Дем Михайлов - Инфер 5

• Название: Инфер 5
• Автор: Дем Михайлов
• Жанр: Боевая фантастика

Гоблин Оди сделал все, чтобы попасть на затерянный в океане мятежный Формоз – вышедшее из-под контроля глобальное убежище. А когда план сорвался… Оди без раздумий пошел на авантюру – что угодно, лишь бы добраться до цели, доказав, что при неудаче готов без колебаний сдохнуть безымянным мусором ради достижения задуманного. А на что ты готов пойти ради достижения цели? Но как бы то ни было… бойся своих желаний – ведь они сбываются. Улыбнись бване, гоблин… улыбнись бване, мусор Формоза…

---

Точно…

Я машинально кивнул, радуясь еще одному воспоминанию. Сколько дней прошло? Я мало что помнил, но знал, что прошло не так уж много времени, максимум неделя, с того памятного разговора с Управляющей Франциском II системой Камальдулой. Тогда Управляющая предложила мне крайне рискованный план по внедрению в замкнутый и проклятый карантинный мир Формоз. И я согласился…

Воспоминания возвращаться не хотели, и я знал почему – чтобы попасть сюда, я прошел через процедуру временной блокировки памяти плюс меня накачали долгоиграющей смесью транквилизаторов и еще чего-то для почти полного гашения эмоций и понижения умственной активности.

Да…

Камальдула пояснила, что временная блокировка воспоминаний настроена таким образом, чтобы блокада могла быть разрушена только моими собственными эмоциями. Бурная радость. Кипящая ярость. Бешеная злоба. Думаю, я справился с помощью двух последних – ярость и злоба стали тем молотом, что выбил ментальную заслонку у меня в башке.

Вся эта хрень в свою очередь была нужна, чтобы я мог успешно пройти тестирование на стирание памяти – после того как контейнер с нашими тушами был разморожен. В чем заключалось машинное тестирование я не знал, но раз я здесь – все получилось. Хотя память могла бы вернуться и пораньше – с транквилизаторами перемудрили.

Несмотря на покрывающие меня раны, я уже успел убедиться, что все конечности мои родные, ничего не добавлено и не убавлено. Еще гляну в зеркало, но на ощупь морда та же самая. Хотя на морду посрать – главное, руки и ноги на месте. Я могу действовать. Я могу убивать. А убивать придется… особенно сегодня – в их веселый долбанный праздник.

Присосавшись к бутылке с водой, я выпил половину, а остальное вылил на макушку, смывая разъедающуюся раны соль. Побрызгав и в глаза, проморгался, частично вернув остроту зрения. Глянув вперед, убедился, что до Сорокушки осталось шагов двести, а навстречу мне уже бегут радостные встречающие…

Кинув взгляд на трех спешащих загорелых хренососов, я подбросил на ладони нож. Заточенная полоса стали длиной в мою ладонь, а к ней прилагается не слишком удобная для хвата деревянная ручка. На ней несколько стертых и срезанных имен – предыдущие владельцы? Последнее имя читается четко – Гольдер.

– Гольдер, – хмыкнул я, дергая головой в сторону и пропуская рядом с ухом пущенный мне в лоб шипастый камень с веревочным хвостом. – Сука Гольдер…

Второй камень прошел далеко в стороне, от третьего я опять уклонился, продолжая двигаться вперед, чем сильно удивил бухих ушлепков. От полетевшего навстречу удара ноги я даже уклоняться не стал – подбил грязную пятку вверх, роняя дебила на спину. Пройдя мимо, я с готовностью шагнул в объятия чернобородого лысого здоровяка, уйдя от тесака в его лапе и вбив свой нож ему меж ребер. Подхватив выпавший тесак, крутнулся, снося голову третьему, и поспешно отпрыгнул, не желая пачкаться в хлынувшей крови. Пока двуногий фонтан покачивался и прыскал все слабеющей кровью, я шагнул к пока живому, успевшему подняться с песка. Он поспешно выставил перед собой руки:

– Погоди! Мне сказали, и я пошел! Погоди! Мир?! Мир?!

Удар тесаком лишил его обеих рук.

– Ладно, – кивнул я. – Мир…

– А-А-А-А… – перейдя на тонкий вой, он помчался в сторону лагеря.

Бежал он недолго – убедившись, что с убитых забирать нечего, я прихватил только тесак, вытащил свой нож и догнал безрукого бегуна уже через сорок шагов, оставив его лежать на испещренном следами песчаном вздутии.

– Дотащи… – стекленеющие глаза неотрывно смотрели на грязные палатки впереди. – Дотащи, сука…

– Ага, – зевнул я, ускоряя шаг.

Припекало…

Долбанный праздник…

– До…

Выметнувшийся из моря упырок подхватил умирающего шипастыми граблями и задом вернулся в прибой, оставив на песке пятна крови и дырчатые следы своих восьми крабовых лап. Почти человеческая, безволосая и будто оплывшая голова с торчащими из глазниц толстыми стебельками свисающих на щеки глаз повернулась ко мне перед тем, как уйти в воду:

– Зачтется за мясо…

– Ага, – повторил я, бросая взгляд через плечо и убеждаясь, что предыдущие оставленные мной трупы уже исчезли в воде.

Подводная прибрежная живность тоже радовалась кровавому ежемесячному празднику Смакендритт. Хотя сегодня их радость была куда сильнее – вроде как слышал я день или два назад, пребывая в своем сомнамбулическом коматозе, что во время этого праздника обычно вообще ничего не происходит. Максимум пара изнасилований, несколько драк и редко, очень редко потеря кем-нибудь конечности, что торжественно швыряется на мелководье. Гибели случаются еще реже – раз шесть в год, что для такого крупного лагеря просто несерьезно. Прибрежные мутанты огорчаются…

Смакендритт…

День Свободы.

День Ответственности.

Они, сука, совсем охренели.

Раз в месяц всем здешним работягам, всем сборщикам и рыбакам давался день безнадзорности. Надсмотрщики нихрена не делали, предаваясь с утра возлияниям и готовясь закрывать глаза на всякие мелкие по их понятиям бесчинства: редкие изнасилования и драки. Кражи, грабежи и прочее в список праздничных угощений не входили – за это карали на месте. Ну да… кусок мыла украсть нельзя, а силком трахнуть какую-нибудь давно уже желаемую девку – легко.

Лежа вчера на песке, застыв в холодном бреду пытающегося сбросить блокаду разума, я краем уха слушал испуганные разговоры сидящих и лежащих рядом рядовых гоблинов Зоны 40, что заранее готовились получать оплеухи от надсмотрщиковых прихвостней. Тогда же звучали громкие испуганные извинения – припомнив или выдумав за собой грехи, гоблины поспешно каялись перед обиженными, надеясь, что завтра все удастся решить миром.

Когда же забрезжил рассвет, в нашу условную клетку явились как раз прихвостни – почти ставший надсмотрщиком папа Гольдер с прочей отрыжкой. Они забрали ту девку и меня… а я послушно пошел, толком не реагируя на тычки и даже не задумываясь, на кой хер они меня потащили к той прибрежной дюне в нескольких сотнях метров от лагеря. Вот и выяснилось – позвали, потому что захотели умереть от моей руки.

Само собой, безнаказанности как бы и не было. Праздник заканчивался перед медленным закатом. Надсмотрщики ждали в центре лагеря, где к тому времени собирались все обитатели. Далее следовал ленивый призыв – лучше признайтесь сами. Если нам придется дознаваться самим – пожалеете. И начиналась комедия – насильники выходили вперед, каялись, что, мол, вкус сучьей свободы застил глаза и вздыбил член. Примерно то же самое говорили драчуны, что успели за этот день выместить все накопившиеся за месяц обиды, а заодно выплеснули беспричинную злобу.

Что делать тем, кто просто хочет относительно спокойно пережить этот день и не потерять последних зубов? Тут все просто. Не хочешь, чтобы тебя херачили – плати бухлом! Или жопой. Тут уж чем богат. И с чем готов расстаться.

Драк на самом деле было херова туча – судя по обрывкам запомненных мной пугливых разговоров, их боялись больше всего…

Да…

Я вспомнил правильно. Набил кому-нить рожу – и каешься перед надсмотрщиками. Потом платишь им мзду. И вопрос закрыт. А что б было чем платить – бьешь не всех подряд, а только тех, кто не может тебе заплатить бутылкой скверного самогона или связкой вяленой рыбы.

Смакендритт…

День, когда, оставшись без отеческой заботы надсмотрщиков, ты познаешь всю глубину дерьма… Ты проникаешься этим дерьмом до глубины души и начинаешь отчетливо понимать, для чего вообще нужны эти прекрасные защитники – надсмотрщики, посланные из Двуглавой Башни, дабы насаждать порядок и следить за производительностью…

Глянув влево, я секунд пять задумчиво пялился на охренеть какую уродливую постройку, воткнутую в воду в ста с небольшим метрах от берега. Затем еще с полминуты я медленно скользил взглядом по тросам и стальным колоннам воздушной транспортной линии – обычная канатная дорога с кабинками. Единственный путь из Зоны 40.

В Зоне все было организовано предельно просто. В двух рабочих лагерях, расположенных на максимальном удалении друг от друга – Сорокушка и Малая Сорокушка (трахните кто-нибудь фантазию нарекавших!) – живут те, кого именуют мусором Формоза или же сборщиками. Обычные гоблины. Каждый день они выходят на долгие рабочие смены, выращивая, собирая, рыбача, рубя и грузя все на одну из двух плоскодонных барж. По одной такой барже на каждый лагерь. Когда звучал двойной протяжный гонг, рабочая смена заканчивалась, а баржи отходили от пирсов и двигались к Двуглавой Башне, она же Двузубая, она же Вилка. Добравшись до подножия Вилки, баржи разгружались и оставались там до рассвета, вместе с которым возвращались к берегу. Такой вот замкнутый круг каждый день – за исключением одного дня в месяце. Смакендритт. Он же единственный выходной для всех здешних рабов.