот-вот прерваться, и каждая секунда, проведенная вместе, становится во сто крат ценнее. Ведь никогда не поздно раскаяться, никогда не поздно понять, не поздно простить и… полюбить.

---

Тетя Моника помолчала, а потом проговорила:

– Но все-таки сегодня он пришел сюда и, несмотря на то что я пишу на редкость длинные письма, отправил мне ответ… – Она сказала это с мольбою, будто бы пытаясь найти хоть какую-то зацепку.

– Да не говорите! Признаться, я тоже немного удивлен. В прошлом месяце пастор передал ему Библию, а он ее в клочья порвал и сейчас, похоже, использует как туалетную бумагу. И так уже третью подряд, если мне память не изменяет, – ответил офицер с ухмылкой.

Я прыснула от смеха. Если бы не испепеляющий взгляд тети, я бы еще от души посмеялась, но пришлось закрыть рот и сделать серьезную физиономию. Прям бальзам на душу – Юнсу отомстил ей вместо меня за ее слова о «помойке»… Ведь он разорвал Священное Писание и спустил его в унитаз – похлеще, чем выбросить в мусорку, а для нее Библия была самым ценным, что есть на свете… Однако, судя по обстановке, сейчас был не самый подходящий момент, чтобы выказывать свое злорадство. И тетя, и охранник выглядели озадаченно, всем видом показывали, что им не до шуток.

– Знаете, когда я утром пришел к нему сказать, что вы навестите его, и спросил, как он поступит, я заметил, что он задумался. А потом спросил, сколько вам лет. Я ответил: «За семьдесят…» Поколебавшись, он, к моему удивлению, согласился прийти.

Тетя просияла.

– Правда? Ну надо же, хоть какая-то польза от старости! А его кто-нибудь навещает?

– Нет. Видимо, сирота он. По-моему, он как-то обмолвился, что мать жива… Но никто не приходит.

Тетя Моника нерешительно вытащила из кармана конверт.

– Зачислите это, пожалуйста, на счет Юнсу. И ты, офицер Ли, сделай милость, не будь к нему слишком строг… Надзиратели существуют, чтобы исправлять, а не для того, чтобы поскорее отправить на тот свет… И ты, и я – все мы грешники, кто среди людей найдется без греха?

Офицер Ли лишь молча принял конверт.

На обратном пути тетя Моника наотрез отказалась от моего предложения подвезти ее до монастыря. И что только заставляет ее таскаться по этой холодрыге с пересадками на метро и автобусе?.. Наверно, дурацкая упертость, характерная для нас обеих.

– А что за преступление он совершил? – спросила я от нечего делать, пока мы стояли под светофором на перекрестке. Тетя, видимо, была погружена в свои мысли и не ответила. – А наручники специально надели? Из-за нашего визита?

– Нет, он всегда в них.

У меня опять екнуло сердце. И если колода на шее Чхунхян[8] демонстрировала всю глубину ее горя, трагизм ситуации и ее благородство, а также подчеркивала развитие сюжета от жуткой несправедливости к торжеству правды (в дальнейшем ей, конечно, предстоит встреча с Ли Монрёном[9]), то кандалы Юнсу сейчас, на пороге XXI века, меня шокировали.

– Что, даже когда спит?

– Да… Поэтому для смертников поспать с вытянутыми руками – предел мечтаний… Иногда некоторые неловким движением во сне повреждают себе запястья…

После вынесения смертного приговора, бывает, по два – три года так мучаются и умирают…

– А как едят?

– Палочками не могут, поэтому прямо из миски; если же сидят с сокамерниками, то те могут перемешать им всё с рисом, и тогда кое-как ложкой съедят… Юнсу, оказывается, пятнадцать суток в карцере был, а там и тени человека не увидишь. Руки скручены за спиной, поэтому им приходится есть по-собачьи. Так и говорят – «собачий корм»… Сейчас, похоже, все еще прийти в себя не может. Бывает, узники даже в туалет по-нормальному сходить не могут, и тогда всё в штаны… и так две недели кряду…

Я невольно вздохнула. Хотелось воскликнуть: «Неужели по-другому нельзя?!» Но я удержалась. Незнание – это одно, а знать, да еще и видеть все это – совершенно другое. На душе стало как-то гадко, словно я одной ногой оказалась на пороге места, где не хотела находиться…

– Выходит, он совершил убийство? Сам же признался… Кого он убил? И почему пошел на это?

– Не знаю.

Ответ ее был настолько кратким и категоричным, что я даже засомневалась, не ослышалась ли я.

– Как он убил? Сколько жертв?.. Про него ведь писали газеты, правда?

– Я же сказала, не знаю! – решительно отрезала тетя.

Я оглянулась на нее: она смотрела на меня так, словно я спросила какую-то нелепицу.

– Как это не знаешь? Ты же член религиозного комитета сеульского следственного изолятора… И уж наверняка перед тем, как написать ему, разузнала, что случилось…

– Сегодня я впервые увидела этого юношу. Послушай, Юджон! Это была первая наша встреча. И все! Когда один человек только встречает другого, разве он устраивает ему допрос с пристрастием: давайте, чего успели натворить такого, как оказались тут? Нет ведь… Если он захочет с тобой поделиться, просто выслушаешь. Для меня он таков, каким я узнала его сегодня… – ответила она бескомпромиссно. Внутри меня вновь что-то дрогнуло. Внезапно мне пришло в голову, что она и правда святая…

– Поехали, зеленый. Высади меня на перекрестке, у станции метро. Вечером я позвоню, – произнесла тетя и вышла из машины.

Синий блокнот 05

Несчастья посыпались градом. Как-то, вернувшись из школы, я увидел, что Ынсу сидит весь зареванный и белый как бумага. Я стал допытываться, что случилось, а его вдруг вырвало.

– Отец заставил меня выпить какую-то гадость… Теперь все время тошнит.

Я зашел в комнату. Пытаясь влить в Ынсу пестициды, папаша, видимо, уронил бутылку и пролил содержимое. Теперь в комнате стояла страшная вонь.

– Лучше б сам подох! Если так хочешь смерти, то первый и подыхай! – закричал я.

Похоже, мой рассвирепевший вид заставил отца оторваться от бутылки. На удивление, он не бросился на меня с кулаками, а просто уставился своими налитыми кровью глазами; во взгляде сквозила странная усмешка, значившая то ли улыбку, то ли нестерпимую муку. Я не стал дожидаться, пока у него изменится настроение и он с палкой кинется на нас, схватил Ынсу за руку, и мы выскочили из дома. Как всегда, мы забрались в сарай пустующей усадьбы на окраине деревни и провели там ночь. Утром, вернувшись, мы обнаружили, что тот, кого я вынужден был звать отцом, испустил дух. Он лежал рядом с пустой бутылкой пестицидов, которую сам и выпил.

Глава 5

Не буду скрывать, в ночь после посещения тюрьмы мне не сразу удалось заснуть. Я познакомилась с ним совершенно неподготовленная, встреча прошла в полном замешательстве, а потом он ушел. Расставшись с тетей, я поехала в центр прикупить что-нибудь к Рождеству, и, когда уже садилась в машину на стоянке универмага, мне ни с того ни с сего (словно действие от утреннего лекарства, проявляющееся лишь вечером) привиделись его закованные руки. Может быть, потому что на стоянке было промозгло, а я стала искать в сумочке перчатки. Затем вспомнились его алые отмороженные мочки ушей, багровые рубцы от наручников и упругие жесткие губы, которые слегка кривились в усмешке каждый раз, когда он начинал говорить. Его слова о том, что нет ни сил, ни желания жить дальше, и смятение в голосе – все это было мне так знакомо. Пожалуй, даже было обычным моим состоянием. И именно о нем я пыталась сказать своим родным, именно об этом кричала изо всех сил, прося их оставить меня в покое и дать спокойно умереть.

Парковка универмага буквально кишела людьми. Женщины и мужчины, обвешанные бесчисленными пакетами, загружали их в машины и вереницей покидали магазин, их сменяли другие покупатели… Приближалось Рождество. «Если ты все же испытываешь ненависть к самому себе, то знай: именно для тебя Иисус пришел в этот мир! Научить, что себя нужно любить и ценить, потому что ты очень много значишь для него…» Я сглотнула. Не хотелось признавать, что эти слова предназначались не только ему. Если бы та беседа состоялась здесь, тетя непременно бы добавила, пошутив: «Вот-вот, Иисус пришел не для того, чтобы все столько покупали!» Я вспомнила, как в детстве ходила в католический храм, будучи послушным ребенком. Без возражений надевала приготовленное мамой платье в бантиках, беспрекословно выполняла поручения учителей и не пропускала воскресную школу. Заучивала назубок стихи из Писания и даже как-то выиграла приз в конкурсе на лучшее знание библейских азов. А потом наступил тот самый день, после которого солнце в моем мире спряталось и больше не озаряло ничего ярким светом. Теперь все мне казалось окутанным мраком. Однако непонятно, почему после встречи с Юнсу я вспоминаю о далеком прошлом здесь, на автостоянке шикарного универмага. Как бы там ни было, я поступила в университет, пусть и не лучший, сумела занять призовое место в университетском конкурсе песни и затем, хоть это длилось недолго, ездила по всей стране с выступлениями. Ничуть не заботясь о деньгах, скаталась на учебу во Францию, а по возвращении получила профессорское звание. Правду о том, что профессор из меня никудышный, знали только я и мои близкие. Так что я была неплохим членом общества и, несмотря на возраст, сносной кандидаткой в невесты, которую захотел получить жадный до денег сноб-прокурор, решивший даже соврать ради выгодной партии. Во всяком случае, так это выглядело для всех. Как же легко одурачить посторонних!