Ева Прюдом - Завещание Тициана

• Название: Завещание Тициана
• Автор: Ева Прюдом
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-015221-3

Перед вами — история «завещания» Тициана, сказанного перед смертью, что ключ к разгадке этого преступления скрыт в его картине.

Но — в КАКОЙ?

Так начинается тонкое и необычайное «расследование по картинам», одна из которых — далеко «не то, чем кажется»...

---

— Что будем делать дальше? — спросила Тинторетта изменившимся голосом.

— Дальше? Справа или слева? — ответил Виргилий.

— Справа, — отозвался Пьер.

— Слева, — проговорила Мариетта.

Виргилий протянул руку к розетке слева и принялся ощупывать ее: каждую трещинку, каждый выступ. Но так ничего и не нащупал. Тогда он обратился к правой розетке. Рука дрожала. За ухом дракона как будто бы обнаружилась щелочка, он сунул туда ноготь. Затем поджал пальцы и надавил на песчаник. Пыль и осадки почти два века трудились над тем, чтобы как следует запечатать камень. Еще усилие. Он вскрикнул: ноготь сломался. Тинторетта достала из волос заколку и протянула ему. Железо лучше сопротивлялось камню. Предом был словно Персей, сражающийся с драконом. Тот не выдержал натиска, голова его отскочила и покатилась по земле. В открывшемся тайнике тускло поблескивал черный камешек с какими-то знаками.

Ровно через три месяца та же компания собралась за столом у Чезаре. Перед ними лежал черный камешек. Было двадцать первое марта 1577 года, едва брезжил утренний свет. Самого Чезаре посреди ночи позвали к больной, и он до сих пор не вернулся. Не было и Пальмы, но он дал Мариетте обещание во что бы то ни стало присоединиться к ним днем. День им предстоял необычный, ради него французы вновь совершили путешествие из Падуи. Правда, Предом появился в Венеции раньше, семнадцатого марта, чтобы отпраздновать день рождения своей возлюбленной — ей исполнился двадцать один год[106]. В качестве подарка он преподнес ей апельсин, утыканный бутонами гвоздики, с которым она не расставалась. Пьер присоединился к ним накануне. Холода отступали от обескровленного чумой города. Как всегда, распускались почки на деревьях, в садах цвела мимоза, а в тени Павильона Духов меланхолично покачивались фиалки. Но сердце Виргилия больше не разрывалось при виде фиалок, он был влюблен в менее мрачный и скрытный цветок, который играл для него на лютне и клавесине, — он был влюблен в ландыш.

Еще полгода назад, четвертого сентября, друзья ломали себе головы, что могла означать вторая картинка Фламеля: бородатый мужчина и женщина в покрывале.

— Некая лента, обвитая вокруг их тел, связывает их, — заметил тогда Пальма.

— Я тоже обратила на это внимание. Что бы это значило? — рассуждала вслух Мариетта.

— А что по этому поводу сказано в письме?

Виргилий, знавший текст почти наизусть, прочел вслух:

— «Муж, изображенный здесь, весьма меня напоминает, а женщина — не меньше напоминает Перренель. Причина, почему они похожи на нас, не столь важна. Их сходство с нами здесь ни при чем».

— Ничего не понимаю! Так это чета Фламелей или нет? — Тинторетту одолевало желание рассмеяться и сокрушенно развести руками.

Студент-медик отважился на синтаксический разбор текста:

— Тут написано: «их сходство с нами здесь ни при чем». Вследствие чего, по моему скромному мнению, этот мужчина и эта женщина не Николя и не Пернель. Речь идет просто о каком-то мужчине и какой-то женщине. Или скорее о мужчине и женщине как таковых.

— Об Адаме и Еве! — Тинторетта рассмеялась. — Отец создал для Братства Пресвятой Троицы в Дорсодуро три полотна: сотворение Адама и Евы, первородный грех и явление перед Богом. Но здесь речь, конечно же, о других Адаме и Еве.

Все улыбнулись ее словам, за исключением Пальмы, некоторое время назад впавшего в странное состояние столбняка. Вдруг он плашмя ударил рукой по столу.

— На фасаде Дворца дожей иные капители украшены библейскими сценками из Ветхого Завета: Ной, Соломон, Адам и Ева.

— Адам и Ева! — рванулось разом из трех глоток.

— Прямо-таки макиавеллистский тайник, вроде на виду у всех, а поди догадайся! — заметил Виргилий.

— Некоторые сценки нам не подойдут по времени. Например, «Суд Соломона» Бартоломео Бона относится к пятнадцатому веку. А вот «Искушение Адама и Евы» создано до тысяча триста девяносто девятого года. И это нам вполне подходит.

Мариетта в мужском костюме склонилась к Пьеру:

— Ну что, в путь, за вторым камнем?

Только Пьер собрался кивнуть, как в дверь постучали. Виргилий спустился на первый этаж открыть. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел рабби Леви в сопровождении незнакомца. Виргилий побывал у Леви, едва появившись в Светлейшей, всего несколько дней назад. Мудрец показал ему доставленную из Кастилии рукопись — длинный комментарий к «Пентатеке» Иосифа Анжеле — «Прозрачность сапфира». Виргилию пришлось вновь окунуться в мистику и эзотеризм. «Я ищу изумруд, а не сапфир», — хотелось ему выкрикнуть. Но он не посмел и пикнуть. Соломон Леви явно был увлечен текстом. И вот раввин в желтой шапке, как ему было предписано законом, явился сам.

— Шалом, племянник, — приветствовал он Виргилия, — привел тебе кое-кого, — и кивком указал на своего спутника.

Тот церемонно приветствовал парижанина.

— Жоао Эль Рибейра, — представил его раввин. Виргилий не удержался от возгласа удивления. Перед ним был один из приглашенных к Атике, седьмой подозреваемый собственной персоной! Некоторое время он молча разглядывал его: из-за морщин, кругов под глазами, пигментных пятен и седины он выглядел на все восемьдесят, хотя на самом деле ему было гораздо меньше. В отличие от раввина его голова не была покрыта позорной желтой шапкой. Он был низкого роста, плешив, зато борода была длинной и белой. Сразу бросалась в глаза нездоровая худоба: свое легкое тело он поддерживал с помощью деревянной трости. Одежда из черного полотна еще больше усиливала впечатление нездоровья и слабости, исходившее от него. Виргилий предложил им войти. Соломон Леви пропустил его вперед, а сам схватил Виргилия за рукав и потащил в угол, где зашептал:

— Племянник, доказать то, о чем я сейчас скажу, я не могу. И все же я делаю это, поскольку уверен: доказательств обратного нет у тебя.

Виргилий поднес руку ко лбу, испугавшись, что раввин вновь погрузит его в мистику. Однако речь зашла совсем о другом.

— Я глубоко уверен, что Ари Бени Израэль ни в чем не виновен: ни в убийстве Атики, ни в убийстве Бонфили, ни в уничтожении посредством заражения Тициана и его сына, если таковое имело место. — Раввин развел руками, чтобы показать свою искренность и беспомощность. — Если ты спросишь, что мне известно, я отвечу, что знаю лишь то, что он мне сказал, но это меня убедило. Он подтверждает, что куртизанка ему угрожала, шантажировала его и разорила. То, что она умерла, стоило ему вручить ей определенную сумму, — первое совпадение. То, что он покинул Константинополь почти сразу после убийства, — второе.

— А то, что он вернулся, узнав о болезни Тициана, — третье? — с иронией подхватил юноша.

— Не так, племянник. Он пустился в путь, потому как подозревал, что письмо Фламеля попало в руки кадорца. Разве не Тициан сделал их всех адептами герметизма? Куртизанка мертва, художник мертв — письмо могло попасть в любые руки. Для того он и вернулся: завладеть письмом, отыскать все пять камней, свершить Великое Деяние, извлечь философский камень и обрести вечную жизнь уже с двадцать второго декабря будущего года. Только надежда на это и поддерживает его в борьбе с недугом, который его гложет.

Виргилий почти поверил каббалисту и понял, чего тот ждет от него:

— Поскольку письмо и первый камень в наших руках, вы, видимо, желаете чтобы мы приобщили Рибейру к нашим поискам и находкам?

«Вот именно», — мог бы ответить один из сынов Авраама, но он промолчал, за него все сказали его глаза.

— Что же, — раздумчиво проговорил Виргилий. — Можно ли отказать больному в отсрочке от смерти на девять месяцев?

Жоао Эль Рибейра сел к столу и достал из кармана рисунки Фламеля.

— На втором изображены мужчина и женщина. Я догадался, что это может быть. А вы?

Слушатели поздравили его с прозорливостью. Он не мог подавить улыбки, от которой еще больше сморщилось его лицо цвета желтого пергамента. В компании молодых людей приободрился и он, исходящая от них энергия подействовала на него заразительно.

— Вперед! — взявшись за трость, бросил Рибейра.

Продвижение к герцогскому дворцу происходило медленнее, чем хотелось бы, поскольку приходилось считаться с португальцем. И вот наконец они у цели, их внимание приковано к капителям колонны и скульптурным группам, украшающим углы, образованные частями здания. Пьяный Ной, над которым посмеялись его дети, женские фигурки, игроки на лютне, бородатые волхвы, пухлые ангелочки, лебеди с длинными шеями.

— Лебедь — герметическое животное, которое нам рекомендовал искать Леви, — проговорил Виргилий, истолковавший присутствие лебедя как магический знак того, что они на верном пути. В углу, образованном фасадом, выходящим на лагуну, и фасадом, обращенным на пьяцетту, помещалась колонна с горельефом из белого истрийского песчаника: Адам, Ева и змей-искуситель. Обступив колонну, они подняли головы. «Кончится тем, что я заработаю какую-нибудь болезнь шеи», — подумал Виргилий, которому беспрестанно в Венеции приходилось задирать голову. Где же мог быть запрятан камень?