Мария Галина - Гиви и Шендерович

• Название: Гиви и Шендерович
• Автор: Мария Галина
• Издательство: Мосты культуры
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-93273-169-9

Мистико-ироническая фантасмагория. Поехать в Турцию за оптовой партией воздушных шариков, а оказаться в волшебном городе Ираме, в окружении мамлюков, суккубов и звездозаконника? Для персонажей мистико-иронической фантасмагории Марии Галиной в этом нет ничего необычного. И на Престоле Престолов они сидели, и Бездну Бездн отворяли... «Челноки», древние цари, джинны и спецназовцы... Одесса, Стамбул и загадочный Ирам... Кто взойдет на Престол Престолов? Кто отворит Бездну Бездн? Читайте этот роман — и узнаете. Роман стал лауреатом премии «Портал-2005» в номинации «Крупная форма».

---

— Не отвлекайтесь — напомнил Шендерович.

Варвара Тимофеевна села за столик, положив на скатерть аккуратные пухлые локти с ямочками.

— Чайку бы, — сказала она, завладев всеобщим вниманием.

Капитан, вновь выпростав мускулистое запястье из манжета щелкнул пальцами, привлекая внимание официантки.

— Один чай, — коротко сказал он, и, оглядев угрюмого Шендеровича и печального Гиви, бросил, сжалившись, — и два пива… три пива!

— Да ты садись, золотко, — пригласила Варвара Тимофеевна, видимо, вписавшись в роль хозяйки салона, — садись, Яни… Или не Яни… Все равно, садись.

Официантка бесшумно расставила высокие, холодно блестящие стаканы, но Шендерович, зубами сорвав крышку, уже припал к горлышку бутылки.

— Так в каком, мамочка? — оторвавшись от пива, спросил Шендерович.

— Не так сразу, — задумалась Варвара Тимофеевна, — сейчас, погоди, Мишенька… Где ковры? Нет… Ох, скажу я вам, и ковры… Нет, это тот, где гроб стоит…

— Какой конкретно гроб? — напирал Шендерович.

— Ну, сракофаг этот… царя Александра… Они еще врут, что он рогатый был… Не знаю, на крышке ничего такого не нарисовано…

— Искандер Двурогий, — на всякий случай пояснил капитан, — ну, Александр Македонский. Саркофаг его тут, в Стамбуле… Нашли при раскопках в Сидоне. И что характерно, пустой.

— Он же, вроде, в Индии умер, — удивился Шендерович. — Я у Ивана Ефремова читал.

— Кто его знает, где он там умер, — неопределенно отозвался капитан, — А вот где вы Аллу Сергеевну видели? Там?

— Там, вроде, — вновь задумалась Варвара Тимофеевна, — или не там…

— Надел черную корону, отшибающую память, расстроился и умер… — гнул свое Шендерович.

— Еще пива, — вновь щелкнул пальцами капитан.

— А вам, мамочка? — озаботился Шендерович.

— А мне вина… полусладкого… красненького…

— И вина… — согласился капитан.

— У нас деньги отобрали, — на всякий случай напомнил Гиви.

— А! — отмахнулся капитан, — за счет пароходства!

— Тогда коньяку, — Шендерович привольно раскинулся на стуле.

— Коньяку, — покорно сказал капитан.

Гиви любовался врожденной наглостью Шендеровича.

— Точно! — воскликнула, наконец, Варвара Тимофеевна, — там! Еще мне рукой помахала.

Она смущенно повела плечиком.

— И была она, уж извините, Юрочка, не одна…

— Как не одна? — напрягся капитан, — вы ж говорили…

— Я говорила, что без этих вот, — пояснила Варвара Тимофеевна. — А с ней человек был. Держал ее под ручку. Вежливо так…

Капитан помрачнел.

— Ну ладно, — сказал он сквозь зубы, глядя на Шендеровича с непонятной укоризной, — все ясно.

И начал выбираться из-за столика.

— Погодите-погодите, — забеспокоился Шендерович, — что вам ясно? А как же с нами? А мы?

Капитан вновь выпростал запястье из-под манжеты и демонстративно взглянул на часы.

— Что — вы? — очень вежливо спросил он.

— Нас обокрали! — завопил Шендерович, тоже вскакивая из-за стола. — Избили!!! Вот, они, доказательства — на лицо! Вот!

Он сгоряча тыкнул пальцем в фонарь под глазом и болезненно застонал.

— Обокрали, так обращайтесь в полицию, — отрезал капитан, — Я-то тут причем? Господи, да за что ж мне это? Что ни рейс, то полные лохи…

И он, гордо расправив плечи, направился к выходу из салона. Шендерович припустил, было, за ним, но передумал и, горько махнув рукой, плюхнулся обратно за столик.

— Полный аллес, — уныло сказал он. — Алка, гадюка… Это ж он из-за нее озверел! Ну о чем она думала, лисица эта японская? Променять такого капитана на какого-то турка. К утру вернется, убью ее, моллюску голоногую. А вот нам что делать? Что делать, друг Гиви?

Он щедро плеснул в бокал из-под пива остатки коньяка.

— Миша, — робко сказал Гиви, — я кушать хочу.

— А хрен тебе, — злорадно отозвался Шендерович. — Денежек-то нет! Тю-тю денежки!

— Так я его накормлю, Мишенька, — успокоила Варвара Тимофеевна, — сейчас накормлю. Валечка! Солнышко! Что у тебя там есть на ночь глядя?

— Ничего нет, — мрачно сказала девушка в белой наколке, брезгливо оглядывая Гиви.

— Ну тогда яишенку им сделай. С помидорчиками. Буженинки там нарежь… Уж ты постарайся, золотко.

Девушка, не говоря ни слова, развернулась, нахально вильнув перед носом у Гиви коротким подолом, и направилась в подсобку.

— А ты пока тоже выпей, Яни. Или как там тебя?

— Изначально он — Гиви, — признался Шендерович.

Варвара Тимофеевна прикрыла рот ладошкой и в ужасе посмотрела на Шендеровича.

— И этот с ума стронулся, — печально констатировала она.

— Ни боже мой, — уверил Шендерович. — Повороты судьбы, мамочка. Извивы рока. Что такое имя?

— То что в паспорте, — твердо сказала Варвара Тимофеевна.

— Паспорт, — здраво заметил Шендерович, — величина переменная.

Вот— вот! -тем временем молча печалился Гиви. — Что у меня есть?Даже имени нет. Избили, как мальчишку, деньги отобрали, кинжал, игрушку новую — отобрали… Все отобрали, а девушка сама ушла. И правильно сделала, что ушла — зачем такой нужен?

— Для друзей — Гиви, — тем временем интимно пояснял Шендерович, — для посторонних — Яни. А для недругов… для недругов он страшен…

— Ну-ну, — покачала Варвара Тимофеевна головой, — сложно как у вас! Все равно… Гиви, Яни, какая разница? Главное, наш он, русский! А потому покушать ему нужно… да и выпить еще невредно — вон, с лица совсем спал!

Она поглядела в печальные, собачьи глаза Гиви.

— Ромочка, налей ему.

— Сей момент, — сонно отреагировал бармен, покорно откупоривая очередную бутылку.

— А мне чаю покрепче.

— Сей момент!.

Нежный прохладный ветер с Босфора, теплый бархатный ветер с Принцевых островов, жаркий, жасминовый, душистый ветер из сонных стамбульских садов по очереди заставляли вздрагивать и трепетать впечатлительные занавески в салоне, ах, мечтающие о том, чтобы сорваться с привязи и улететь далеко-далеко, туда, где не подают салаты и яичницу, не проливают пиво на скатерть, а парят на белых батистовых крыльях в угольном небе невесомые дочери воздуха…

— Бедный Юрочка, — жалостливо вздохнула Варвара Тимофеевна, подперев щеку рукой, — Расстроился человек! Уж так ему Аллочка понравилась… Так что случилось, Мишенька, голубчик? Кто ж вас так обидел?

— Лысюк, — мрачно проговорил Шендерович, с вожделением глядя на подплывающую яичницу с которой подмигивали красные глаза помидоров, — зуб даю, Лысюк.

— Ты маньяк, — Гиви придвинул себе тарелку с яичницей и на всякий случай заслонил ее от Шендеровича локтем, — у тебя навязчивая идея… Это, Миша, у врачей даже как-то называется.

— У врачей это называется абзац, — сказал Шендерович, яростно кромсая ножом свою порцию куриных зародышей, — причем полный абзац.

— Это он о чем? — шепотом обратилась к Гиви Варвара Тимофеевна, видимо посчитав на данную минуту Гиви более вменяемым.

— Конкурент какой-то, — пожал плечами Гиви. Ему было не до того. Он кушал.

— Какой-то? — вскинулся Шендерович, — какой-то? Я ж тебе говорил.

— Да-да, — согласился Гиви, — слышал. Между вами мистическая связь.

— Я бы на твоем месте не относился к этому столь небрежно, — укорил Шендерович, поглощая яичницу, — ибо зримый мир есть покров. И отдернув этот покров, мы узрим колеса судьбы. А в колесах судьбы есть, знаешь ли, оси, и они жестко закреплены, по законам, я извиняюсь, вульгарной механики — в результате две точки на ободе, казалось бы, далеко отстоящие друг от друга, оказываются неразрывно связаны при помощи какой-то паршивой палки. И вообще, если ты не пьешь свой коньяк, то лучше отдай его мне.

История, рассказанная Шендеровичем Михаилом Абрамовичем, или О частном приложении закона сохранения всеобщего счастья в природе

Он пришел к нам в седьмом классе. Тихий такой. Привела его, как помню, учительница математики, она у нас классной была. Боренбойм, кажется, была ее фамилия, но это как раз несущественно. Звали ее Морковка, потому что рыжая была. Перед уроком привела, за ручку, что характерно, и он, что опять же характерно, ей это позволил. Поставила перед классом, знакомьтесь, говорит, это Марик Лысюк, он будет у нас учиться.

А он стоит, с портфельчиком, в очках, галстук пионерский на бок съехал. Приличный такой мальчик, одним словом, стоит, и только глазами из под очков так — зырк! зырк!

Мне он уже тогда не понравился.

Посадили его ко мне, потому что Жорка Шмулькин как раз болел. Садится, вежливо говорит «здасьте», достает из портфеля книжечки, тетрадочки — я его так, по дружески, пихнул локтем в бок, а он нет, чтобы меня обратно пихнуть, или учебрником по голове приложить — сидит и глазами лупает.

Как раз урок начался. Меня к доске вызвали. Математику я не то, чтобы любил, но сек в ней неплохо, надо сказать. А тут, словно помрачение какое-то нашло — учил ведь, знал, что спросят, так нет! Стою перед классом, как полный придурок, глазами лупаю — словно от него заразился. Морковка говорит — да что с тобой, Миша? Не учил, что ли?