Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре»

• Название: Я дрался на «Аэрокобре»
• Автор: Евгений Мариинский
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10871-8

Герой Советского Союза Евгений Мариинский — летчик-ас, в составе 129-го ГвИАП совершил 210 боевых вылетов. На своей «Аэрокобре» под номером четыре он шестьдесят раз вступал в бой с бомбардировщиками и истребителями противника, сбил двадцать самолетов врага, но и сам несколько раз был сбит. Полные драматизма воздушные бои, требующие от летчика концентрации всех навыков, опыта, воли, вынужденные посадки и полеты в сложных метеоусловиях, нервное напряжение перед атакой, потеря товарищей и быт летчиков — все эти аспекты жизни летчика-истребителя на фронтах Великой Отечественной оживают под пером одаренного писателя. В своих воспоминаниях Мариинский описывает тактические приемы и взаимодействие истребителей в бою, которые позволяли выходить победителем в схватках с опытными немецкими летчиками. В книге мы видим, как из желторотого новичка, обученного в училище по программе «взлет-посадка», под руководством опытных летчиков эскадрильи, таких, как Федор Архипенко, Виктор Королев, формируется настоящий воздушный боец. Книга будет интересна всем любителям военной истории.

---

Во всяком случае, уходить «раме» было поздно. Правый мотор ее горел, молчал убитый стрелок, развороченное снарядом крыло и вывалившаяся нога шасси ухудшили маневренные качества самолета. Не спасло «раму» и почти отвесное пикирование: «Кобра» быстро догнала ее на пикировании.

Еще одна очередь — и корректировщик врезался в землю.

На этот раз ничто не помешало мне убедиться в результатах своего огня. Видели падение «рамы» все экипажи летавших самолетов — истребители и корректировщики. А наутро следующего дня пришло подтверждение и от наземных войск, в котором расхваливался героизм наших истребителей. Их можно понять. «Рама» была одним из самых ненавистных типов немецких самолетов, предвестником артиллерийских и бомбовых ударов.

Врезался в землю…

— Сегодня вылетов больше не будет, а на завтра готовься, — сказал Архипенко Чугунову в тот же день, когда я сбил «раму». — Пора и тебе за ум браться, хватит сачка давить.

Он все еще надеялся отучить от трусости, заставить воевать человека, на которого в эскадрилье уже махнули рукой…

Утром всех разбудил глухой гул, доносившийся с запада. Это шла артиллерийская подготовка, которая возвещала начало наступления на Кировоград.

— Ну, сегодня придется подраться, держись только! — говорили летчики по дороге на аэродром и тут же прикидывали, кто в составе какой группы будет летать.

— Ты с кем пойдешь, Эней? — спросил Виктор. — Федор говорил, что возьмет тебя.

— С кем пошлют, с тем и полечу, — огрызнулся Чугунов.

Он стоял у самой кабины трехтонки, глядя в сторону и загородившись от встречного ветра поднятым воротником летной куртки.

— Так сегодня же бои будут дай боже!

Чугунов ничего не ответил. Он и сам прекрасно знал, что начало активных действий наземных войск означает и начало больших воздушных боев. Наверняка гитлеровцы бросят всю свою авиацию, чтобы сорвать наступление советских войск. «Опять „худых“ куча будет… — думал он. — Нет чтобы всегда так, как вчера у Женьки: встретил одну „раму“, сбил, и все!..» Он не стал задерживаться на стоянке — благо, своего самолета у него не было, — а сразу прошел в землянку, затопил печку. Вскоре сюда пришли и остальные летчики.

— А, затопил уже печку. Молодец, только место мое не занимай.

Чугунов молча уступил место у дверцы печки Бургонову, за ним оно было закреплено в эскадрилье. Он о чем-то упорно думал и не следил за общим разговором. Только приход Архипенко вывел его из оцепенения. Тревога промелькнула в его глазах, когда он взглянул на командира. Что-то он скажет?

— Чего, Чугунов, смотришь? Ничего, здеся, не выйдет… Может, на второй вылет только, а сейчас Бобров нашу эскадрилью поведет. Сам подобрал группу…

Чугунова как подменили. Только что он с отсутствующим видом, сгорбившись, сидел рядом с Бургоновым, а тут разом выпрямился, глаза его засверкали.

— Опять?! Так никогда летать не придется! Вы ж обещали!

— А что я мог сделать? Во второй вылет обязательно возьмем.

Подполковник Бобров любил иногда водить группы на задания, летал с разными эскадрильями. В этот раз он решил пойти с первой эскадрильей и повел восьмерку прикрывать наземные войска, ведущие наступление юго-восточнее Кировограда. Последние дни в воздухе было спокойно, но сегодня можно было ожидать встречи с противником. Было бы чудом, если бы встреча эта не состоялась. И действительно, еще на подходе к линии фронта все услышали по радио, что туда приближаются бомбардировщики. Вскоре показались и они сами — тридцать два «Ю-87» под прикрытием четырех «Ме-109» и двух «ФВ-190».

Фашисты были ниже наших истребителей и только подходили к линии фронта со стороны солнца. Благодаря преимуществу в высоте создавались все условия для успешной атаки с хвоста бомбардировщиков.

Но Бобров качнул крылом — сигнал «внимание».

— За Родину! За Сталина! Атакуем! — И повел группу в атаку из очень невыгодного положения под ракурсом четыре четверти (углом девяносто градусов к линии полета бомбардировщиков). «Кобры» проскочили истребителей прикрытия, так что те не успели ничего предпринять. Однако атака была безрезультатной. Слишком уж невыгодно было положение для стрельбы: самолет очень быстро проходит сетку прицела. «Лаптежники» как ни в чем не бывало шли своим курсом.

«Вот тебе и „За Родину“ и „За Сталина“ — со злостью подумал я. В газетах часто мелькали эти лозунги, но самому их слышать довелось впервые. Похоже, подоплекой служило страстное желание Боброва получить „Героя“. Как-то после успешного дня, когда полк сбил двадцать немецких самолетов и летчики собрались в столовой, он заявил во всеуслышание:

— Не очень-то рассчитывайте на награды! Никто из вас не получит ничего, кроме «Красной Звезды», пока я не получу «Золотую Звезду Героя»!

Для второй атаки положение создалось удобное — истребители оказались сзади и выше «Юнкерсов». Но правильно говорили всегда на разборах Архипенко, Виктор и другие опытные летчики, что самая эффективная всегда первая атака…

На этот раз первой атаковала пара Королева. Я шел метров на сто пятьдесят сзади Виктора и видел, что строй бомбардировщиков сомкнулся за это время, ведущий «Юнкерсов» построил маневр так, чтобы дать своим стрелкам возможность вести огонь. От «лаптежников» в сторону «ястребков» потянулись дымные трассы. Виктор пока не стрелял, шел на сближение. Ближе, ближе. Вот из носа его самолета брызнул сноп огня и потянулся к крайнему «Ю-87». Тот загорелся и сразу же разломился пополам. Куски самолета, окутанные пламенем и дымом, посыпались на землю.

На большой скорости Виктор пронесся над строем бомбардировщиков и с левым разворотом стал набирать высоту для повторной атаки.

Вслед за Королевым, заходя ему в хвост, начал разворачиваться ведущий «Юнкерсов»…

«У „лаптя“ две пушки по тридцать миллиметров и пулеметы… Собьет сейчас…» — мелькнуло у меня в голове. Я даже не дал очереди по бывшему в прицеле бомбардировщику, а бросился к тому, ведущему.

— Витька! Круче вверх!

Огонь они открыли одновременно. Но Виктор был вовремя предупрежден о нежелательном «ведомом», а фашист — тот просто перестал существовать. Он как-то моментально исчез внизу, под моим самолетом.

Но я не видел, как упал «Юнкерс». Не до того было. Частый сухой треск пулевых попаданий и разрывов снарядов вплелся в ровный рев мотора — по фюзеляжу и хвосту «Бэллочки» ударила длинная очередь.

Самолет вздрогнул, его резко бросило влево, и он перешел в отвесное пикирование. Попытки вывести его не давали результатов: не хватало силы рулями высоты преодолеть сопротивление развороченного снарядом и загнувшегося стабилизатора.

Две тысячи метров… Полторы… «Кобра» пикирует все так же отвесно. Я обеими руками тяну ручку управления на себя. Безрезультатно… «Триммер!» — мелькнула мысль, и я стал быстро вращать на себя штурвальчик триммера руля высоты, чтобы снять нагрузку с рулей. Пятьсот метров… Слишком низко. Снова обеими руками тяну ручку. Самолет дрогнул, нос его, направленный до этого в одну точку на земле, стал потихоньку передвигаться. Под капотом заскользила белая снежная степь. «Снегу сколько! — пришла ненужная мысль. — Вчера под Кривым Рогом совсем почти не было…» Очень медленно… Так не хватит высоты. Я посильнее уперся ногами в педали и изо всех сил потянул ручку. Казалось, такого напряжения не выдержит металл, согнется, сломается дюралевая ручка… Но вот самолет быстрее стал выходить из пикирования. Еще, еще… С катастрофической скоростью приближалась земля. Прыгать поздно… Я уже ясно видел место, куда должен врезаться самолет…

Только над самой землей мне удалось вырвать «ястребок» из пикирования. Туча снега, поднятого с земли винтом (он все-таки задел лопастями снег) и воздухом, сжатым крыльями самолета, на миг заслонила все вокруг. Но «ястребок» тут же вырвался из этого облака и пошел вверх, туда, где еще продолжался воздушный бой.

Впрочем, продолжался он недолго. А то бы, наверное, плохо пришлось мне на почти неуправляемой «Кобре». Но вид фашистских трех «лаптежников» и «Мессера», которые догорали на земле, пятная хлопьями черной копоти свежую белизну снега, сделал свое дело. Остальные «Юнкерсы», сбрасывая бомбы на свои же войска, поодиночке удирали из боя. «Мессеры» и «Фоккеры» проделали этот маневр гораздо раньше.

Восьмерка «ястребков» возвращалась домой. Семь из них шли в строю, а восьмой тянулся далеко сзади. При увеличении оборотов мотора и скорости его начинало тянуть в пикирование. Приходилось идти почти на посадочной скорости — я никак не мог пристроиться к группе. На счастье, фашистских истребителей поблизости не было…

Бобров и все остальные успели сесть и зарулить на стоянки, когда я еще только подходил к аэродрому. Сразу выпустил шасси, щитки и зашел на посадку…

Королев выключил мотор, расстегнул лямки парашюта, открыл дверцу и нехотя вылез на крыло. В его глазах все еще стояла картина взрыва на том месте, где его ведомый врезался в землю. Парашютистов в воздухе не было. Ни наших, ни немцев. Значит, все…