Михаил Попов - Илиада Капитана Блада

• Название: Илиада Капитана Блада
• Автор: Михаил Попов
• Издательство: Азбука-Терра
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-7684-0097-4

XVII век. Острова Карибского моря. Блеск золота и запах легкой наживы влекут сюда искателей приключений со всего света. Жажда богатства и власти заставляет их ввязываться в самые рискованные дела, пускаться на самые отчаянные авантюры. Но нет безрассуднее поступков, чем те, что совершают ради любви. В центре романа — капитан Блад, ставший новым губернатором Ямайки, и его приемная дочь. Это ради нее — Елены Прекрасной Карибского моря — скрещиваются шпаги и идут ко дну фрегаты. Это она становится вожделенной целью для участников полной интриг, сражений и страсти этой истории.

---

Так почему же он действительно медлит?! Этот вопрос задавали себе многие, и среди них и сам дон Диего. Неужели только из-за желания как можно больше раздуть сумму выкупа за счет своего хитроумного условия? Она, кстати, дошла уже до ста двадцати тысяч, несмотря на то что Элен с доном Диего виделись весьма и весьма редко. Пленница все делала для этого, а он не мог противиться этому без того, чтобы не уронить своего достоинства. Постепенно случилось так, что условия этого странного противостояния стали более невыносимыми для тюремщика, чем для узницы, хотя он ни за что бы в этом не признался ни себе, ни ей.

Дон Диего стоял возле зеркала, к услугам которого он не обращался уже несколько лет и которое даже было удалено куда-то в подвал из его покоев за ненадобностью. Его доставка из пыльного забвения вызвала настоящий переполох среди слуг. Так вот, стоя перед ним — огромным, бездонным, венецианским, — дон Диего спрашивал себя, зачем он приказал принести свежий кружевной воротник, зачем он завивает усы подогретыми щипцами, зачем он, в конце концов, волнуется, хотя прекрасно знает, что эта белокурая гордячка все равно не выйдет к обеду.

— Фабрицио! — крикнул он.

— Да, сеньор, — ответил камердинер, мгновенно возникая за спиной хозяина. Хитрый, ловкий малый, родом из Генуи. Дон Диего взял его к себе в услужение пару лет назад, в основном за интересную форму головы, но когда оказалось, что в этой голове бродят иногда здравые мысли, Фабрицио был приближен к хозяину и стал выполнять поручения, требующие известной находчивости и изобретательности.

— Фабрицио, скотина, ты передал ей мое письменное приглашение?

— Конечно, сеньор.

— И что, чем она ответила?

— Как всегда молчаливым отказом.

— Ну ладно...

Дон Диего встал, угрожающе подвигал ноздрями, взбил наваррские нарезные рукава своего камзола.

— Что у нас на обед?

— Перо и бумага, — невозмутимо сказал камердинер.

— Что ты мелешь, осел! А-а, вот что ты имеешь в виду. — И хозяин захохотал.

Дон Диего не сразу понял шутку слуги, смысл которой заключался в том, что в конце каждого приема пищи хозяин Мохнатой Глотки приказывал подать себе лист бумаги и перо и составлял извещение своей пленнице, что ее немотивированный отказ разделить трапезу с ним, дворянином и офицером, он рассматривает как оскорбление, и таким образом, согласно заранее выдвинутому условию, сумма выкупа, который будет испрошен у отца пленницы, вырастает еще на одну тысячу песо.

Фабрицио посмеялся с хозяином, и так же невесело, как и он сам. Но его грусть имела несколько иную природу, чем хозяйская злость. Дело в том, что уже в самом начале незапланированного визита мисс Элен Блад в Мохнатую Глотку, он тайно перемигнулся со своим земляком, тоже генуэзцем, и даже дальним своим родственником Троглио из Бриджфорда и предложил ему выгодную сделку. Троглио встречается с губернатором Ямайки и предлагает себя в качестве посредника в деле выкупа его дочери из рук неизвестного грабителя. Троглио был человеком ловким и рассудительным, и Фабрицио был уверен, что он сумеет проделать все как надо. Суть же замысла была в том, что те деньги, которые они смогут получить сверх того, что рано или поздно затребует дон Диего, и даже поделенные пополам, могли дать землякам-генуэзцам сумму, превышающую жалованье камердинера или управляющего за двадцать лет.

Троглио долго обдумывал предложение земляка; он не был уверен, что следует связываться с губернатором. Этот путь был наиболее прямым, но и наиболее опасным. Да, возможно, и не самым прибыльным. Наконец он выбрал другой, более витиеватый, но обещавший огромный куш при минимуме опасностей. Фабрицио не был поставлен в известность о причинах задержки, злился, нервничал и жалел о деньгах, потраченных на посылку сообщения. Ведь ему пришлось нанимать некое судно в соседней гавани и хорошо заплатить тамошнему рыбаку за риск и молчание. Кроме того, по мере роста видов на выкуп у самого дона Диего, возможность сорвать еще и комиссионные становилась все более призрачной.

Дон Диего остался доволен своим обликом и, подправив напоследок правый ус, направился в столовую. Фабрицио пошел за ним, неся чернильницу и свиток бумаги. Они миновали розарий, заведенный здесь еще прежним владельцем, голландским купцом, сделавшим себе состояние на торговле табаком и разорившимся на ней же. Поскольку дон Диего интересовался чем угодно, только не цветами, цветник пришел в запустение, но сохранял определенную живописность. Направляясь в столовую, дон Диего внезапно обратил на это внимание.

— Фабрицио, расспроси в поселке, может быть, кто-нибудь разбирается в этом?

— В чем, сеньор?

— В цветах, болван.

— А что вы предполагаете с ними делать, обдирать шипы и подбрасывать в постель этой несговорчивой сеньорите?

— Будешь болтать — отрежу язык, — сказал равнодушно дон Диего, входя в дом, — и вели нарезать каждый день букет и ставить на стол.

— Цветы не едят, сеньор, — продолжая по инерции балагурить, пробормотал генуэзец, но хозяину уже было не до него: он увидел, что в столовой находится мисс Элен. Явилась! Мысленно он потирал руки. Кажется, норов этой козочки начинает смягчаться.

— Чем обязан, мисс? — издевательски вежливым тоном спросил дон Диего. — Честное слово, не ожидал.

Узница была серьезна.

— У меня к вам два вопроса.

— Черепаховый суп и оленина, — хихикнул Фабрицио за спиной хозяина.

— Во-первых, велите вашим слугам и, главное, вот этому типу, с письменными принадлежностями в руках и неписьменными выражениями на языке, не приставать к моей камеристке. Не далее как сегодня утром, когда она возвращалась с рынка, он обратился к ней с такими предложениями, что я, разумеется, не смогу их повторить.

Дон Диего расхохотался.

— Чему вы с таким удовольствием смеетесь, могу я вас спросить?

— Я просто радуюсь, что наши с вами мысли хоть в чем-то начинают совпадать.

— Я вас не понимаю.

— Только что в розарии я обещал отрезать ему язык.

Фабрицио выпучил глаза: его громоподобный и многосвирепый господин предает его ради секундной прихоти угодить этой заносчивой англичанке? Ведь он, Фабрицио Прати, всего лишь на службе у него, а не в рабстве — даже такая мысль мелькнула в уродливой голове генуэзца.

Элен не пожелала разделить веселое настроение дона Диего и сухо сказала:

— Избавьте меня, пожалуйста, от описания ваших взаимоотношений со здешней прислугой.

— Извольте, — слегка померк дон Диего, — каково же ваше второе требование?

— Второе? Вот. — Элен достала из рукава своего платья свернутую в трубочку бумажку.

— Это мое письмо, — сказал дон Диего.

— Вот именно.

— Объяснитесь.

— Я понимаю, что вам как испанскому гранду грамота ни к чему, но тогда я прошу вас, не мучьте себя и меня, не сочиняйте ваши душераздирающие послания собственноручно. Пусть благородный испанский язык коверкает этот чернильный червь. — Она кивнула в сторону Фабрицио. С этими словами она бросила письмо на стол и удалилась.

Несколько секунд дон Диего пребывал в состоянии оцепенения. Кровь с шумом и напряжением взметнулась по его венам, и глаза стали цвета корриды.

— Послушай, ты! — заорал он. — Я... я... я... — Он хотел сказать, что он ее уничтожит, сотрет в порошок, изувечит, растопчет, но понимал, что всего этого будет все равно недостаточно.

Глава десятая Ром и мертвец

За три недели плавания «Мидлсбро», как игла, нанизал на себя гирлянду Больших, а затем и Малых Антильских островов. Когда корабль бросил якорь в бухте Бриджтауна на Барбадосе, команда была уже изрядно измотана бесцельными и однообразными поисками. И хотя капитан был полон угрюмой решимости продолжать их, его первый помощник Логан и штурман Кирк взяли на себя смелость посоветовать ему прерваться.

— Люди измотаны, нам нужно кое-что подремонтировать, — говорил Логан.

— Дно «Мидлсбро» неудержимо обрастает ракушками, мы теряем ход, а здесь хорошие доки, мы приведем себя в порядок, — говорил Кирк.

Энтони, сильно похудевший, как бы источенный каким-то внутренним огнем, мрачно слушал их, поглаживая шею и подбородок мягким кончиком гусиного пера. Перед ним лежала открытая тетрадь из тех, что используются для ведения бортового журнала. Капитан вел дневник.

— Ну что ж, — сказал он, — теперь против меня и морские ракушки, и желудки матросов. Я подчиняюсь воле обстоятельств. Что мы запишем? — Он макнул кончик пера в чернила.

Логан пожал плечами.

— Барбадос, — вывел Энтони, — стоянка. На сколько? — поднял он глаза на своих офицеров.

— Неделя, — твердо сказал Логан.

— Прикажите спустить шлюпку. Поеду представлюсь губернатору и осмотрю город.

Офицеры вздохнули с облегчением — удалось уговорить, на что они, если честно, рассчитывали не очень.

Через три дня они уже были не так рады. Сразу же после посещения губернаторского особняка их юный капитан отправился в ближайшую таверну и велел подать ему выпить. Во всех обследованных за три недели плавания гаванях он поступал примерно так же. Припортовая таверна — это самое настоящее справочное бюро. Там знают все, что творится на острове и вокруг него. Кто вернулся из плавания, когда и с какой добычей; кто уходит в плавание, на сколько и с какой целью. Кто чем торгует и кто почему спивается. Кто негодяй, а кто джентльмен. Энтони окунался в этот мир под разными обличьями. И в форме английского моряка, и в живописном платье карибского корсара, надевал кожаные доспехи лесоруба и суконный камзол приказчика. Переходил с английского на испанский и даже французский языки. Проникал в самые разные компании. Не брезговал никем, ни убийцей, ни прокаженным. Щедро платил и никогда не лез в душу. И лишь одним он отличался от обыкновенного посетителя подобных мест — он никогда не пил. А здесь, во время вынужденной стоянки на Барбадосе, он начал с того, что потребовал себе рому. Хозяин, как и все кабатчики, человек опытный, оценив его одежду и манеру держаться, попробовал посоветовать питье помягче. В Новом Свете вывели несколько сортов сладких мускатных вин, имелись также привозные, итальянские и французские. Выслушав заискивающую аргументированную речь кабатчика, Энтони сказал только одно: