Марио Льоса - Капитан Панталеон и Рота Добрых услуг

• Название: Капитан Панталеон и Рота Добрых услуг
• Автор: Марио Льоса
• Жанр: Современная проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-8301-0046-0

В своем романе Варгас Льоса, перуанский прозаик, один из ведущих писателей-новаторов современной латиноамериканской литературы, с юмором и острой сатирой высмеивает скудоумие военных чиновников

Капитану перуанской армии Панталеону Пантохе, видному, исполнительному, способному и счастливо женатому офицеру поручают организовать Роту Добрых услуг — систему доставки продажных женщин для оказания известного рода услуг на отдаленных постах в амазонской сельве. Поначалу недовольный таким необычным заданием, Пантоха тем не менее применяет свои выдающиеся организаторские способности и в небольшой срок создает очень эффективную службу...

---

Что я тебе рассказывала перед тем, как оторвалась на обед? Ах да, о здешних женщинах. Ой, Чичи, все, что о них говорили, правда, но еще хуже, что каждый день я узнаю что-нибудь новое, одно хлеще другого, просто голова кругом идет, что же это такое. Икитос, наверное, самый развратный город в Перу, хуже, чем Лима. Может, правда климат влияет, от него женщины тут лютые; ты же видишь: Панта не успел приехать, как стал чистый вулкан. Хуже всего, что они, мерзавки, прехорошенькие, с возрастом становятся безобразные, неуклюжие, а в молодости — просто прелесть. Я не преувеличиваю, Чичита, но самые красивые женщины Перу (за исключением, конечно, той, что тебе пишет, и ее сестры), живут, наверное, в Икитосе. Все — и из приличных семей, и из народа, и, знаешь, может, самые хорошенькие как раз из средних слоев. Такие у них формы, детка, и походка черт те что, такая бесстыдная, задом крутят вовсю, и плечи отводят назад, чтобы груди торчали. Жуткие потаскушки, брючки носят в обтяжку, как перчатки, и, поверишь ли, не остаются в долгу, когда мужчины опускают по их адресу сальности. За словом в карман не лезут и в глаза им смотрят так зазывно, так и вцепились бы им в волосы. Ой, это я должна тебе рассказать: вхожу один раз в магазин «Альмасен рекорд» (они торгуют по системе 3X4: ты покупаешь три предмета, а четвертый они тебе просто дарят, вот дьявольщина, правда?) и слышу разговор двух молоденьких девушек: «Ты целовалась когда-нибудь с военным?» — «Нет, а почему ты спрашиваешь?» — «Сдохнешь, не охнешь, как целуются». Мне стало так смешно, она сказала это с местным акцентом и громко, не обращая внимания, что все вокруг слышат. Они здесь такие, Чичи, из молодых, да ранние. И думаешь, только целуются? Держи карман шире. Алисия говорит, эти чертовки принимаются за шалости сызмальства, на школьной скамье все осваивают, и как беречься тоже, а замуж выходят, уже пройдя огонь и воду, но при этом такой театр устраивают, чтобы мужья подумали, будто они чистые. Некоторые ходят к знахаркам (такие колдуньи, которые готовят снадобье из айауаски, не слыхала? — выпьешь, и тебе мерещатся разные диковинные вещи), чтобы те опять сделали их нетронутыми. Захочешь, не придумаешь.

Всякий раз, когда мы с Алисией ходим в магазин или в кино, я краской заливаюсь — такие она мне истории рассказывает. Она здоровается с приятельницей, я спрашиваю, кто такая, и она выкладывает: прямо ужас, у каждой было по крайней мере несколько любовников, нет замужней женщины, которая не имела бы дела с военным, летчиком или моряком, но чаще всего— с пехотинцем, пехоту здесь особенно уважают, хорошо еще, детка, что Панте не позволяют носить форму. Стоит мужчине зазеваться, эти нахалки — цап! — и заарканят. Представишь, дрожь берет. И думаешь, они делают это, как положено, в постели? Алисия говорит: хочешь, пойдем прогуляемся в Моронакочу, увидишь, сколько там машин, и в каждой — парочка за делом, а машины-то стоят впритык друг к дружке. Представляешь, одну женщину застукали, когда она занималась этим с лейтенантом полиции на последнем ряду в кинотеатре «Болоньези». Говорят, порвалась пленка, зажгли свет, и их накрыли. Бедняжки, вот, наверное, струхнули, когда свет зажегся, в особенности она! Только расположились: благо, в этом кино не стулья, а скамейки, и последний ряд оказался пустым. Жуткий был скандал, жена лейтенанта чуть не убила ту женщину, потому что на «Радио Амазония» есть один ужасный комментатор, он всегда рассказывает про всякие пакости и этот случай рассказал со всеми деликатными подробностями, так что в результате лейтенанта перевели из Икитоса. Я сначала не поверила, что такое может быть, но потом Алисия показала мне на улице эту штучку — смуглая, по виду недотрога, да и сама вроде бы мухи не обидит. Я посмотрела и говорю, ты, Алисия, все мне врешь, чтобы они занимались этими самыми делами во время фильма, когда так неудобно, да еще страшно, что застукают? Но вроде так и было, потому что накрыли. После Парижа Икитос самый развратный город, лапонька. Не думай, что Алисия такая болтушка, это я из нее силой вытягиваю, от любопытства и из предосторожности, тут надо смотреть в оба и защищаться от местных женщин зубами и клыками, потому что зазеваешься — и мужа как не бывало. Алисия, хоть и сама из местных, но вообще-то она серьезная, хотя, бывает, тоже натянет эти брючки в обтя-жечку. Только она носит их не для того, чтобы мужчин завлекать, она не бросает таких зазывных взглядов, как прочие здешние.

Да, кстати, чтобы ты знала, какие они проходимки. Чуть не забыла рассказать тебе самое интересное и самое смешное (а может, наоборот, самое печальное). С ума сойти, какой с нами произошел случай, когда мы только переехали в этот дом. Ты слышала, наверное, о знаменитых «прачках» Икитоса? Мне все говорят: ты что, с луны свалилась, Поча, каждый знает, что такое знаменитые «прачки» в Икитосе. А я, наверное, дура или вправду с луны свалилась, но ни в Чиклайо, ни в Ика, ни в Лиме никогда ничего не слыхала об этих «прачках». В общем, мы только поселились в этом домике, наша спальня на нижнем этаже, и окна выходят на улицу. У нас еще не было прислуги — теперь-то у меня есть, вялая, ничем ее не прошибешь, но вообще-то хорошая, — так вот, как-то в самое неурочное время вдруг стук в окно, и слышим женский голос: «Прачка, ничего не нужно постирать?» Я, не открывая окна, ответила: нет, спасибо. И мне тогда не показалось даже странным, что в Икитосе столько прачек ходит по улицам, а прислугу найти трудно, я повесила объявление: «Ищу служанку», а по нему почти не приходили. В общем, однажды рано утром, мы еще были в постели, опять стучат в окно: «Прачка, ничего не нужно постирать?», а у меня уже скопилась куча грязного белья, потому что жара такая — задыхаешься, и приходится переодеваться два, а то и три раза на день. Вот, думаю, она мне постирает и недорого возьмет. Я крикнула ей, чтобы подождала минутку, встала и прямо в ночной рубашке пошла открывать дверь. Тут бы мне и заподозрить неладное, потому что вид у девицы был какой угодно, только не прачки, но я-то дурочка, с луны. Девица что надо, вся в обтяжечку, все наружу, ногти накрашены — словом, в большом порядке. Посмотрела на меня сверху вниз с удивлением, а я думаю: что с ней, почему она так на меня смотрит. Входите, говорю, она входит, и не успела я слова вымолвить, как она увидела дверь в спальню, Панту в постели и, гляжу, уже стоит перед твоим родственником в такой позе, что у меня челюсть отвалилась: рука на бедре и ноги в стороны — точь-в-точь петушок, готовый накинуться. Панта подскочил на постели, у него глаза на лоб полезли от удивления, откуда взялась женщина. И прежде чем мы сообразили сказать ей, чтобы она вышла из спальни, что тут ей нечего делать, представляешь, что произошло? Эта штучка начала торговаться, что, мол, должны заплатить ей вдвое, что она не привыкла иметь дело с женщинами, а сама показывает на меня, лапонька, умрешь не встанешь, что, мол, с такими вкусами надо раскошеливаться, и еще Бог знает какие мерзости, и тут я поняла, во что вляпалась, у меня прямо коленки затряслись. Да, Чичи, это была самая настоящая …, «прачки» в Икитосе — это шлюхи, которые ходят по домам и предлагают свои услуги под видом стирки. А теперь скажи мне, сестричка, разве Икитос не самый безнравственный город в мире? Панта тоже сообразил, что к чему, и закричал: вон отсюда, как ты смела подумать, я тебе покажу! Та перепугалась насмерть, поняла, что ошиблась, и пустилась наутек. Представляешь, детка, какой кошмар? Она решила, что мы такие выродки, что я позвала ее заняться делом втроем. Кто его знает, шутил потом Панта, может, надо было попробовать, я тебе говорю, он очень изменился. Теперь, когда все позади, можно смеяться и шутить на эту тему, но тогда я пережила неприятные минуты и потом весь день умирала от стыда. Видишь теперь, сестричка, что это за место, что за город, здесь если женщина не шлюха, то норовит стать ею, и, чуть зазеваешься, останешься без мужа, вот в какие края меня занесло.

У меня уже глаза слипаются, Чичи, давно стемнело, наверное поздно. Письмо, видно, придется посылать в ящике — в конверт не влезет. Посмотрю, скоро ли ты мне ответишь, длинное ли письмо напишешь и будет ли над чем посмеяться. По-прежнему влюблен в тебя Роберто, или ты сменила воздыхателя? Опиши мне все, даю слово, я тебе тут же отвечу.

Тысячу раз целую, Чичи, люблю и скучаю,

твоя сестра Почита.

В ночь с 29 на 30 августа 1956 года

Образы унижения, саднящие, жалящие воспоминания о внезапном приступе зуда: в разгар продуманного и пышного празднества по случаю Дня национального флага, во время молодцеватого марша перед памятником Франсиско Болоньези кадет последнего курса военного училища в Чоррильосе Панталеон Пантоха во плоти и крови был низвергнут в ад, иначе не скажешь, ибо нежданно-негаданно его прямую кишку вдруг словно пронзают сотни жал; сотни лезвий терзают тайную язву, а кадет, стиснув зубы чуть ли не до трещин, роняя крупные капли холодного пота, чеканит шаг и не сбивается с ритма; на искрящемся весельем выпускном балу, который давал полковник Марсиаль Гумусио, начальник военного училища в Чоррильосе, у юного Панталеона Пантохи, только что получившего звание младшего лейтенанта, разом холодеют пальцы ног, когда при первых звуках вальса он — держа в объятиях блистательную, прошедшую огонь и воду, далеко не воздушную полковницу, с которой они открывали бал, — вдруг почувствовал раскаленный зуд, будто что-то, свербя, ввинчивается, терзает, разъедает, раздирает, скребет и щекочет прямую кишку; глаза заволокло слезами, но младший лейтенант Интендантской службы, онемев и не дыша, продолжает танцевать, и его рука, лежащая на талии партнерши, не дрогнула; в штабной палатке 17-го полка в Чиклайо под грохот снарядов, треск пулеметов и сухую отрыжку перестрелки передовых отрядов, начавших ежегодные маневры, лейтенант Панталеон Пантоха у доски с картой твердым, металлическим голосом докладывает о наличии, распределении и обеспечении боеприпасами и продовольствием и вдруг самым неожиданным образом оказывается невидимо для других поднятым над землей и над действительностью огневым, клокочущим, бурлящим током, который жжет, гложет, распирает, терзает и сводит с ума, одолевая и вгрызаясь в прямую кишку, и копошится там, точно паук, но лейтенант, мертвенно-бледный и покрывшийся потом, с едва заметной дрожью в голосе продолжает сыпать числами, приводить формулы, складывать и вычитать. «Тебе нужно сделать операцию, Пантосик», — ласково нашептывает сеньора Леонор. «Сделай операцию, милый», — тихо твердит Почита. «Вырежут, и дело с концом, старина, — вторит эхом лейтенант Луис Ренхифа Флорес, — это проще, чем вскрыть нарыв, к тому же совсем не грозит потерей мужских способностей». Майор Антипа Негрон из санчасти ржет: «Сбреем ваш геморрой — глазом не моргнете, дружище Панталеон».