Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Жюльетта

• Название: Жюльетта
• Автор: Донасьен Альфонс Франсуа де Сад
• Издательство: НИК
• Жанр: Эротика
• Год: 1992
• ISBN: 5-8398-0010-4

«Жюльетта» – самый скандальный роман Маркиза де Сада. Сцены, описанные в романе, достойны кисти И. Босха и С. Дали. На русском языке издается впервые.

Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но я не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.

Маркиз де Сад

Маркиз де Сад, самый свободный из живших когда-либо умов.

Гийом Аполлинер

Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку – грациозно, словно переворачивая лепесток розы, – подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка.

Юкио Мисима

---

– Боже мой! – воскликнул он, когда мы остались одни, – я едва не упал от изумления, увидев тебя в компании этой парочки. Держись подальше от них, будь начеку, ведь это же монстры: несмотря на юный возраст они способны на самые ужасные вещи.

– Однако же, – возразила я, – разве это плохо? Он уставился на меня, потом с неохотой кивнул.

– Разумеется, но в своей среде надо всё-таки проявлять хоть какую-то элементарную порядочность. За стенами этого дома – ради Бога: пусть творят, что им вздумается. Но не здесь. Поверь мне, эти сучки получают удовольствие только тогда, когда устраивают всяческие пакости своим собратьям; обе они порочны, коварны и мстительны, их давно пора исключить из Братства, и я не понимаю, почему постоянный комитет до сих пор не принял никаких мер. Поверишь ли, дорогая моя, они сегодня развлекаются с тобой, а завтра будут мечтать о том, чтобы тебя же уничтожить или закабалить. Скажи спасибо, что я предупредил тебя, а теперь в знак благодарности за это подставь-ка мне свою попку.

Я приготовилась к тому, что он начнет содомировать меня, но не произошло ничего подобного. Этот странный юноша ограничился тем, что начал выщипывать волоски из моей промежности и облизывать их; на мои негодующие протесты он отвечал, что я ещё дешево заплатила за его услугу. Через четверть часа такой неприятной и весьма болезненной процедуры он ушел из туалета, хотя так и не испытал оргазма. Вскоре я узнала, что все, сказанное им о сестрах-близнецах, было чистейшей воды выдумкой, что клевета возбуждает его сильнее всего и что таким образом он делает женщин чём-то себе обязанными и, пользуясь этим, подвергает их такому обращению.

Когда я возвратилась в залу, там звучала приятная музыка; объявили ужин, и я вместе со всеми вошла в роскошный обеденный зал. Он был украшен таким образом, что обедающие чувствовали себя как в лесу; среди деревьев были устроены полянки, и на каждой был накрыт стол на двенадцать персон. С деревьев свисали гирлянды нежных ароматных цветов, а тысячи свечей, расставленных с не меньшим искусством, чем в зале для ассамблей, создавали мягкое неназойливое освещение; каждый стол обслуживали две девушки-служанки и делали свое дело быстро, изящно и без суеты. На ужине присутствовали не более двухсот человек – все остальные находились в сералях. Стол можно было выбирать по своему желанию и в кругу близких по духу людей наслаждаться негромкой камерной музыкой, которая вдохновляла присутствующих на невоздержанность Комуса [Бог радости, веселых танцев и застолий у древних греков.] и на всевозможные бесчинства Киприды.

Вернувшаяся из сераля Клервиль села рядом со мной; её возбуждение красноречиво свидетельствовало о недавних излишествах: металлический блеск в прекрасных глазах, пунцовые щеки, растрепанные волосы, ниспадающие на грудь и спину, грубые непристойные речи – весь её облик и её поведение носили на себе следы нерастраченного ещё вдохновения и делали её во сто крат обольстительнее; я наклонилась к ней, и мы поцеловались.

– Мерзавка, – улыбнулась я, – в каком океане ужасов ты искупалась?

– Не завидуй, – отвечала блудница, – в следующий раз я своей собственной рукой брошу тебя в этот океан и поверь, это будет очень скоро.

За нашим столом сидели: две сестрицы, с которыми я наслаждалась в туалетной комнате, две сорокалетние дамы с необыкновенно умными и одухотворенными лицами, ещё две исключительно привлекательные девушки двадцати и двадцати пяти лет, а также шестеро мужчин.

Благодаря продуманному расположению полянок из-за каждого стола хорошо были видны все остальные. В зале витал явственный дух цинизма, который заключался в том, что любой поступок, продиктованный похотью, не мог оставаться незамеченным.

Я стала свидетельницей необычного зрелища, зрелища невероятной похоти, рожденной в поистине порочном и извращенном мозгу. А я-то, наивная, думала; что с головой окунулась в либертинаж, что мне больше нечему учиться! Я поняла в тот вечер, что в глазах этого блистательного общества я была всего лишь неоперившимся птенцом. Ах, друзья мои, какие мерзости, какие ужасы, какие жуткие эпизоды я увидела здесь! Некоторые обедающие то и дело вставали из-за стола и удалялись в отхожее место – о, простите! – в туалетную комнату, где исполнялись любые их желания, которые были законом для челядинцев. Кроме того, я заметила, что присутствующие каким-то естественным образом разделились на господ и рабов, причем последние, зная, что в скором времени их роли поменяются, с готовностью исполняли все приказы первых.

Сидя на своем троне, точно таком ж, как в общей зале, президентша внимательно следила за порядком. Разговоры велись негромким голосом, словно в храме Венеры, чья статуя, кстати, стояла в беседке, увитой миртом и розами; казалось, будто собравшиеся здесь идолопоклонники не смеют нарушить торжественную службу грубыми выкриками, неуместными в этой изысканной обстановке.

Вслед за яствами появились легкие тончайшие вина и сытные мясные блюда, ещё более обильные, чем те, что подавались во время самой трапезы. Наступил момент, когда все члены Братства слились в одну грандиозную группу; ни один человек не оставался пассивным зрителем, и из этой шевелящейся массы слышались лишь сладострастные вздохи и стоны, изредка прерываемые пронзительными вскриками, которые венчали оргазм. И вновь я оказалась объектом натиска, ещё более бурного, чем прежде; через мои руки прошли многочисленные представители обоего пола, ни один кусочек моего тела не остался неоскверненным; я вышла из этой свалки с изрядно потрепанными ягодицами, утешаясь тем, что и сама потрепала немалое их количество. Солнце клонилось к закату, когда я ушла домой, измученная и выжатая, как губка, всем, что со мной происходило, и проспала больше суток беспробудным сном.

Месячный испытательный срок показался мне вечностью, но вот, наконец, он остался позади, и я получила вожделенное право войти в сераль. Моей проводницей, разумеется, стала Клервиль, сгоравшая от желания показать мне то, о чем я мечтала весь этот месяц.

Мне кажется, я не видела ничего более восхитительного, чем эти серали, а поскольку помещения с мальчиками и помещения с девочками как две капли воды походили друг на друга, я ограничусь описанием только одного из них.

Каждый из сералей, расположенных в противоположных концах здания, состоял из четырех комнат, соседствующих со спальнями персонала и камерами для пыток; большие комнаты предназначались для тех, кто предпочитал развлекаться в обществе, а отдельные камеры – для любителей уединенных утех; в спальнях размещались обитатели сераля. Обстановка была выдержана в безупречном вкусе, особой элегантностью отличались камеры, напоминавшие уютные домашние церкви, посвященные распутству, где имелись все необходимые орудия и инструменты, чтобы вдохновлять идолопоклонников. За порядком надзирали четыре дуэньи, они забирали у посетителей билеты, интересовались их желаниями и подбирали нужный персонал; кроме них к нашим услугам всегда были хирург, акушерка, два кнутобоя, палач и тюремщик, все они отличались меланхолическим выражением лица.

– Если ты думаешь, – заметила мне Клервиль, – что эти служители наняты случайным образом из соответствующей среды, ты ошибаешься: они – такие же либертены, как и мы, только не столь богатые, они не имеют возможности заплатить вступительный взнос и исполняют свои функции без жалованья, ради собственного удовольствия. Некоторые получают стипендии, другие довольствуются тем, что им предоставляют кое-какие привилегии.

Во время службы все эти люди были одеты в устрашающие костюмы: тюремщик был перепоясан ремнями, на которых болтались связки тяжелых ключей, кнутобой, носил на себе целый арсенал хлыстов и многохвостых плеток, а на боку палача, смуглого мрачного субъекта с закатанными рукавами и страшными усами, висели сабля и стилет. Увидев Клервиль, палач поднялся со своего стула и приветствовал мою подругу почтительным поцелуем.

– Я вам понадоблюсь сегодня, досточтимая содомитка?

– Я привела новенькую, – ответила она. – Проследи, чтобы она получила не меньше удовольствия, чем я.

Извращенец поцеловал меня с той же почтительностью и заверил, что он всегда к моим услугам. Я тепло поблагодарила его, и мы пошли осматривать сераль.

Каждая из четырех главных комнат предназначалась для определенной категории страстей. В первой можно было предаваться самым простым, скажем, мастурбации и совокуплению в разных формах. Вторая представляла собой арену для телесных наказаний и прочих жестоких утех. Третья служила для более утонченных жестокостей, четвертая – для убийств. Но поскольку любой обитатель мог заслужить заточение, порку или даже смерть, были предусмотрены должности тюремщиков, кнутобоев и палачей. Члены Братства обоего пола допускались в оба сераля: * мужской и женский. Когда мы вошли, многие обитатели были свободны и ожидали мучителей в своих комнатах. Клервиль открыла несколько дверей и показала мне по-настоящему очаровательные экземпляры; они были одеты в газовые платьица, волосы их были украшены цветами, л все приветствовали нас, склонившись в глубоком реверансе. Я без промедления набросилась на одно прелестное создание лет шестнадцати и уже занялась её грудью и влагалищем, как вдруг Клервиль выговорила мне за чересчур деликатное обращение с девочкой.