Андрей Булычев - Егерь императрицы. Тайная война

• Название: Егерь императрицы. Тайная война
• Автор: Андрей Булычев
• Жанр: Историческая фантастика

Третья книга авторской серии «Егерь Императрицы». К 1772 году Российская империя разгромила основные военные силы турок на Дунае и в Крыму, сожгла османский флот в Средиземном море и заняла большие территории. Во главе особой команды егерей, с отцовским штуцером в руках, Лёшка прошёл через десятки сражений и отдельных схваток. Он, уже подпоручик, пролил свою кровь в битвах и выслужил этот чин по праву. Но впереди особая, тайная война с врагами империи, с теми, кому не даёт покоя слава и усиление его Родины. И в этой войне, чтобы выжить, пригодятся все его умения и навыки, как из этого века, так и из далёкого будущего.

---

Но беслы это не сипахи! Они не шакалы и тем более не овцы, предназначенные для забоя. Итак их три большие сотни за этот чёрный год истаяли до одной. Нужно будет спасти свою полусотню, и уже совсем скоро они уйдут на отдых к Стамбулу.

Фарханг обернулся и оглядел свою плотную конную колонну. Беслы шли как волки – бесшумно, один за другим, только те бежали на мягких лапах, а здесь на копытах у породистых скакунов были навязаны звериные шкуры. На весь путь их, конечно же, им не хватит, но сейчас хотя бы убраться от этого леса подальше! – думал командир отряда. И он не пойдёт туда, где его непременно ждут! Нет, он не настолько глуп, чтобы возвращаться тем же путём, которым они сюда пришли. Теперь-то уже было очевидно, что им и там приготовили встречу! Вот и пусть, прорываясь на Селистру, гибнут эти остатки сипахов. Беслы пройдут там, где их никто не ждёт. И Фарханг, сориентировавшись по звёздам, свернул на лесную дорогу, что вела на запад, в обход Бухареста.

Глава 6. Дома

– …Захвачен командир алая сипахов со знаменем и двумя сотенными бунчуками. Вместе с ним нами взято в плен три десятка воинов и около восьми десятков коней. Убита при попытке захвата кареты дюжина нападавших, а в засаде на лесном хуторе более семи десятков. Собрано трофеев: длинноствольных ружей более сотни, с ними же большое количество пистолей, сабель, пик и всевозможной амуниции. Взят также один русский штуцер тульского производства. При захвате убит своим подельником, чтобы замести следы, писарь главного квартирмейстерства армии младший сержант Уткин. Захвачен в плен начальник армейской канцелярии капитан Светильников. У нас потеряно два егеря. Пали смертью храбрых рядовые Иван Брызгин и Анкудин Писклов. Ранены трое рядовых и один капрал. Все ранения не опасные, думаю, что через две недели все они вернутся в строй. Доложил командир отдельной особой команды подпоручик Егоров, – и Лёшка застыл в строевой стойке перед бригадиром Денисовым.

Главный квартирмейстер Первой дунайской армии, выслушав доклад молодого офицера, молча прошёлся по комнате. Сбоку от стола застыли обер-офицеры штаба: фон Оффенберг, Баранов и заместитель начальника штаба армии подполковник Соболев.

Наконец Денисов остановился возле старшего картографа, а по своей сути главного разведчика и представителя генерального штаба военной коллегии империи на всём этом дунайском направлении.

– Полагаю, что егерская команда свою задачу выполнила отменно, Генрих Фридрихович. Главный шпион, стоивший нам столько крови, взят. Вся его сеть, раскинутая в Валахии, раскрыта нами и обезврежена. Отряд османской конницы, идущий для вывоза шпионов и важных бумаг, уничтожен с самыми малыми потерями с нашей стороны. Но, конечно же, встаёт вопрос – как так, человек, прослуживший столько лет родной стране и русскому самодержавию, допущенный к таким важным государственным тайнам, оказался предателем и как минимум два года передавал особо секретные сведенья врагу. Где были всё это время мы, и что нам теперь докладывать в главную Военную коллегию?!

Разнервничавшийся бригадир опять зашагал из угла в угол. Его усталое лицо ещё более осунулось от долгого недосыпа. Всю эту неделю, пока шла операция и проходили самые первые допросы пленных, он спал от силы два, может быть, три часа в сутках. Дело было особой важности и в нём было много, скажем так, весьма острых углов. И как всё теперь повернётся, когда до начальника генерального штаба и вице-президента Военной коллегии графа Чернышёва Захария Григорьевича дойдут все обстоятельства этого сложного дела, было сейчас совершенно неясно. Но в любом случае османские агенты были разоблачены, враг, спешивший им на выручку из-за Дуная, повержен, и теперь нужно было попытаться представить всё это в победном свете. Авось и минует кара «всевидящего ока» из такой далёкой и холодной столицы. Нужно будет только уладить все эти «острые» вопросы здесь и заранее с её представителем, с этим хитрым и весьма осведомлённым во всех внутренних делах немцем. Давыдов искоса взглянул на барона и перехватил его лёгкую, ироничную улыбку.

Двое этих опытных, умудрённых в интригах старших офицеров прекрасно друг друга понимали и готовились к своей тонкой игре.

– …Но что касается егерей, они своё дело сделали отменно, проявив высокую доблесть и самоотверженность. Вы и ваши люди, Егоров, будут отмечены в приказе по армии. Прошение о награждении уйдёт в столицу фельдъегерской почтой в самое ближайшее время, – бригадир величественно кивнул и милостиво улыбнулся егерю. – Можете быть свободны, подпоручик. Отдыхайте и набирайтесь сил, вы это заслужили.

Лёшка шлёпал к себе домой по раскисшей дороге и ёжился, конец ноября в Валахии был временем ненастным. Сырой и порывистый ветер, казалось, находил каждую щёлочку что в верхней одежде людей, что в их домах. Местные жители и солдаты, стоявшие у них на постое, старались без крайней нужды из мест своего квартирования не выходить, натапливая внутри очаги и печи. Исключением были лишь неизбежные построения на утреннюю и вечернюю поверку, отбиваемые штатными барабанщиками такими сигналами, как «утренняя» и «вечерняя заря». Лишь в редких подразделениях в такую непогоду проводились войсковые учения или же служивых гоняли муштрой. Выборгский полк как раз и был тем самым исключением. Проходя мимо одной из городских площадей, Лёшка видел, как вымокшие его солдатики, держа равнение в шеренгах, маршируют по лужам, выбивая брызги грязи на свои мундиры.

«Бедолаги, – подумал Егоров. – Ладно бы в виде воспитания, скажем, по делу, так, чтобы дурь у зарвавшихся подчинённых унять. Нет, у Думашева это практиковалось бесконечно. Постоянная порка и муштра сопровождали этот полк вот уже семь лет, как только его принял нынешний командир». И Алексей в очередной раз поблагодарил про себя Господа Бога и Сенцова Серёгу, определившего его полтора года назад к апшеронцам.

Полтора года. Как быстро летит время. Кто же он больше? Человек из 21-го века, заброшенный волей провидения в век 18-й? Или всё же современник Суворова и Екатерины Великой, в котором только горит искра знаний из века грядущего? Алексей и сам во всём этом запутался. Такое чувство, что жизнь среди людей будущего с их машинами, телевизором, интернетом и всем этим колоссальным техническим прогрессом была вовсе даже не с ним, и только лишь приснилась ему в каком-то странном и ярком сне. Сам же он человек из плоти и крови этого времени и вот этого мира, живущий, воюющий бок о бок с такими же, как и он, людьми, любящий их или ненавидящий, разделяющий пищу в походах или идущий с ними в атаку. Совершенно ясно было одно – он офицер Российской императорской армии, присягнувший на верность матушке самодержице Екатерине Алексеевне и отстаивавший право своей страны быть великой. Вот это и есть то главное, а не какое-то там досужее сюсюканье или же сопливые рассуждения о смысле жизни и о том, кто я, для чего я, как же я сюда угодил и как же мне теперь такому бедному дальше тут жить. Коли уж так случилось и ничего уже не вернуть назад, так значит, так тому и быть. А у него уже есть смысл в этой жизни и есть люди, которые за ним идут в огонь и в воду.

– В сторону! – мысли Лёшки прервала группа всадников, проскакавшая мимо. Он прижался к ограде, а пятёрка на породистых лошадях обдала его брызгами грязи из луж.

Думашев с господами штаб-офицерами изволил отъехать на обед. Деньги у полковника водились, и он мог позволить себе столоваться в лучшем из соответствующих заведений города, в новомодной ресторации “Bouillon” француза Жозе Гастара. Там для высоких господ подавались тонкие вина из Франции и Испании, звучала красивая музыка, а вышколенные официанты разносили по столам европейские кушанья.

«Ничего, сейчас к себе приду. Артельные сварили кашу с мясом. Общие деньги на приварок у них в команде пока что водятся. Так что каша эта будет вкусная, жирная и очень сытная. Как раз то, что нужно служивому человеку».

У Алексея от этих мыслей забурчало в животе, его рот наполнился слюной, и он, прибавив шагу, поспешил в своё расположение. До общего сигнала «сбор к столу» на приём пищи оставалось совсем немного времени.

Егоров питался общим котлом со своими солдатами, отдавая свой офицерский порцион в общую артель. Довольствие у егерей было значительно лучше, чем в матушке пехоте, ведь их не объедали и не обсчитывали полковые интенданты и начальство. Да и нормы отпуска провианта в отдельных егерских подразделениях были значительно выше, чем в тех же мушкетёрских ротах, а уж про особую егерскую команду «волкодавов» и говорить было нечего. Но всё это им давалось не зря, за всё приходилось платить кровью на дальних выходах и в бою. Да ещё и сдабривалось всё обильно политым солёным потом в постоянных изнурительных тренировках и на учениях.

Но егеря не жаловались, в их команде сложилась своя особая атмосфера, где люди жили словно бы одной большой семьёй ну или общиной близких по духу людей. Были в ней, конечно, безусловные авторитеты и уважаемые люди, но даже самого молодого солдатика, только что прибывшего из полковых мушкетёров, никто здесь не обижал, не унижал и не затюкивал. Напротив, таковых старались опекать и научить всем премудростям, уже известным старослужащим. Ведь от каждого тут зависело, вернёшься ли ты живым из дальнего, опасного выхода, и если таковой случится и тебя ранят, то вынесут ли тебя окровавленного за сто вёрст, с чужой стороны. Была среди егерей особо развитая в простых русских людях общинность, широта души, сострадание и стремление к справедливости. Высокомерие, заносчивость и лицемерие не допускалось на самом простом, бытовом уровне общения. Командиром подразделения это специально не культивировалось, всё складывалось само собой и лишь изредка требовало небольшой корректировки. Очень многое зависело здесь от умудрённых жизненным опытом, поживших и повидавших всякое старослужащих, из которых многие, да пожалуй, что уже и все, были в должностях капралов или унтер-офицеров.