Карли Соросяк - Меня зовут Космо

• Название: Меня зовут Космо
• Автор: Карли Соросяк
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-111435-0

Пёс Космо – лучший друг Макса, верный защитник его сестры, 8-летней Эммалины, и надёжный помощник родителей ребят. Однако в последнее время Космо стал всё чаще заставать Макса в слезах, потому что родители Макса и Эммалины часто ссорятся. Поэтому Космо, не жалея своих старых суставов (ему целых 13 лет!), берётся восстановить мир и согласие в семье. И даже вкуснейшая индейка на праздничном столе не собьёт его с выбранного пути!

---

Я просто обожаю индейку, хотя у меня редко спрашивают мнения по поводу праздничных ужинов. На День благодарения, Пасху и Рождество правила для меня очень простые:

– не лай слишком много;

– не ешь, если тебе этого не предложили;

– если мы куда-то едем и ты видишь кошку, не дразни её.

Единственный, кто обращает внимание на мои предпочтения в еде, – Макс. Он даже знает наизусть мои любимые праздничные блюда: окорочка индейки (сочные, мясистые, вкусные), потроха индейки (очень хорошо жуются) и те самые миниатюрные колбаски в тесте.

Достаточно подумать о еде, и у меня уже слюнки текут. Но я иду вперёд, сверкая лапами, пока мы не останавливаемся у сосновой рощицы. Макс тянет за поводок, останавливая меня; земля вокруг мягкая и хлюпает.

– Можно, я расскажу тебе секрет? – спрашивает он, держа одну руку в кармане.

Я надеюсь, что этот секрет звучит как «Я припрятал для тебя печенье в кармане джинсов», так что отвечаю: «Конечно». Он переминается с ноги на ногу, его кроссовки погружаются глубже в сосновые иголки. Во всём мире вдруг становится очень тихо – слышно только наше дыхание, и грязь, и дождь. Я склоняю голову, навострив уши.

Макс выпаливает:

– Если бы я мог, я бы отменил День благодарения в этом году.

Я пытаюсь понять смысл его слов. Как вообще можно отменить День благодарения, особенно когда тебя кормят индейкой? А как же колбаски, Макс? Ты же помнишь про колбаски?…

– Просто… – начинает он, потом запинается. – Просто всё становится только хуже, когда Мама и Папа притворяются счастливыми на глазах у других. Потому что мне кажется, что на самом деле они не очень счастливы.

Вот теперь, после этого объяснения, я начинаю понимать. Я трусь носом о его ладонь, снова и снова, чтобы сказать: «Я с тобой». Если бы я мог говорить словами, то рассказал бы ему о том, как Мама и Папа танцевали много лет назад, как они кружились босиком, как включали джаз на кухне. Я бы сказал, что тоже скучаю по танцевальным вечерам. Хотя я сам в них не участвовал ни передними, ни задними лапами, я очень любил смотреть на свою семью – как они скользили и кружились, раскрыв души нараспашку. А Макс, мой Макс – он всегда казался таким бесстрашным. В такие ночи мы заказывали большую пиццу и открывали все окна; мы засиживались до тех пор, пока бéлки не засыпали, а жужжащие жуки не выбирались из подземных нор.

Моя семья так не танцевала уже довольно давно – даже не хочется говорить, сколько. Сейчас Мама и Папа ссорятся из-за человеческих вещей, совершенно неважных. Они ссорятся из-за мусорных баков, и протекающей трубы в ванной комнате, и каких-то «квитанций», хотя я не понимаю – и, наверное, никогда не пойму, – как можно ссориться из-за чего-то, что звучит так похоже на «танцы»?

Макс ковыряет в грязи носком кроссовки, словно там спрятана пищащая игрушка.

– Ты, наверное, об этом не знаешь, – говорит он, – но дядя Реджи – помнишь его? Он должен был приехать на День благодарения, но задерживается на пару дней, и мама очень расстроилась. Она не сказала мне, но я и так знаю. Я слышал, как она плачет. Опять.

Это для меня новость. Обычно я очень хорошо понимаю, что происходит в нашей семье, – знаю о наших планах, наших эмоциях. Но иногда звонок в дверь застигает меня врасплох, и на коврике появляется незнакомая обувь со сложенными внутри носками. По запаху носков о человеке много чего можно сказать: что он ест, как часто моется, счастлив он или чем-то обеспокоен. Я никогда не забываю запаха носков. В последний раз я видел брата Мамы, дядю Реджи, ещё щенком, но его запах до сих пор прячется внутри меня. Земля и овёс. Гамбургер на кончиках пальцев. Лосьоны, которыми люди натираются, чтобы выглядеть гладкими и лоснящимися.

Ещё я помню его волосы, его спутанные длинные тёмные пряди, которые я пытался кусать, потому что был ещё маленьким и несмышлёным. Он рассмеялся, словно у него в животе что-то подпрыгивало, – а потом разрешил пожевать свои волосы. «О, намучаетесь вы с ним», – сказал он Маме. У него в родословной, похоже, где-то затесался бульдог: его улыбка была широкой и доброй.

«Обязательно воспитывайте его хорошо», – сказал он.

И Мама ответила: «Воспитаем».

На следующий день дядя Реджи исчез вместе с обувью и носками. Иногда я слышал его голос из разных предметов, стоящих дома (ноутбука Макса, телефона, который трезвонит в гостиной), и мне всегда было интересно – взаправду ли я его слышу, или мне кажется? Может быть, мне настолько полюбился его запах, что я сам себе выдумываю его звуки?

– Ладно, – говорит Макс, качая головой. По зонтику стучит дождь. – Наверное, пора домой. Делай свои дела, Космо. Пожалуйста.

Наш разговор не должен закончиться вот так. Максу нужно выговориться, я ясно это чувствую. Но ещё я чувствую сильнейшую ответственность, когда облегчаюсь в лесу. Выбор места, чтобы присесть, требует инстинкта и наблюдательности, таланта и храбрости. Если я найду клочок земли, помеченный бордер-колли, то я тоже должен его пометить, чтобы прогнать зло.

Собака-демон может прятаться где угодно.

Оглянувшись через плечо, я делаю всё необходимое у корней дерева, и мы с Максом не спеша возвращаемся домой. Он насвистывает тему из «Звёздных войн» – это несколько фильмов, которые мне очень нравятся, хотя там вообще нет собак. Мне очень нравится Чубакка, самый волосатый персонаж, потому что его шерсть похожа на мою.

На подъездной дорожке Макс перестаёт свистеть.

Под нашим баскетбольным кольцом припаркована машина Бабушки и Дедушки.

Хотя Эммалина и Макс обожают родителей Папы, мне кажется, что они пахнут как лук: колючие, острые. В таких делах я доверяю животу и носу. И тот, и другой всегда говорили мне, что к Бабушке и Дедушке надо относиться с осторожностью, особенно после прошлого Рождества, когда Дедушка выгнал меня на улицу перед ужином. «Уходи, – сказал он, подталкивая меня коленом. – В кухне собакам не место».

А потом закрыл дверь прямо перед моей мордой.

Небо потемнело, и я провёл час – а может, и пять часов, – разгуливая вокруг качелей на холодном заднем дворе. А ещё я выкопал глубокую-глубокую яму у мусорных баков. Она вышла настолько бездонной, что у меня даже голова закружилась, и в голову пришла мысль, не съесть ли немного земли из растущей груды возле моих лап. Но я не стал. Ещё щенком я на горьком опыте понял, что живот, полный грязи, уж точно не улучшит настроение.

– Так, – говорит сейчас Макс, дыша напряжённо, грудной клеткой. Я вижу, как она поднимается и опускается. – Пойдём.

Внутри мы сушимся у входной двери. Я вытираю лапы о коврик, как меня учили, и отряхиваюсь, сбрасывая с шерсти капельки дождя.

Бабушка торопливо подходит к нам и крепко обнимает Макса.

– Вот он, мой мальчик! Ой, как ты вырос! Я за тобой не успеваю!

Макс ёжится, от него пахнет тревогой. Его кадык дёргается, и я узнаю знакомые знаки: пот на ладонях, колотящееся сердце. В этом, как мне кажется, мы похожи. Я понимаю, как это тяжело, когда не можешь говорить тогда, когда хочешь, когда язык, кажется, занимает весь рот, но наотрез отказывается двигаться, как надо.

– Счастливого Дня благодарения, – бормочет он, и это не голос Макса, не тот сильный голос, которым он говорит со мной. Таким голосом он говорит с незнакомцами, почтальоном и человеческими детёнышами, от которых, будь он собакой, у него бы шерсть дыбом встала.

– День индейки! – восклицает в ответ Бабушка. – Я запаслась штанами с широкой резинкой, чтобы съёсть всё, что захочу!

Бабушка и Дедушка – из народа, который люди называют «флоридцы». Я так и не понял, что же это значит, но, полагаю, это как-то связано с большими, пушистыми свитерами, которые они всегда носят на праздники. Свитера до ужаса похожи на шерсть бордер-колли. Волей-неволей задумываешься: а что прячется под этим пухом? Что они скрывают?

Бабушка треплет меня по голове.

– Привеееееет, милый щеночек, привет, привет, как тыыыыыыыы? Оооооооо, ты немного мокрый и пааааааахнешь, да?

Почему некоторые люди говорят с собаками вот так – растягивая слова, словно мы их не понимаем?

По крайней мере, она осознаёт, что я пахну просто фантастически.

– Я принесла тебе особый гостинец! – продолжает она. – Да-да!

Откуда-то из глубин свитера Бабушка извлекает печенье песочного цвета, и я уже знаю, что оно будет безвкусным, словно мел. Она протягивает его мне. Я не сразу разжимаю зубы, и она хмурится.

– Ты что, не хочешь печеньице?

Я беру печенье.

Ради семьи – беру. Если бы я его не взял, как бы это выглядело?

Мы втроём проходим в гостиную; там в телевизоре бегают маленькие человечки в шлемах. Папа и Дедушка кричат на них, а из кухни доносятся запахи. Индюшачий сок! Индюшачьи бёдрышки! Индюшачье всё! Я чувствую, как у меня изо рта вытекают слюнки. В перерыве футбольного матча Мама отводит Макса и Эммалину в их комнаты, чтобы они надели «хорошую одежду», а я иду с Папой на кухню, стуча когтями по полу. Я возбуждаюсь всё сильнее.