Карен Уайт - Когда я падаю во сне

• Название: Когда я падаю во сне
• Автор: Карен Уайт
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-103177-0

1951 год На берегу реки стоит покрытый мхом дуб, Древо Желаний, что издавна хранит чужие секреты. По легенде, если написать свое сокровенное желание на ленте и положить ее в дупло, то оно сбудется. Три подруги – Маргарет, Битти и Сисси – решают испытать судьбу. Они загадывают желания, которые действительно начинают сбываться. Но совсем не так, как бы им хотелось. Наши дни Ларкин возвращается в необитаемый, полуразрушенный после пожара дом, где она когда-то жила со своей матерью Айви и с Сисси, которая их обеих вырастила. Пытаясь понять, из-за чего начался пожар в доме, Ларкин окунается в тайны далекого прошлого, и это заставляет ее переосмыслить собственную жизнь и отношение к любимым.

---

– Просто… – Я повернулась к Сисси, ведь она знала маму лучше всех нас. – Мама здесь, я чувствую.

Мы доехали до конца дубовой аллеи и оказались перед развалинами Карроумора. Старинный особняк в неоклассическом стиле величественно возвышался над согбенными деревьями; даже обвалившаяся крыша и зияющие оконные проемы не нарушали образа светской дамы, приветствующей гостей. Из второго этажа, точно поднятые кулаки, торчали кирпичные дымоходы. Коринфские колонны невозмутимо тянулись вверх, несмотря на осыпавшуюся штукатурку и полуразрушенные основания.

– Надо объехать дом вокруг, – распорядилась Сисси, взволнованно подавшись вперед. – Айви не стала бы заходить внутрь.

Откуда такая уверенность в том, что мама сперва подумала, прежде чем что-то делать? Она никогда не отличалась рассудительностью. Наверное, Сисси просто пытается убедить себя, что ничего плохого не может произойти, словно ребенок, услышавший шум в темной комнате.

Машина выехала на неровную почву. По днищу заскребла сломанная ветка. Я остановилась у развалившихся деревянных ворот, некогда преграждавших вход в сад. Сквозь лобовое стекло, усеянное трупами насекомых, виднелась река. Знаменитый двухсотлетний дуб по-прежнему стоял на берегу, такой же величественный и безучастный, как и дом. И такой же заброшенный и одинокий.

– Дальше не поедем. Боюсь застрять. – Я выключила мотор. – Ждите здесь, я проверю, что там.

Словно не слыша меня, обе пожилые дамы вышли из машины.

– Ларкин, ты оставайся тут, подожди папу и Беннетта, – велела Сисси. – Битти, иди к дереву, а я пойду в дом. Если увидишь Айви, кричи.

Я открыла было рот, чтобы возразить, как вдруг заметила мамин темно-синий «Кадиллак». Мама уже много лет хранит верность одной марке. Каждый год, после осмотра у зубного, папа покупает ей очередную модель. Он любит повторять, что для его благополучия важнее всего две вещи – здоровые зубы и уверенность в маминой безопасности на дороге. Если бы я не знала правду, то считала бы, что они счастливы в браке.

– Мама! – Я побежала к машине, зная, как будет пахнуть в салоне (новой кожей и маминым лаком для волос) и как он будет выглядеть (идеально чистым, потому что папа пылесосит и моет его почти каждый день). – Мама! – крикнула я, распахивая водительскую дверь.

На пассажирском сиденье лежала мамина сумочка, в замке торчал ключ зажигания. Я заглянула на заднее сиденье и проверила багажник.

– Она здесь? – спросила Битти, тяжело дыша и обливаясь потом.

За ней семенила Сисси, прижимая ко лбу бумажную салфетку; у нее был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок.

Я отрицательно покачала головой. Меня наконец накрыла паника, которую я сдерживала с того самого момента, как увидела звонок Сисси в Нью-Йорке.

– Ты взяла телефон? – спросила я запыхавшуюся Сисси. Та кивнула. – Хорошо. Звони папе. Скажи, мы нашли мамину машину. Я пошла в дом, а вы ждите здесь.

Щербатые кирпичные ступени вели к деревянной двери, некогда выкрашенной черной краской. Стекла в верхней части выбиты, на месте дверной ручки дыра.

Сисси наконец обрела дар речи.

– Где это ты научилась так командовать?

Не отвечая, я принялась подниматься по лестнице, выбирая кирпичи понадежнее.

– Такое воспитание, – заметила Битти то ли одобрительно, то ли осуждающе.

Впрочем, какая разница, что она думает? Мое воспитание меня и погубило. От этого мне до сих пор не оправиться.

Я толкнула дверь; петли протестующе заскрипели. Внутри пахло дымом, отсыревшим деревом и временем. Сквозь разбитые окна в дом проникали полосы мутного света, уцелевшие стекла почернели от сажи. Помещение, в которое я попала, когда-то было застекленной террасой с видом на дуб и реку. Я осторожно двинулась вперед, обходя поеденные молью ковры и сломанную мебель, и очутилась в просторном холле.

Наверх поднималась изогнутая лестница; полированные перила казались по-прежнему надежными и элегантными в отличие от заплесневевших обоев и провалившихся ступеней, источенных термитами. Подняв голову, я увидела темнеющее небо; края обрушенного потолка обуглились, на закопченном полу валялись горы пепла.

– Мама, – негромко позвала я, словно опасаясь кого-то разбудить. – Мама!

В затхлой тишине раздался топоток невидимых зверьков. Где ты? Что с тобой? Я медленно обернулась, оглядывая сгоревший и разрушенный дом и пытаясь понять, что маме могло здесь понадобиться и зачем она привозила меня сюда, когда я была маленькой.

Я потеряла равновесие и ухватилась за перила, едва не провалившись в дыру, которая до этого казалась лишь тенью на полу. Свежая сухая древесина ярким пятном выделялась на фоне закопченных и отсыревших половиц.

– Мама! – Я опустилась на колени, вгляделась в зияющую тьму, трясущимися руками достала телефон и включила фонарик.

Луч света выхватил распростертую фигуру миниатюрной женщины в джинсах и фиолетовых сандалиях; волнистые светлые волосы, выпачканные красным, закрывали ей лицо.

– Она здесь, она здесь! – отчаянно крикнула я, не отрывая взгляда от мамы на случай, если она шевельнется. – Звоните в «Скорую», она ранена!

Мама не двигалась, ее глаза были закрыты, а рука неестественно вывернута. Я не могла определить, дышит она или нет, но это и к лучшему: если мама умерла, не хочу об этом знать. Мне не вынести даже мысли о том, что долгие годы я откладывала наш разговор на потом, а это «потом» никогда не наступит.

До меня донеслись голоса: Сисси что-то сказала папе, а он попросил ее подождать снаружи. Раздался звук шагов – два человека осторожно направлялись ко мне.

– Я в главном холле… идите аккуратно, – крикнула я. – Мама провалилась под пол.

Я не плакала; мозг включил режим самосохранения, однако во рту чувствовался соленый металлический вкус слез. Все-таки я не настолько несгибаемая, какой хочу казаться.

Папа положил ладони мне на плечи, оттащил в сторону, и там кто-то обхватил меня, не давая упасть.

– «Скорая» уже едет, Ларкин. Все хорошо.

Беннетт. Будь это кто-то другой, я бы расслабилась и дала волю слезам, но только не в его присутствии. Я застыла, не сводя глаз с дыры в полу. Мы все ждали звука приближающейся сирены.

Меня вывели из дома. Вместе с Сисси и Битти я наблюдала, как маму выносят на носилках и укладывают в машину «Скорой помощи». Папа сказал, что мама жива, но сильно пострадала; ее отвезут в больницу, и он поедет с ней.

Я направилась к своему автомобилю. Беннетт удержал меня. Его лицо до боли знакомо, взгляд дымчато-зеленых глаз – такой же настороженный и непроницаемый, как во время нашей последней встречи на берегу реки Сампит.

– Тебе не стоит садиться за руль. Оставь машину здесь, а я отвезу вас всех в больницу.

Конечно, он прав. Я кивнула, не в силах сказать «спасибо»: язык и губы словно онемели.

Беннетт открыл пассажирскую дверь папиного автомобиля, помог нам сесть и поехал вслед за «Скорой» под глумливый вой сирен.

Пошел дождь. Тяжелые капли падали на развалины дома, оставляли темные пятна на земле, мочили остатки крыши и пола – последнее оскорбление и бесчестье некогда прекрасного и горделивого особняка, в котором мне довелось побывать лишь однажды.

Я повернулась, чтобы еще раз взглянуть на Карроумор, и увидела удивленные лица и незрячие глаза тыкв. Мне вспомнился мой первый приезд сюда, лента, которую мама положила в дупло, и слова, которые я впоследствии прочла.

Возвращайся ко мне, Эллис. Я всегда буду любить тебя.

По щеке потекла горячая слеза. Я и сама не понимала, о ком плачу: о маме, которую никогда толком не знала, или о незнакомце, которого она обещала любить вечно.

Пять

Айви2010

Боль пронизывает тело насквозь; значит, я еще не умерла, но в то же время и не жива. Наверное, я – призрак, застрявший между мирами. А может, это просто сон, и когда я проснусь, все будет как прежде.

Не уверена, что мне этого хочется.

Я помню, как отчаянно рвалась в Карроумор. А еще помню боль; это не та боль, что пульсирует у меня в голове и эхом отдается во всем теле. Словно холодная рука сжимает сердце, затрудняет дыхание. Мне было так же больно, когда я узнала об Эллисе. У меня болит душа, однако на сей раз не из-за него.

Сисси. Боль связана с ней, но я не могу вспомнить, как именно.

Я что-то держала в руке. Да, точно. Мне нужно было кое-что принести в Карроумор. Я не приезжала туда много лет и навещала дом моего детства лишь во сне. Каждый раз мне снился один и тот же сон. Особняк не тронут пожаром; крыша, полы, мебель – все целое и невредимое. Я стояла у двери, готовясь повернуть ручку. На моем рукаве кружевные оборки, а рука маленькая, как у девочки. Но это я, точно я.

Я так и не узнала, что будет, если повернуть ручку. Каждый раз я просыпалась с криком. Мэк старался меня успокоить, однако с тем же успехом можно пытаться вычерпать океан чайной ложкой.