Поль Виалар - Жатва дьявола

• Название: Жатва дьявола
• Автор: Поль Виалар
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

Маститый, хорошо известный у себя на родине писатель, Поль Виалар — автор более чем полусотни романов, полутора десятков пьес, многих сборников рассказов и эссе, книг очерков и воспоминаний. Он родился в 1898 году, юношей участвовал в первой мировой войне, вернувшись с фронта, выступил с двумя поэтическими книжками: «Сердце и грязь» (1920) и «Срезанные лавры» (1921) — со стихами о войне и против войны. В двадцатые и тридцатые годы на сценах французских театров с немалым успехом идут пьесы Виалара «Первая любовь», «Разумный возраст», «Мужчины», «Зеленый бокал» и другие. Однако настоящая известность приходит к нему как к романисту, автору книг правдивых и нелицеприятных, оценивая которые, критика единодушно говорила — еще перед войной — о бальзаковских традициях. В 1939 году за роман «Морская роза» Поль Виалар был удостоен премии Фемина.

---

— Замолчи!

— Почему? Ты, стало быть, не рассказывал ей? А пусть она знает, супруга твоя.

— Не смей. Я тебе запрещаю!

— Ну уж нет, ну уж нет! Мы ее сейчас укротим, она будет как шелковая… У вашего мужа, у Альбера, значит, — начал он, — был дядя, шурин его отца — Фирмена Женета, звали этого дядю Гюстав…

— Фернан!..

— Ты ведь, Альбер, ничего тогда не понимал, ты еще маленький был… Зато Адель все ясно видела. Дядя Гюстав на старости лет втюрился в гулящую девку, но прозвищу Сова…

— Мать Альсида?

— Правильно, невестушка, правильно!.. Старик Гюстав сделал ей ребенка… по крайней мере, она его в том уверяла… И он возрадовался… Чуть не пляшет: вот, мол, будет у меня сынок… и уже собрался жениться на своей душеньке… Вот беда! Два липших рта на «Краю света». А что дальше будет? Можете себе представить? Да еще какую бабу приведет старик на ферму! Шлюху! Стали его уговаривать, а он ничего и слышать не хочет. Как только, говорит, родится ребенок, обязательно, говорит, женюсь. Ну, раз уж нельзя помешать, чтобы ребенок родился…

— Замолчи же ты! — взвыл Альбер.

Фернан насмешливо посмотрел на него.

— Нет, — ответил он, — чего ты ерепенишься? Пусть твоей жене все станет известно, а то она не будет знать, что кому причитается. А мне чего теперь бояться? Уже срок давности истек.

Жильберта, вся бледная, спросила, сжимая в руке черный молитвенник.

— Так что же вы сделали тогда?

— Женеты — отец, дочь и мать тоже (я это знаю) собрались, стали говорить меж собой, что старик-то совсем уж старый… и больше не зачем ему небо коптить…

— Что вы говорите!

— А чтобы помешать ему дурить, есть только одно средство — помереть старику надо поскорее.

И Фернан посмотрел на Жильберту пронзительным взглядом.

— Ну, Адель со мной об этом поговорила… или я с ней поговорил, теперь уж не помню. Надо вам сказать, мы уже давно с ней слюбились, только она еще не хотела пойти за меня замуж. И вот она мне сказала: если, мол, поможешь, соглашусь пойти за тебя… И тогда…

— Что… тогда?..

Жильберта сжала губы так сильно, что они побелели.

— Тогда, — продолжал Фернан, — все получилось хорошо и вовремя. Как-то под вечер старик полез на сеновал, оступился и свалился с лестницы. Разбил себе череп — и конец!

Наступила тишина.

— Это вы сделали, Фернан? — спросила Жильберта.

— Так Адель захотела. Я помог… Чуть-чуть, сколько надо было. Ведь тут, можно сказать, был вопрос жизни или смерти… для тех, кто в живых остался, и для молодых… Несчастный случай произошел.

— Да, несчастный случай, — бросил Альбер.

— Молчи ты! — сказала Жильберта, и он умолк.

Она была бледна как полотно, белее, чем простыня, вынутая из пруда, где стирали белье.

— Значит, вы сделали это? — заговорила она. — Так вот в какую семью я вошла!

— Полноте, невестушка! Кто поручится, что в вашей-то семье ничего такого не было?

— Не смейте! — крикнула Жильберта.

Сам того не ведая, Фернан коснулся ее больного места, сомнение овладело ею, и она пришла в ужас… Ее родной отец… где он был, когда ее мать утонула и нашли ее тело? Не помог ли ему этот несчастный случай стать единственным владельцем фермы… тогда как… тогда как… Да, сколько раз она слышала разговоры, что и у них в семье кое-кого вовремя унесла смерть.

— Вы же знаете, в деревнях… — добавил Фернан.

Да, в деревнях все грубо, жестоко, неумолимо, и там часто происходят подобные драмы, — это все знают, но когда вот так касаются пальцем кровавых язв… громко говорят о них!.. Это невыносимо. Жильберта упала на колени.

— Господи! Господи! — взмолилась она. — Если это правда, ничем мне не искупить смертного сего греха!

Она посмотрела вокруг диким взглядом. Эта красивая комната, этот дом, эта ферма, скот, земля — все это плата за преступление. Неужели она всегда ест проклятый хлеб, хлеб дьявола, совершившего жатву свою? Да как же она могла так жить? Как не застрял у нее кусок в горле, как она не задохнулась? Вот этот человек, муж ее, и вот тот — Фернан, и умершая Адель, как могли они без трепета смотреть на солнечный свет, на поля, на небо, как они не умерли от стыда и отвращения к себе? Неужели они не думали о смертном своем часе, о каре, ожидающей их? Все, чем она жила, чем гордилась, все ее благополучие, как она могла им пользоваться, не боясь, что оно сожжет ее душу? А тот огонь, который будет палить ее завтра, в день уже близкой смерти, разве не будет он прообразом вечных мук в геенне огненной?

— Господи! — взывала она. — Прости меня!

Она не молила: «Прости их!»

— Да ладно уж, — сказал Фернан. — Все прошло, миновало, нечего старое ворошить. Надо о нынешнем дне подумать, хоть он и не вечно будет длиться. Адель умерла раньше меня, но она была женщина порядочная, она наверняка позаботилась обо мне.

— После того как вы с ней поступили?

— Я? Какие такие у меня поступки? Или она была несчастна со мной? Я ее любил, когда ей того требовалось. Я сделал для нее то, что надо было, когда это потребовалось, верно, Альбер?

Альбер молчал, опустив голову. Ведь он все это знал, только все это мало-помалу рассеялось, кануло в прошлое, об этом уже никто не думал, да ведь и столько работать пришлось!.. Умер ли Гюстав своей смертью или насильственной, какое кому было дело? Смерть его была благом, вот и все, была нужна, необходима. Сто раз, тысячу раз ее искупили, и в конце концов все было правильно. Фернан требует того, что ему полагается из наследства, — надо ему дать некоторую сумму, чтобы зря не болтал. Если человек кому-нибудь должен, надо уплатить долг. Погасить его, как говорится. А когда это сделаешь, на душе будет спокойно. Чего еще она выдумывает, эта ханжа?

— Господи боже! — выкрикивала Жильберта, все еще стоя на коленях. — Все я отдам тебе и творениям твоим, но и тогда не искупить мне совершенного греха!

Греха? Нет, вот если бы обрекли тогда целую семью на нищету — вот это был бы грех. И неужели нужно было для удовольствия блажного старика Гюстава отдать его мальчишке, который теперь уже стал взрослым и даже пожилым человеком, землю Женетов, то есть целое состояние, с таким трудом нажитое, с таким трудом сохраняемое? Конечно, тогда погрешили против правил нравственности, ну а те господа, которые управляют государствами, разве они поступают иначе? Разве они не уничтожают препятствия на своем пути, хотя бы это были живые люди? Может быть, Альсида в свое время и ограбили, но ведь у Женетов не было достаточно средств, чтобы хватило и на него, и на его мать; не было для них места. Альсид все-таки потом вышел в люди, и, стало быть, все уладилось. И, когда ему понадобилось подставить ножку Женетам, разве он постеснялся сделать это? Каждый за себя. Жизнь, особенно жизнь в деревне, очень сурова.

Жильберта все еще стояла на коленях, молилась. Альбер и Фернан смотрели на нее. Она молилась долго, и они в это время не смели пошевелиться, окликнуть ее. Наконец она поднялась.

— Альбер, — сказала она мужу таким тоном, словно приняла вдруг важное решенье, почерпнув для него силу в долгом размышлении. — Что посеешь, то и пожнешь. Каждый должен получить свою долю после жатвы. Мы выдадим этому человеку его долю. (Она уже не называла Фернана по имени.) Заплатим то, что ему причитается в награду за его поступок, пусть получит плату в полное свое распоряжение и уж сам оправдывается перед всевышним…

— Но… — начал было Альбер.

— Никаких «но». Пусть каждый получит по заслугам. Отдай ему его деньги, и если они не будут жечь ему руки, тем лучше для него… или тем хуже!

— Погоди, — вмешался опять Альбер, и на этот раз договорил свое возражение до конца. — Мне не из чего дать Фернану денег!

— Найди. Выдели мою часть, а потом подсчитай, сколько ему приходится, и выдай ему эти деньги.

— Придется тогда продать что-нибудь.

— Если надо, продадим.

— Землю?

— Если надо, продадим землю.

— Нет. Не такой уж мы грех совершили!..

— Не такой грех? — прервала его Жильберта. — Великий грех, должен ты сказать! Подсчитай же хорошенько, и пусть возьмет, сколько ему следует.

— Вот умные слова! — сказал Фернан. — Как рассчитаетесь со мной, грех-то и снимите с души, омоете себя, как говорится, а обо мне больше и не услышите никогда. Не больно-то мне хочется еще хоть раз увидеться с вами и побывать здесь.

Жильберта с отвращением отвернулась от него.

— Поступайте как вам угодно, это нас не интересует. Нас касается только то, что нам еще остается сделать.

— Что остается сделать? — спросил Альбер.

— Как ты можешь спрашивать! — ответила она вопросом на его вопрос.

— Да ты что? — крикнул Альбер. — Уж не думаешь ли ты разрезать на части «Белый бугор»?

— Если понадобится, разрежу. Разве это может меня остановить, если нужно искупить грех?

— Я свою часть не отдам, себе оставлю.

— Это твое право. А господь бог по своему праву с тобой поступит.