Джордж Оруэлл - 1984. Дни в Бирме

• Название: 1984. Дни в Бирме
• Автор: Джордж Оруэлл
• Жанр: Зарубежная классика
• ISBN: 978-5-04-166565-4

Джордж Оруэлл – один из самых читаемых в мире авторов и очень противоречивая персона своего времени. Родился в Бенгалии, учился в Итоне, работал в полиции, на радио и в букинистическом магазине, воевал в Испании и писал книги. Ярый противник коммунизма и защитник демократического социализма, Оруэлл устроил бунт против общества, к которому так стремился, но в котором чувствовал себя абсолютно чужим. В книге представлены четыре разных произведения Оруэлла: ранние романы «Дни в Бирме» и «Дочь священника», а также принесшие мировую известность сатирическая повесть-притча «Скотный двор» и антиутопия «1984». Первый роман Оруэлла, «Дни в Бирме», основан на его опыте работы в колониальной полиции Бирмы в 1920-е годы и вызвал горячие споры из-за резкого изображения колониального общества. «Дочь священника» знакомит с совершенно иным Оруэллом – мастером психологического реализма и захватывающего сюжета. Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Более широкий размах проблема тоталитаризма обрела в «1984» – последнем романе Оруэлла – наряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери. Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?

---

Он поднял взгляд. Это была девушка. Она покачала головой, видимо, веля ему молчать, затем раздвинула кусты и быстро повела его по узкой тропке в лес. Очевидно, что она была здесь не первый раз – так уверенно обходила топкие места. Уинстон шел за ней, сжимая в руке букетик. Облегчение при виде девушки сменилось тягостным чувством ущербности, когда он смотрел на движения этого крепкого молодого тела перед собой. Вокруг талии – алый кушак, подчеркивавший изгиб бедер. Уинстону казалось, сейчас она обернется, посмотрит на него и передумает. Благоуханный воздух и зелень листвы только сильнее смущали его. Как только он сошел с поезда, майское солнце заставило его почувствовать себя грязным и чахлым комнатным созданием с лондонской копотью, въевшейся в поры. Он вдруг подумал, что сейчас девушка впервые увидела его в ярком свете дня и на свежем воздухе. Они приблизились к упавшему дереву, о котором она говорила. Перескочив через ствол, девушка раздвинула кусты, казавшиеся непролазными. Последовав за ней, Уинстон увидел, что они дошли до прогалины – крохотного пригорка, плотно окруженного высокими молодыми деревцами. Девушка остановилась и обернулась.

– Вот и пришли, – сказала она.

Он стоял в нескольких шагах перед ней и не смел приблизиться.

– Я не хотела разговаривать на дорожке, – объяснила она, – на случай, если там воткнули микрофон. Вообще я так не думаю, но мало ли. Всегда есть вероятность, что кто-то из этих скотов узнает твой голос. А здесь безопасно.

Он никак не решался подойти к ней.

– Здесь безопасно? – глупо повторил он.

– Да. Посмотри на деревья. – Это были молодые ясени на месте вырубки. Лес жердочек не толще запястья. – Здесь негде спрятать микрофон. К тому же я уже тут бывала.

Они только вели беседу, и он осмелился подойти к ней ближе. Девушка стояла перед ним очень прямо и слегка иронично улыбалась, как будто недоумевая, почему он медлит. Колокольчики осыпались на землю словно сами собой. Уинстон взял ее за руку.

– Веришь ли, – спросил он, – что до этого момента я не знал, какого цвета у тебя глаза? – Глаза оказались карими, светло-карими, с темными ресницами. – Теперь, когда ты увидела, какой я есть, ты еще можешь меня терпеть?

– Да, легко.

– Мне тридцать девять лет. Я женат и не могу избавиться от этого. У меня варикозные вены и пять вставных зубов.

– Меня это нисколько не смущает, – сказала девушка.

И тут же – неясно, кто к кому потянулся, – она оказалась в его объятиях. Сперва он не почувствовал ничего, кроме изумления. К нему прижималось ее молодое тело, копна темных волос ласкала ему лицо и – да! – она откинула голову. Он поцеловал ее раскрытые красные губы. Она обвила его руками за шею, называя милым, родным, любимым. Он потянул ее к земле, и девушка подчинилась – он мог делать с ней все что захочет. Только Уинстон почему-то не испытывал вожделения, несмотря на их близость. Он ощущал лишь изумление и гордость. Он был рад происходящему, но не испытывал физического возбуждения. Все слишком быстро – ее молодость и красота пугали его, он слишком отвык от женщины – Уинстон не понимал, в чем дело. Девушка села и вынула из волос колокольчик. Она прислонилась к Уинстону и обняла его за талию.

– Не волнуйся, дорогой. Можем не спешить. У нас еще полдня. Правда, отличное укрытие? Я нашла его, когда была в походе с группой. Если кто-то сюда направится, то мы услышим его за сто метров.

– Как тебя зовут? – спросил Уинстон.

– Джулия. Твое имя я знаю. Уинстон… Уинстон Смит.

– Как ты это выяснила?

– Пожалуй, из нас двоих я лучшая шпионка, дорогой. Скажи, что ты думал обо мне, пока я не передала тебе записку?

Ему совсем не хотелось ей лгать. Выложить сразу самое худшее – это было своеобразной жертвой любви.

– Видеть тебя не мог, – признался он. – Хотелось тебя изнасиловать, а потом убить. Две недели назад я всерьез планировал размозжить тебе голову булыжником. Если хочешь знать, я думал, что ты как-то связана с Мыслеполицией.

Девушка радостно рассмеялась, очевидно услышав в этом признание своих актерских способностей.

– Только не Мыслеполиция! Нет, ты всерьез так думал?

– Ну, может, не именно так. Но по всему твоему виду… ты ведь такая молодая, цветущая и здоровая – ты понимаешь… я думал, что, наверное…

– Ты думал, что я примерный член Партии. Чиста в делах и помыслах. Знамена, парады, лозунги, игры, групповые походы – вся эта чушь. И ты считал, что будь у меня хоть малейший шанс, я бы сдала тебя как мыслефелона на верную смерть?

– Что-то вроде того. Большинство девушек такие, ты же знаешь.

– Все эта чертова гадость.

Она стянула с себя алый кушак молодежной лиги Антисекс и швырнула в кусты. Затем, словно вспомнив о чем-то, засунула руку в карман комбинезона и достала маленькую плитку шоколада. Она разломила ее надвое и дала половинку Уинстону. Еще не успев откусить, он уже понял по запаху, что это очень необычный шоколад. Темный и блестящий, завернутый в фольгу. Обычный шоколад тускло-коричневого цвета крошился и напоминал на вкус – если подбирать сравнения – дым горящего мусора. Но когда-то ему доводилось пробовать и шоколад, которым его угостили сейчас. Едва вдохнув его запах, он почувствовал, как в нем всколыхнулось какое-то смутное воспоминание, при этом сильное и тревожное.

– Где ты его достала? – поинтересовался он.

– На черном рынке, – равнодушно ответила она. – Вообще, конечно, с виду я именно такая. Хорошая спортсменка. Была командиром отряда Разведчиц. Три вечера в неделю занимаюсь общественной работой для лиги Антисекс. Сколько часов я потратила, расклеивая по Лондону их паскудные листовки… Всегда с транспарантами на парадах. Всегда такая радостная, берусь за любую работу. «Всегда вопи вместе с толпой» – так я это называю. Только тогда ты в безопасности.

Первый кусочек шоколада растаял у Уинстона во рту. Восхитительный вкус. Но где-то на периферии сознания мелькало воспоминание, очень сильное, но расплывчатое, словно он видел его боковым зрением. Он отогнал это ощущение, когда понял, с чем оно связано. С чем-то, что он хотел бы – и не мог – исправить.

– Ты очень молода, – сказал он. – Моложе меня лет на десять-пятнадцать. Что тебя могло привлечь в таком, как я?

– Что-то в твоем лице. Я решила испытать удачу. Я умею различать несогласных. Как только тебя увидела, сразу поняла: ты против них.

Они, по-видимому, означали Партию, и прежде всего Внутреннюю Партию. Джулия говорила о ней с такой издевкой и ненавистью, что Уинстону стало не по себе, хотя здесь они были в безопасности, насколько это вообще возможно. Что его поразило в девушке, так это грубость. Партийным ругаться не разрешалось, и сам Уинстон редко вставлял крепкое словцо – вслух, во всяком случае. Но Джулия, похоже, не могла упомянуть Партию вообще и Внутреннюю в частности, чтобы не присовокупить одно из тех словечек, что пишут мелом на заборах. Но его это не отталкивало. В ругани он видел бунт против Партии и партийных порядков, и это казалось чем-то естественным и здоровым, как всхрап лошади, унюхавшей прелое сено. Они ушли с прогалины и снова бродили под пестрой тенью, обнимая друг друга за талию, когда тропинка становилась достаточно широкой для двоих. Уинстон отметил, насколько податливей казалась ее талия без кушака. Они беседовали шепотом. Джулия предупредила, что за пределами прогалины лучше быть потише. Они добрались до опушки рощи, и Джулия его остановила.

– Не выходи наружу. Вдруг кто-нибудь увидит. За деревьями мы в безопасности.

Они стояли под кроной орешника. Солнечный свет, хоть и просеянный густой листвой, грел им лица. Уинстон посмотрел на лежавший впереди луг и застыл, пораженный: вид оказался знакомым. Он узнал его. Старое выщипанное пастбище с петляющей тропинкой и россыпью кротовых кочек. По дальнему краю неровной стеной тянулись вязы, чуть покачивая кронами на легком ветру, и густая листва колыхалась, словно женские волосы. Где-то неподалеку вне зоны видимости непременно должен был журчать ручей с зелеными заводями, в которых плещется плотва.

– Здесь есть где-нибудь ручей? – прошептал он.

– Верно, есть. На границе следующего луга, если точно. Там рыбы, большущие такие. Видно, как они замирают в заводях под ивами и шевелят хвостами.

– Это же Золотая страна… почти, – пробормотал он.

– Золотая страна?

– Да так, неважно. Иногда мне снится такой пейзаж.

– Смотри! – шепнула Джулия.

Метрах в пяти от них, почти на уровне лиц, на ветку уселся дрозд. Возможно, он их не заметил. Они находились в тени, а он на солнце. Дрозд расправил крылья, потом аккуратно сложил, на миг склонил головку, словно поклонился солнцу, и начал выводить трели. В послеполуденном затишье птичья песня лилась удивительно громко. Уинстон и Джулия прильнули друг к другу, завороженные. Минута за минутой музыка лилась и лилась, с удивительными вариациями и никогда не повторяясь, словно бы дрозд вознамерился показать все свое мастерство. Иногда он замолкал на несколько секунд, расправлял и складывал крылья, затем раздувал крапчатую грудку и снова начинал петь. Уинстон смотрел на него с безотчетным трепетом. Для кого, для чего пела птица? Ни подруги, ни соперника поблизости. Что побуждало дрозда сидеть на опушке пустого леса и изливать свою песню в никуда? Уинстон снова подумал, что где-нибудь поблизости может быть скрытый микрофон. Они с Джулией только перешептывались, так что их не услышат, но зато различат птичье пение. Может, где-то далеко сидел и внимательно слушал жукоподобный человечек – слушал все это. Но постепенно поток музыки вытеснил из головы Уинстона все размышления. Мелодия словно омывала его с головы до ног, смешиваясь с солнечным светом, который струился сквозь листву. Он перестал мыслить и только чувствовал. Талия девушки под его рукой была податливой и теплой. Он повернул Джулию к себе, прижался грудью к груди, и ее тело словно вплавилось в его. Где бы ни скользили его руки, они словно гладили воду. Их губы соединились, совсем непохоже на первые жадные поцелуи. После поцелуев оба глубоко вздохнули. Даже такая малость спугнула дрозда, и он улетел, шурша крыльями.