Евгений Мариинский - Я дрался на «Аэрокобре»

• Название: Я дрался на «Аэрокобре»
• Автор: Евгений Мариинский
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-10871-8

Герой Советского Союза Евгений Мариинский — летчик-ас, в составе 129-го ГвИАП совершил 210 боевых вылетов. На своей «Аэрокобре» под номером четыре он шестьдесят раз вступал в бой с бомбардировщиками и истребителями противника, сбил двадцать самолетов врага, но и сам несколько раз был сбит. Полные драматизма воздушные бои, требующие от летчика концентрации всех навыков, опыта, воли, вынужденные посадки и полеты в сложных метеоусловиях, нервное напряжение перед атакой, потеря товарищей и быт летчиков — все эти аспекты жизни летчика-истребителя на фронтах Великой Отечественной оживают под пером одаренного писателя. В своих воспоминаниях Мариинский описывает тактические приемы и взаимодействие истребителей в бою, которые позволяли выходить победителем в схватках с опытными немецкими летчиками. В книге мы видим, как из желторотого новичка, обученного в училище по программе «взлет-посадка», под руководством опытных летчиков эскадрильи, таких, как Федор Архипенко, Виктор Королев, формируется настоящий воздушный боец. Книга будет интересна всем любителям военной истории.

---

— «Охотникам»-то трудно будет на нас напасть, — ответил он. — Но зато и мы меньше сможем увидеть. Парами захватываем больший участок, значит, и видим больше.

С этим трудно было не согласиться. Как будто все правильно. Но сомнение осталось.

— Ну, одна пара увидела немцев. Остальные должны искать их?

— Так это-то проще! Они передадут, где находятся.

— Все равно время уходит. Атаковать всем вместе лучше.

— Было бы чего атаковать…

— Для чего же пункты наведения? Им с земли хорошо видны большие группы, и они смогут заранее предупредить о подходе бомбардировщиков. А на отдельные пары истребителей они и внимания, наверное, не обращают. Попробуй, разбери — наши там или немцы. Ходим на большой высоте.

— Вообще-то так… Подумать нужно…

Для Виктора сразу стала понятна выгода такого предложения. Обезопасить себя от нападения «охотников» — не главное, хотя и это кое-чего стоит. Главное то, что можно будет бомбардировщиков атаковать всей группой, а не отдельными парами. Тут прямая выгода. И моральное воздействие на экипажи бомбардировщиков, и распыление огня стрелков. И легче связать истребителей сопровождения, в конце концов.

— А ты ничего — разбираешься. Ладно, — Виктор хлопнул меня по плечу ладонью. — Поговорю с Архипенко, с Гулаевым.

— Да, и с Гулаевым нужно…

Гулаев — командир соседней эскадрильи — был опытнейшим летчиком полка. Только в боях на Курской дуге он сбил шестнадцать немецких самолетов. Недавно ему присвоили звание Героя Советского Союза. Конечно же, с его мнением нельзя было не считаться.

После разговора с Виктором я немного успокоился. Казалось, что все беды вчерашнего дня остались позади, больше не повторятся.

Однако в следующие дни ничего не изменилось. Мы, как и раньше, расходились над линией фронта по парам. Пара Карлова встретила «охотников», и Валентин сбил одного «Ме-109». Другие же группы снова вели бои. Гулаев, Бургонов и Ремез втроем дрались с тридцатью шестью самолетами противника и сбили три из них, не дав остальным отбомбиться по нашим войскам. Бой шел на глазах у командира корпуса, и генерал Утин всем им объявил благодарность. Но не вернулись с боевого задания Галушков, Бургонов, Задирака и Гуров. Все, кроме Галушкова и Гурова, опытные фронтовики.

Закрыл собою

Наступала глубокая осень. Наземные войска за эти несколько дней значительно углубили и расширили плацдарм, и он теперь вытянулся длинным языком на юг, почти до Кривого Рога.

А в полку…

В перерывах между вылетами летчики собирались греться у костра, проводили разборы своих боевых действий, тренировались в прицеливании по летающим самолетам, говорили о том, как лучше строить боевые порядки, обсуждали воздушные бои других эскадрилий. А обсуждать было что.

Правда, большей частью разговор велся на отвлеченные темы. Никому не хотелось вспоминать о потерях. За пять дней боев стоянки самолетов опустели: пятнадцать «ястребков» не вернулись с боевых заданий. Кошельков, так отличившийся в первом вылете, на третий день не вернулся. Ремез тоже — не возвращались и старые летчики. Об одном из них, Жоре Иванове, Карлов даже полковой анекдот рассказал.

— Ему вообще в новых сапогах летать нельзя, — говорил Валентин. — Под Белгородом получил сапоги на два номера больше — других не было — тут же вылет, бой. Потом Гулаев о бое рассказывал: «Вижу, кто-то на парашюте опускается. По куполу видно, что наш. А кто? Подошел поближе, смотрю: длинный, одна нога босая, а на другой — новый сапог. Иванов — понял!..» Вот и в этот раз, — закончил Карлов, — он только перед вылетом сапоги получил…

У летчиков-фронтовиков установились своеобразные правила. Никто не брился утром. Брились вечером на аэродроме после последнего вылета. Не фотографировались, уходя на боевое задание. И то и другое можно было как-то объяснить. Бриться по утрам просто некогда, потом это вошло в привычку. Фотографироваться? Пока фотографы не досаждали летчикам… А вообще, перед боем мысли, конечно, заняты не фотографированием. Новые сапоги? Но это касалось одного Иванова…

Так можно подумать, что кому-то из нашей эскадрильи не везет на встречи с бомберами. Мне, скорее всего. Без меня с Королевым вылетали, Архипенко сбил одного «Юнкерса»… Остальные группы каждый день ведут бои с «Юнкерсами», «Хейнкелями», а мы хоть бы раз встретили…

Улетела третья эскадрилья, стали готовиться к вылету во второй. Меня удивила малочисленность людей на ее стоянке, ведь когда готовится к вылету эскадрилья, на стоянке собирается весь ее состав: и летчики, и техники, и младшие авиаспециалисты — оружейники, прибористы, мастера по спецоборудованию, мотористы и прочие. Это довольно солидная масса народа, но сейчас на стоянке второй эскадрильи что-то не видно и половины личного состава. Вскоре заработали моторы, и на старт вырулили всего четыре самолета. Больше исправных самолетов в эскадрилье не оказалось. И эта четверка истребителей должна была выполнить задачу, которая возлагалась на эскадрилью полного состава.

Четверка истребителей взлетела и с набором высоты пошла по привычному уже для всех направлению к плацдарму. И для всех оставшихся на аэродроме началось томительное время ожидания возвращения улетевших.

Вернулась третья эскадрилья. Она вернулась без потерь, но летчики доложили, что немцы ведут себя над плацдармом более активно, чем в предыдущие дни. Больше появляется групп бомбардировщиков, больше и истребителей врага. Тем более усилилась тревога за судьбу четверки второй эскадрильи, вернее, четверки, которая от нее пошла в бой.

Но все, даже томительное ожидание, подходит к концу.

Мои мысли прервал чуть слышный гул моторов. «Наши с задания идут, судя по звуку», — я посмотрел в сторону линии фронта. Оттуда к аэродрому подходила четверка самолетов второй эскадрильи.

Обычно все истребители, возвращаясь с задания, на максимальной скорости со свистом проносились стартом, свечой взмывали вверх в осеннюю синеву неба и только после этого расходились. На этот раз группа с ходу, с большой высоты пошла на посадку. Что-то там случилось, поняли все сидящие у костра и стали внимательно следить за приземлением истребителей. Вернулись все, но как?

Обычно истребители, вернувшись на аэродром с боевого задания, проходили над стартом и лишь потом расходились на посадку. Сейчас они почему-то над стартом не прошли, а построились так, чтобы можно было заходить на посадку без излишних маневров. Первым приземлялся и покатился по ровному земляному полю аэродрома самолет командира эскадрильи Героя Советского Союза Николая Гулаева. За ним села пара Валентин Карлов — Сергей Акиншин. Все они уже заруливали на стоянку, когда самолет № 14 ведомого Гулаева Семена Букчина только начал выполнять четвертый разворот, чтобы зайти на посадку в створе посадочных знаков. Его самолет выполнял разворот как-то неуверенно, но все же вышел напрямую. Планировал он тоже как-то неуверенно, вздрагивая и покачиваясь. Впрочем, приземлился он благополучно и покатился по полю мимо стоянки первой эскадрильи. Все увидели, что самолет буквально изрешечен очередью фашистского истребителя, пулевые пробоины издали не были заметны, но рваные раны от разрывов снарядов отчетливо были видны. Побит был не только фюзеляж, но и крылья с расположенными в них бензобаками. Из бензобаков выливались остатки бензина. Все удивились, что истребитель смог долететь до аэродрома. Как он не сгорел моментально в бою?!

На севших самолетах второй пары никаких следов боя не оказалось.

— Опять, наверное, с парой «охотников» встретились, — предположил Чугунов.

— Почему, здеся, ты так думаешь? — спросил Архипенко.

— Небольшая же группа была. Только Букчин с пробоинами пришел.

— Ты что же, уверен, что в большом бою обязательно все должны получать пробоины?

Чугунов промолчал. Он просто не знал, что ответить. В душе он был уверен — каждый бой сопровождается потерями. Однако по тону вопроса понял, что командир эскадрильи думает иначе.

Архипенко так и не дождался ответа. Он встал, поплотнее запахнул реглан, подбросил в костер пару сухих стеблей подсолнуха, переломив их предварительно на три части, и заговорил, глядя в огонь:

— В бою, здеся, смотреть нужно. Если видишь немца, то не дашь ему зайти в хвост. А вообще-то сбивают только в начале боя, вернее, до начала, когда «худые» незаметно пристроятся… В бою истребителя сбить трудно: он всегда начеку, все видит.

«Не все видят… Не видел же я тогда, куда делись „шмиты“ и Королев».

Архипенко между тем продолжал:

— Даже бомбардировщиков, здеся, обычно сбивают с первой атаки. Если первая атака неудачная, то дальше бой вести трудно. И стрелки успеют подготовиться, и летчики поплотнее в строю идут, чтобы стрелки помогали друг другу. А если с первой атаки сбить пару бомберов, то группа сразу рассыпается, все бросают бомбы куда попало и удирают кто как знает.