Мария Галина - Гиви и Шендерович

• Название: Гиви и Шендерович
• Автор: Мария Галина
• Издательство: Мосты культуры
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-93273-169-9

Мистико-ироническая фантасмагория. Поехать в Турцию за оптовой партией воздушных шариков, а оказаться в волшебном городе Ираме, в окружении мамлюков, суккубов и звездозаконника? Для персонажей мистико-иронической фантасмагории Марии Галиной в этом нет ничего необычного. И на Престоле Престолов они сидели, и Бездну Бездн отворяли... «Челноки», древние цари, джинны и спецназовцы... Одесса, Стамбул и загадочный Ирам... Кто взойдет на Престол Престолов? Кто отворит Бездну Бездн? Читайте этот роман — и узнаете. Роман стал лауреатом премии «Портал-2005» в номинации «Крупная форма».

---

И подпись, черным по белому:

Михаил Шендерович, 8-б класс.

Машинописная подпись, между прочим, и весь реферат про сексуальные похождения графа и его любимых героевна машинке оттюкан. А то бы они по почерку догадались, что это не я — не совсем же они полные придурки.

Ну вот…

Началось разбирательство, правда, тут же и закончилось, потому как постыдились они это дело наверх передавать. Выяснилось, что реферат этот лег на стол Золотой Ручки, причем совершенно сам по себе, в учительскую проник мистическим образом, как раз в тот день, когда я толстовскую морду бородатую из энциклопедии вырезал, да на бумагу наклеивал. Знал бы, пожалел бы библиотечную книжку, не стал бы уродовать… Может, еще кому бы пригодилось. В общем, отмазался я. То есть в дневнике какую-то чушь вроде и написали, но им самим же неловко было. Реферат этот директор забрал — наверное, перед сном в сортире перечитывать, по поведению в четверти трояк влепили, это уже ЧП считается, на всякий случай влепили, профилактически, можно сказать, поскольку так и не поняли, уроды, до конца, то ли мой реферат был, то ли нет. Я-то точно знал, что не мой! Но ведь какая сука? И как ювелирно проделано было — я ж почти не пострадал. Проделай эта тварь что-то подобное с Ильичем в Октябре и с Наденькой его, тут бы трояком в четверти не обошлось. А так… Ну что случилось такого уж ужасного?

Ну, мама поплакала. Что футбол довел меня до ручки, а в детстве я был такой хороший, начитанный мальчик. А папа хохотал дико. Правда старался, чтобы я не слышал…

Да, на сборы меня, разумеется, не пустили.

Тут уж все совпало — и моральный облик футболиста, и Лев Толстой, и сексуальная революция. А потом я и сам от футбола как-то отошел, не интересно стало… То есть, мяч гонять интересно, а вот к вершинам рваться… Расхотелось мне к вершинам рваться… Но тут уж Лев Толстой, надо сказать, не при чем… Само так вышло.

А Лысюк, сука, первое место на городской математической олимпиаде взял.

Тут— то я и все понял.

Подхожу к нему после каникул.Он сидит, голову опустил, и только глазами на меня исподлобья — зырк!

— Ты это сделал, гнусь беспросветная? — спрашиваю, — Ты это, шакал, сын шакала, сделал?

А он, тварюка, даже отпираться не стал.

— Я, — говорит так спокойненько. — Только ты не докажешь.

— Да зачем? Что я тебе плохого слелал?

Ну, правда, пару раз я ему врезал, так не я ж один. Его все не любили. Я, если хотите знать, его даже один раз отбил, когда ему темную собирались устроить — еще тогда, в седьмом классе, за то,что он раньше всех руку тянул, урод моральный, а списывать не давал…

— А ничего, — говорит, — потому и не докажешь. А я это сделал, потому что эксперимент один ставил. Потому как, — говорит, — заметил я такую закономерность — если у тебя все путем, то у меня полные кранты. И наоборот. А мне, — говорит, — это первое место позарез нужно. Мне, — говорит, — в институт поступать, а там за олимпиады очки начисляют. А у меня, говорит, графа пятая и все такое…

— А у меня, — говорю, — сукин ты сын, какая графа по-твоему? Шестая, что ли? Что ж ты мне жизнь портишь?

— Лысюк с пятой графой, — говорит, — это нонсенс. Таких не любят. А ты пойдешь под проценты. А потом, — говорит — своя рубашка ближе к телу. У тебя, говорит, ноги крепкие, прокормят, а у меня только и есть, что котелок. И пока он варит, я на коне. А ты, дружок, под копытами.

Хотел я ему врезать — может, думаю, жизнь наладится. Но, гляжу, он и вправду хилый, нога эта хроменькая… Не смог я. Стукнул его по башке рефератом моим кровным, уже никому не нужным, плюнул и ушел. А через неделю он и сам ушел — перевелся из нашей школы. Не выдержал груза совести…

С тех пор не видались мы. Он и правда в институт поступил, ну, не в Универ, в Политех, но хорошо поступил, с первого раза… Да и я поступил, ну, не в Политех, ладно, в Связи, но тоже ничего… А только как у меня что не ладится, ну, думаю, опять Лысюк за свое взялся. Но, пока, вроде, уж очень большой ему во мне надобности не было — пока не начался, извиняюсь, развал Союза и борьба за независимость и экономическое неголодание. Тут он, по слухам, институт бросил, ушел в коммерцию, и начал такие дела проворачивать! Это я потом узнал, когда у меня две сделки не с того ни с сего сорвались…

Он помолчал и уныло подытожил:

— А теперь вот и третья.

— Впечатляющая история, — согласился Гиви, — достоверная, скажу тебе, история. Такие случаи в природе известны.

— Еще бы, — согласился Шендерович, ковыряя вилкой пустую тарелку.

— Так он этих бандитов нанял?

— А я знаю? Но вполне мог. Он, по слухам опять же, разбогател крепко. Может, ему какая-то уж очень завлекательная сделка светила, вот он на меня опять и вышел, пару кусков отвалил кому-то — они за нас и взялись. Выследили, чин-чином… Прямой материальной выгоды ему никакой — он, может, ради меня такие бабки угрохал! А вот метафизика у него должна сработать. Закон сохранения счастья в природе. Потому, друг Гиви, и не примочили они нас. Ему ж убивать меня нельзя — ему убивать меня никакого толку. Иссякнет тогда его источник счастья. Ему надо, чтобы я жил — и мучился.

Гиви оглянулся на Варвару Тимофеевну, которая на протяжение всего рассказа мерно кивала, подперев щеку рукой.

— Послушай, — спросил он шепотом, — а какие конкретно картинки там были?

* * *

Утро началось соответственно.

Во— первых, болела голова.

Во— вторых, болели поврежденные вчера части тела -вроде бы вечером локти и не вспоминали о том, как крутили их чужие руки в зловещих черных перчатках, а с утра почему-то вспомнили. И копчик болел — там, где он соприкоснулся с чужой коленной чашечкой.

В третьих, хотелось выпить чего-то горячего. Желательно кофе.

Впрочем, дело обстояло не так уж плохо, потому что какие-то деньги Шендерович нашел. В кармане алкиного пиджака, оставленного за ненадобностью. Нашел и спрятал. Кофе выпить не дал — сказал, в кофейне выпьем. Спокойно и хладнокровно выпьем в кофейне кофе, пока будем глядеть Али в его бесстыжие глаза. Потому что Лысюк не Лысюк, а продал-то нас именно Али. Вот я и хочу посмотреть, в каком интимном месте он укрывает свою запятнанную совесть.

Выглядел Шендерович внушительно — даже Гиви мороз по коже продрал. В чистой, непорваной рубашке, мудрый, мрачный и хладнокровный как змей.

— А что скажет Алка? — на всякий случай спросил Гиви, потому что со всех точек зрения по чужим карманам лазить неловко. — Она ж совсем останется без денег, а?

— Пусть придет сначала, — отмахнулся Шендерович, — мы ж не навсегда взяли. Мы ж у нее одолжили. Заберем у Али аванс, вернем.

Он мечтательно зажмурился.

— Хорошо бы купить что-то такое на этот аванс… что-то такое… что в Одессе еще лучше, чем шарики идет!

— Миша, это беспочвенные иллюзии.

— Шубы, например, — прикидывал Шендерович. — В Одессе, понятное дело, шубы так себе расходятся, да и рынок забит. По всему седьмому километру шубы так и валяются — чисто тебе стойбище первобытного человека. А может, в Питере твоем толкнуть?

— Не может, — твердо сказал Гиви. — Кстати, а вообще, — он неловко покрутил головой, — тебе не кажется, что Алка уже вернуться бы должна?

— Кажется, — угрюмо согласился Шендерович, — придет — врежу. Итак, какова наша диспозиция, друг Гиви? Идем к Али, трясем его, забираем аванс и выясняем, на кого он, этот шпион Гадюкин, работает… имена, явки. Если надо — очень жесткими методами. На крайние меры пойдем!

— Миша, это нехорошо, — укорил Гиви.

— А морду мне бить — хорошо? А на счетчик меня вешать — хорошо? Нет уж, пусть сдает Лысюка, если жить хочет. А то я его… я его… дискредитирую я его, это уж по меньшей мере! На всю Одессу опозорю. Мне, друг Гиви, терять нечего. Я человек вне закона! Типа Зорро! Без паспорта, без роду, без племени!

— Без денег, — тихонько добавил Гиви.

— Деньги, — отрезал Шендерович, — не проблема!

— Да? — удивился Гиви.

Ленивый утренний Стамбул лежал перед ними. Лениво хлопали створки ставень, скрипели засовы открываемых лавок, свирепый солнечный свет еще не до конца расправился с ночными тенями и воздух над мостовой был чистым и прохладным, как только что промытое стекло.

— А мы не слишком рано? — забеспокоился Гиви,

— А мы лучше его внутри подождем, — зловеще отозвался Шендерович.

Гиви почему-то ожидал, что кофейня в лучшем случае будет заперта на глухой замок. В худшем — вместо двери с многообещающей вывеской вообще окажется сплошной кусок стены, покрытой вялотекущими трещинами. Сбежит кофейня. Но дверь оказалась на месте и даже слегка приоткрыта. Из темной щели пахнуло раскаленным песком, железом, ароматом прожаренных кофейных зерен…