Джованни Боккаччо - Амето

• Название: Амето
• Автор: Джованни Боккаччо
• Жанр: Проза

---

- О священное божество, единый свет небес и земли, если ты доступно мольбам, взгляни на меня и ради твоего святого и невыразимого тройственного имени не откажи мне в помощи: бессмертной рукой даруй то, о чем я молю. Вот пред тобой душа, которая великодушно с горних высот сведена тобой в эту бренную оболочку, откуда она пламенно желает к тебе вернуться; до этого самого дня, памятного навеки, душа моя вся пылала огнем, превыше всего радуя и услаждая Лию, а сегодня, предвестьем сего благого мгновенья, семь раз душа моя была охвачена пламенем так, как вяз охвачен цепким плющом. Но это пламя не сушит жизненных соков и не лишает силы, поэтому я не чувствую боли и не хотел бы его погасить водой; напротив, оно нудит меня раствориться в тебе и быть вечно с тобой. Дай же мне силу выдержать это пламя; пусть любовь моя станет неотделимой от меня и долговечной, пусть пощадят ее судьба и небо, и пусть их лики всегда предстают мне такими, какими они сегодня меня пленили, чтобы я, угождая прекрасным, мог в остаток дней моих помечать каждый белым камешком; а когда Атропос, по общему закону, отторгнет меня от них, пусть моей душе беспрепятственно будет указан путь в горние выси, откуда она сошла, дабы за все тяготы я удостоился чаемой награды в твоих вышних владеньях.

А когда смолк, в ответ услышал такую речь: - Веруй в нас - и познаешь благо, и да исполнятся твои упованья. - И с этими словами богиня исчезла в небе, и сиянье померкло. А блистающий новым убранством Амето, обретя признание покоривших его красавиц, увидел себя сидящим в их кругу и, принимая от них почести, гордился собой. Только богиня пропала, как все, радостно окружив Амето, ангельскими голосами запели:

ХLV

О ты, душа счастливая, благая,

средь сущих и рожденных в добрый час

блаженней ты, чем всякая другая;

и здесь ты видишь каждую из нас,

стократ затмившую красой прекрасной

всех в мире проживающих сейчас;

так в небесах сверкающей и ясной

звезда любая мнится в дни весны,

с Титаном схожа чистотой алмазной.

В дин первые мы были рождены

любовью той божественного лона,

чьи силы высочайших благ полны;

мы призваны затем, чтоб без урона

доставить благо это в мир слепой,

не знающий порядка и закона.

И каждая, воспламенясь тобой,

душою влюблена в твои услады

(а Цитерея - светоч для любой),

И ты нас не лишай своей награды,

и мысли добронравные нам внуши,

и разума открой благие клады,

и скольким же возлюбленным - реши

мы дать могли б любви взаимной сладость,

сумей они коснуться струн души;

в груди своей ты ликов наших младость

запечатлей и ощути до дна

их вечную пленительность и радость;

и в них ты силу обретешь сполна

перебороть любовные напасти,

и твердость будет в том тебе дана.

И той любовью - коль постыдной страсти

не покоришься - вечно будешь пьян,

с годами множа меру пылкой сласти,

тебя минует всяческий обман

(житейской суеты обременитель),

тебе же уготовивший капкан.

Однако нам пора в свою обитель,

вот-вот сюда придет ночная тень;

но мы вернемся, если вседержитель

опять вернет на землю божий день;

и лицезреть тебе позволим снова

себя - очам желанную мишень.

Хоть мы под сень уйдем ночного крова,

однако же не разлучим сердец

и в том союза нашего основа;

и ты дождись, когда мы наконец,

к тебе благоволя, тебя доставим

туда, где всякой радости венец,

где будешь ты пред божьим ликом славим.

ХLVI

Украшенный, Амето с радостной душой слушал пение нимф и постигал куда больше, чем прежде, слухом внимая пению, а сердцем погрузившись в отрадные мысли. Он сравнивал свою прежнюю простую жизнь с нынешней и со смехом вспоминал, каким был; как праздно растрачивал время в охоте среди дриад и фавнов, как испугался собак, потом посмеялся над пылким своим желанием узнать, что такое хвалимая всеми любовь; и ясным умом проник в истинный смысл той первой песни, что услыхал от Лии. Ощутил, какая великая польза сердцу в тех пастушеских песнях, которые прежде только тешили его слух. По-иному он увидел и нимф, которые прежде радовали ему зренье больше, чем душу, а теперь душу больше, чем зренье; понял, какие храмы и каких богинь они воспевали и о чем были их речи; а припомнив все это, немало устыдился сладостных мыслей, обуревавших его, покуда текла их повесть; он понял и какими были те юноши, которых они любили, и какими стали благодаря любви. Только теперь он должным образом разглядел одежды и нравы нимф. Но больше всего возрадовало его то, что они открыли ему на все это глаза и позволили увидеть святую богиню, узнать Лию и в новом убранстве обрести способность любить стольких прекрасных и стать достойным их любви: из дикого зверя они обратили его в человека. От всех этих мыслей он почувствовал столь несравненную радость, что, любуясь то одной, то другой нимфой, едва они кончили песнь, сам запел:

XLVII

О триединый свет единосущный,

земли и неба разум и оплот,

дарящий нам любовь и хлеб насущный,

дающий звездам сообразный ход,

а государю их - круговращенье:

заход к ночи, а поутру восход,

горячее прими благодаренье,

тебя и милых нимф боготворю

и посвящаю вам души горенье.

Я пылко так за то благодарю,

что ты пришел, не погнушавшись мною,

и я тебя, непосвященный, зрю,

что, пренебрегши мерзостью земною,

явил мне волю в надлежащий срок,

грозящую мирскому злу войною;

пускай туман мне душу заволок,

пускай сиял ты в дальнем эмпирее,

но Мопса прорекла мне твой урок.

Эмилия затем, чтоб я быстрее

пришел в святому лику твоему,

держала речь, подъемля меч Астреи.

И много помогла еще тому

та, что хвалила доблести Помоны,

и я к прозренью ближе потому;

затем преподала твои законы

мне Акримония, и я обрел,

тебя познав, мирской тщете заслоны.

И Агапеи пламенный глагол

меня сподобил огненного света,

и я узрел, пылая, твой престол.

А та, что всех прелестнее - Фьяметта

велела мне, тобой вдохновлена,

во всех делах в тебе искать совета.

Со мною схожа, ласкова, ясна,

мне Лия указала смысл подспудный

и я в него уверовал сполна.

И ты, всевиденьем и силой чудный,

направь мой ум с собою заодно,

чтоб среди лучших был я к вехе судной;

да будет навсегда утверждено

в моей душе твое святое имя,

и пусть в веках прославится оно.

Такая ж слава да пребудет с ними,

которых за любовь и доброту

превознесу я песнями своими.

И коль необходимым я сочту

потомкам песни жаркие оставить

и юных нимф прославить красоту,

ты сделай так, чтоб злоба строк ославить

не смела бы, не переврал бы лжец

и чтоб невежда не дерзнул исправить

(переплети их в шелк или багрец,

дабы - красиво скатанные в свитки

в чужой стране их не разъял глупец),

не дай в них женкам завернуть пожитки,

которые на грош приобретут,

полученный за проданные нитки,

пусть на припарки их не раздерут

целители, не знающие дела,

не тем здоровье хворому вернут,

не допусти, чтоб зло и закоснело

была твоя краса искажена,

когда перекроят их неумело.

И если жизнь им злая суждена,

то лучше пусть избегнут горькой доли,

в веселые попавши пламена.

Вручаю их твоей небесной воле,

душа пылает - но кончаю речь;

от милых донн бреду к своей юдоли,

дабы желать и жаждать новых встреч.

ХLVIII

Умолк Амето; потянулись по домам со своими овечками пастухи, резвые птицы укрылись на ночь в густых ветвях, уступив место нетопырям, рассекающим туманный вечерний воздух; не слышно было цикад, но пронзительно верещали кузнечики из трещин сухой земли, уже виднелся Геспер в теплых лучах закатного Феба, и вслед за ним возжелал покоя ленивый Зефир. Посвежело, и нимфы, подхватив одежды, венки, луки и стрелы, любезно простились с Амето и отправились по домам. А он, навеки запечатлев в груди их облик, все узнанное твердил про себя и сетовал на скорую разлуку, но, в надежде на новую встречу, радостный расстался с ними и вернулся домой, пылая любовью.

ХLIХ

Среди весенней пышности и пыла,

в лугах благоуханных и густых,

в тенистой сени явлено мне было

увидеть нимф прелестных и младых

и слушать песни дивные украдкой

и про любовь, и про любимых их.

И трепетно внимая речи сладкой

и нежным херувимским голосам,

звучащим слуху нашему загадкой,

и восхитительным дивясь глазам,

сиявшим столь же дивно и лучисто,

как звезды с поднебесья до утрам,

я ощутил, что запылал пречисто

Амур в груди взволнованной моей

(его доселе я не знал почти что);

неудержимый в дерзости своей,

он душу мне наполнил красотою,

и песнями, и музыкой речей,

и тотчас я охвачен был мечтою,

стремительным волнением в крови