Тэд Уильямс - Река голубого пламени

• Название: Река голубого пламени
• Автор: Тэд Уильямс
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-018796-3, 5-9577-1079-2

Иноземье. Самое ошеломляющее достижение человечества: частная, многомерная вселенная, построенная более чем двумя поколениями величайших умов двадцать первого века. Одна из наиболее тщательно охраняемых тайн в мире, Иноземье управляется организацией, в которую входят несколько самых влиятельных и безжалостных людей, — «Братством Грааля». И хотя цели, создания Иноземье, все еще никому неизвестны, даже самая глобальная конспирация не способна сохранить тайны Братства вечно.

И вот небольшая группа авантюристов проникает сквозь завесу секретности в Иноземье. Но пробравшись в миры миров этой Вселенной, они попадают в ловушку и не могут вернуться в свои тела, оставшиеся в реальном мире. А когда опасности и обстоятельства разделяют группу, единственной их надежлой на воссоединение остается Река, пересекающая все миры Иноземья.

---

— Она позвонила в школу и сказала, что миссис Галлисон заболела, и чтобы я шла сюда. Она поехала за покупками в город.

Генерал снова улыбнулся, показав почти все свои зубы:

— Ага, у хорошего шпиона всегда наготове легенда, — Он повернулся к папе. — Через три часа мы должны быть снова в Вашингтоне. Я вернусь в начале следующей недели. И я очень надеюсь на определенный прогресс. Я вам это настоятельно рекомендую, Соренсен. Еще лучше, если, вернувшись сюда, я обнаружу сами знаете кого, готового к допросу, в камере для самоубийц, и чтобы на часах все время стояла охрана.

— Да, сэр.

Генерал и трое его людей направились к двери. Он остановился там, пропустив вперед двоих.

— Будь паинькой, — сказал Якубиан Кристабель, которая пыталась выбросить из головы мысль о самоубийце на часах и о том, кому придет в голову носить такие часы. — Слушай своего папу, поняла?

Она кивнула.

— Потому что папы всегда все знают.

Он коротко козырнул ей и вышел.

Хмурый человек вышел последним. У него был такой вид, будто он выслеживал шпиона. Как будто, если он перестанет внимательно наблюдать, папа Кристабель может подбежать и ударить генерала в спину.

После того, как все ушли, папа сел на стол и какое-то время смотрел на дверь.

— Ладно, наверное, надо отвезти тебя домой, — сказал он наконец. — Мама уже должна вернуться из магазина, как ты думаешь?

— А кого тебе надо найти, папа?

— Найти? Ты все слышала? — Он подошел к ней и взъерошил дочери волосы.

— Папа, перестань! Кого ты должен найти?

— Никого, сладкая моя. Просто старого друга генерала. — Он взял ее ладони в свои. — Пойдем. После такого дня, какой мне сегодня выпал, думаю, я могу потратить несколько минут, чтобы отвезти свою дочь домой.

Это было странно, но Джереми Дако проснулся из-за тишины.

Странность заключалась в том, что, поскольку их было всего двое на огромной покинутой военной базе, Джереми могло было бы напугать все что угодно, кроме тишины. Жить в Осином Гнезде в компании одного лишь Длинного Джозефа было все равно, что быть последним обитателем одного из городов-призраков, разбросанных по южному Трансваалю. Эпидемия «токозы» так быстро опустошила лачуги в этих местах, что многие спасающиеся бегством жители оставили свои скудные пожитки — кастрюли, картонные чемоданы, видавшую виды, но еще пригодную к носке одежду — как будто их владельцы были в одно мгновение унесены каким-то ужасным колдовством.

Но даже брошенные рабочие поселки Трансвааля были открыты ветрам, дождям и наступлению дикой природы. На пыльных улицах эхо все еще носило отголоски птичьего пения, а в мусорных ящиках скреблись мыши и крысы.

Осиное Гнездо же было монументом тишине. Отгороженное от стихий бесчисленными тоннами камня, оборудование базы по большей части стояло без движения. Массивные двери были так герметично закрыты, что даже насекомые не могли проскользнуть внутрь, а воздуховоды так тщательно защищены, что ни один видимый живой организм не мог бы проникнуть через них. База могла бы сойти за заколдованный замок из сказки, в котором Спящая Красавица и вся ее семья спали, осыпанные пылью столетий.

Джереми Дако не был капризным человеком, но в вечной ночи их затворничества бывали часы, когда его напарник наконец засыпал неспокойным сном, сном, который, казалось, тревожил его собственный злобный волшебный народец, — когда Джереми глядел на цементные гробы, оставленные под его ответственность, и гадал, в какую же историю он вляпался.

И что, недоумевал Дако, хотел от него Автор этой истории?

«Я из тех персонажей, у которых в пьесе мало слов, — думал он ночью, когда показания были замечательными и часы текли медленно. Осознание это было несколько болезненным. Немного. — Человек с копьем у двери. Тот, кто приносит что-то — или еще что-то — на бархатной подушечке, когда этого требует кто-то из главных героев. Человек из толпы, который кричит „Ура!“, когда все счастливо заканчивается. Я всегда был таким человеком. Пока не вырос, работал на свою мать, потом двадцать четыре года работал на доктора. Если бы я даже убежал к прекрасному, прекрасному Халиду, если бы он меня об этом попросил, я все равно закончил бы тем, что вел бы и его хозяйство. Я тогда участвовал бы в его истории, вместо истории доктора, или моей матери, или вот этой сумасшедшей байки с машинами и злодеями и этим огромным пустым зданием под горой».

Конечно, роль копьеносца не была совершенно лишена положительных моментов, как и этот многоэтажный призрачный город. Теперь у него было время, чтобы читать и думать. С тех пор как он начал работать на ван Бликов, ни на то ни на другое времени у Джереми не было. Все его свободное время уходило на обеспечение комфорта своей матери, и хотя Сьюзен не стала бы ему пенять за случайный час, который он потратил бы на чтение или просмотр Сети, пока она была глубоко занята своими исследованиями, сам факт ее доверия подвигал его на усердные и почти всегда остававшиеся незамеченными старания. Но здесь делать было буквально нечего, кроме как наблюдать за показаниями В-капсул и поддерживать уровень жидкости. Это было не труднее, чем обслуживать дорогой автомобиль доктора, который теперь был припаркован на самой нижней стоянке Осиного Гнезда и который оброс бы пылью, если бы Джереми не ходил туда каждые несколько дней, чтобы почистить его мягкой тряпкой и поубиваться над сломанной решеткой и треснувшим ветровым стеклом.

Иногда он гадал, доведется ли ему еще когда-нибудь снова водить этот автомобиль.

Джереми, несмотря на то что Длинный Джозеф ему не очень нравился, желал бы уделять больше времени беседам с ним, но отец Рени, который, собственно, никогда не отличался особенной теплотой, все более отдалялся. Он часами хранил мрачное молчание или исчезал в дальних углах помещения и возвращался с глазами, красными от слез. Джереми значительно меньше нравились моменты, когда тот был просто злобен.

Все попытки Джереми установить контакт были отринуты. Сначала он думал, что дело в гордости или, скорее, в безнадежном, провинциальном предубеждении Джозефа против гомосексуализма, но за последнее время он понял, что в отце мисс Сулавейо скрыт загадочный узел, который, возможно, никогда не удастся развязать.

У Джозефа не хватало словарного запаса, чтобы дать имя своей боли, кроме как в самых очевидных случаях. Но что более важно — похоже, он не понимал, что в любой ситуации есть альтернатива, если только постараться найти ответы внутри себя. Казалось, весь двадцать первый век обошел его стороной, и он мог представить эмоциональную боль исключительно примитивным способом прошлого столетия, лишь как что-то, от чего можно браниться, или что можно терпеть.

В последнее время как будто буря внутри него завивалась в жгут, Длинный Джозеф завел привычку беспрестанно бродить, не только исчезая в долгих путешествиях по базе (как думал Джереми, в поисках алкоголя — но, конечно же, теперь он завязал?), но и просто расхаживая по комнате самым раздражающим образом, когда оба находились вместе в одном помещении — всегда в движении, всегда на ногах. В последние несколько дней за этим занятием Джозеф даже начал что-то сам себе напевать, заполняя долгие паузы в нерегулярных беседах бормотанием без определенной мелодии, от которого у Джереми появлялось чувство, будто кто-то постоянно тыкает его в затылок. Песни — если их можно было назвать песнями — казалось, не имели никакого отношения к положению Длинного Джозефа. Это были старинные поп-шлягеры, повторяемые снова и снова, иногда лишенные своей оригинальной мелодии, со словами, которые превратились в бормотание или даже бессмысленные слоги — распознаваемые с трудом и раздражением.

Джереми искренне было его жаль. Джозеф потерял жену, которая умерла ужасной, медленной смертью, сын его был все равно что мертв, сраженный таинственной болезнью, а теперь еще и дочь ушла в опасное виртуальное путешествие, хотя оставалась обманчиво близко, и это было особенно жестоко. Джереми понимал, что Длинному Джозефу было очень больно и что отсутствие выпивки лишило этого мужчину одного из немногих эмоциональных костылей, но это вовсе не означало, что бормотание, шатание по комнатам и постоянные завывания идиота вскоре не превратят Джереми в еще большего безумца, чем тот, которым стремился стать Длинный Джозеф.

Так и получилось, что, когда он проснулся глубоко ночью, за несколько часов до того, как должен был принять смену у отца Рени, тишина — отсутствие даже отдаленного шепота песен Джозефа — поразила его.

Джереми Дако перетащил раскладную кровать армейского образца вниз в подпольную лабораторию отчасти потому, что он отрабатывал все более долгие смены, наблюдая за В-капсулами вместо Длинного Джозефа, когда тот задерживался, возвращаясь из своих шатаний по комплексу, а иногда и вовсе не приходил на пост. По крайней мере, именно эту причину Джереми назвал не без горячности, когда Джозеф Сулавейо потребовал объяснений, отчего напарник перетащил кровать в лабораторию.