Луис Руис - Только одной вещи не найти на свете

• Название: Только одной вещи не найти на свете
• Автор: Луис Руис
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-228-4

Молодая женщина по имени Алисия, пережившая страшную трагедию, из ночи в ночь видит один и тот же сон — таинственный город с четырьмя одинаковыми площадями, на каждой из которых стоит по бронзовому ангелу. Внезапно сон Алисии получает продолжение в реальности. В руки к ней попадает точно такой же бронзовый ангел, а план города из сновидений она находит в одной старинной книге. Одновременно происходит серия убийств, явно связанных со злополучным ангелом. Алисия и влюбленный в нее Эстебан начинают искать разгадку тайны.

---

Из постели ее вытащил звонок, который истошно верещал под нажимом нетерпеливого пальца. Али-сия накинула халат Пабло, открыла дверь и увидела, что на пороге стоят Мариса и Хоакин — как всегда с абсолютно одинаковыми улыбками на лице. Шею Марисы обвивало новое ожерелье не то с Мадагаскара, не то из Анголы. Они отнесли на кухню какую-то бесформенную лепешку, о происхождении которой Алисия сочла за лучшее не расспрашивать, но Мариса сама поспешила похвастать, что это очень и очень полезное растительное мясо — хотя два эти слова, соединенные вместе, могут показаться биномом, если не абсурдным, то глупым. Согласна, но это действительно растительное мясо, точнее говоря, высущенная и истолченная мякоть неведомого фрукта, так что получилось нечто, отдаленно напоминающее русское филе, и, разумеется, продукт этот куда полезнее, чем то, что мы привыкли есть, чем вся та неизвестно на какой помойке подобранная гадость, которая попадает к нам на стол.

— Ах, Алисия, до чего же хороши твои конибры! Как тебе это удается? Мои погибли сразу же.

— Секрет один: их надо поливать четыре раза в день. Не больше и не меньше.

В общем-то Алисию забавляли вегетарианские причуды Марисы, та сводила все оздоровительные методики к полезным свойствам нескольких видов фруктов, овощей и трав и повторяла их названия, как молитву. Слепая вера Марисы в травы не раздражала Алисию, но лишь до тех пор, пока подруга не посягала на ее, Алисии, свободу в выборе продуктов питания. Теперь, глядя на льющиеся черным водопадом волосы Марисы, на торчащие из них шпилки, она вспомнила, какую сложную лечебную систему придумала Мариса для того, чтобы избавить ее от навязчивых ночных видений. Алисия глаз не могла отвести от волос Марисы — непокорного темного осьминога, окрашенного косыми солнечными лучами в синие подводные тона. Мариса глядела на подругу совершенно неподвижным взором, слушала рассказы о бессоннице и кошмарных видениях, а потом выстреливала обоймой предписаний, и советы эти время от времени не самым приятным образом влияли на меню Алисии: на кухне появлялись какие-то настойки, омлеты подозрительно зеленого цвета и столь же странные супы, а еще — груды овощей. Но все это необходимо было обязательно приправлять глотками деревенской жизни: облачка, ручейки, птички должны нейтрализовать пепельно-серую городскую клаустрофобию, которая способна угробить кого угодно. Вот и в то утро Мариса решила, что грех не воспользоваться сказочной погодой и не провести воскресенье на природе. Алисия почесала в затылке и заявила, что накануне шел сильный дождь, а значит, за городом — мокрота и грязь. С ловкостью завзятой дуэлянтки Мариса ринулась в бой: во всех красках расписала домик в горах со спасительным камином и маленький садик, который, кстати, за эти дни — так, забавы ради — можно было бы привести в порядок. Но Алисию прелести деревенской жизни не соблазнили, кроме того, она не имела ни малейшего желания ковыряться в грязи и потому наотрез отказалась ехать с друзьями. Она поблагодарила их за вегетарианское мясо, после чего несколько разочарованные Мариса и Хоакин исчезли за дверью лифта. Но не успела Алисия залить воду в кофеварку, как ее сорвал с места резкий звонок домофона; она покорно приготовилась выдержать еще один натиск Марисы и сняла трубку.

— Слушаю.

— Алисия, это я, Эстебан. Открой!

Эстебан вошел, держа под мышкой газету, и начал с дежурных комментариев по поводу прекрасной погоды: даже если этот визит солнца будет совсем недолгим, он по крайней мере спасет их от смерти под водой. Эстебан положил на кухонный стол пропитанный маслом пакет. Алисия развернула бумагу и увидела аппетитные спирали только что поджаренных чурро[6].

— Жуй помедленней, а то подавишься. Надо же! Твои конибры с каждым днем все лучше!

— Видишь? Сегодня они счастливы, потому что день такой солнечный. Бедняжкам до смерти надоел дождь.

Накануне она открутилась от намеченного визита к Маме Луисе, от обязательного ритуала осквернения трупов, от археологических раскопок, во время которых на свет божий извлекались покрытые ржавчиной переживания; после таких вечеров Алисия возвращалась домой всегда с одним и тем же желанием: разом положить всему этому конец — раствориться и уснуть. Субботние визиты она принимала как наказание и потому на реплики старухи отвечала молчанием. Ту одолевали тяжкие недуги, и она тешилась, когда удавалось побольнее ранить душу Алисии. Единственное, что позволяла себе Алисия, это прикрыть глаза — опустить веки, отяжелевшие от вопроса: ради чего она должна все это терпеть? Если поначалу у нее еще оставалось чувство сострадания и желание разделить с Мамой Луисой одиночество, населенное тенями покойных, подтолкнуть свекрови спасательный плот или протянуть руку, то с каждым разом Алисия все больше склонялась к мысли, что больше всего ей хочется бросить Маму Луису — пусть доживает свой век в печали, пусть захлебывается злобой, пусть барахтается в ней, как ящерица. Ведь злоба переполняла ее с того давнего-предавнего дня, когда Пабло променял мать на совсем юную, нежную и беспечную девушку. Так что в эту субботу Алисия не пошла к Маме Луисе; благодаря новым сновидениям она получила некоторую передышку и боялась, что воспоминания, раздирающие душу, опять все испортят — вернут ее к прежнему состоянию.

— Почему ты вчера не пришла? — Эстебан разрезал пополам чурро, потом выключил кофеварку. — Мать справлялась о тебе.

— Не знаю, как это тебе объяснить, Эстебан. — Теперь главное было не проявить слабость и не пойти на уступки. — Думаю, будет лучше, если она привыкнет видеть меня пореже.

— Пореже? — Он резко обернулся. — Что ты имеешь в виду, Алисия?

— Да ничего, абсолютно ничего особенного. Достань чашки из посудомоечной машины, здесь, наверное, все уже грязные. — И тут Алисия почему-то подумала, что ей просто необходимо прямо сейчас вымыть голову, — У меня теперь совсем другие заботы. Я занята другими вещами. Да, другими вещами.

— Не знаю, как ты можешь пить такой кофе — чистый цикорий… Так о каких вещах ты говоришь?

— О других вещах… — В глубине ее глаз забегали змейки. — Послушай, Эстебан…

Молчание стало объемным, словно в нем таились особые откровения; и еще это было плотное молчание, из тех, что заполняют зияния между очень важными словами, между мольбами или оскорблениями. Эстебан понимал, что теперь должен забыть о чашках и прислониться к столу, скрестив руки на груди. Пожалуй, можно еще и закурить.

— Только не смотри на меня так! Я не собираюсь признаваться, что кого-то убила.

— Слава богу! Ты сняла камень у меня с души. — Эстебан распечатал новую пачку «Фортуны». — Так что же?

— Это сны, Эстебан. — Алисия тоже закурила свои «Дукадос». — Вот уже неделя, как мне снится город.

— Какой еще город?

— Ну я не знаю какой. Это не какой-то конкретный город, а город вообще, абстрактный… И дома там словно кукольные или нарисованные — словом, ненастоящие. Это город-декорация. В таком сне, собственно, не было бы ничего особенного, не повторяйся он каждую ночь, обязательно каждую ночь — и почти без изменений. Понимаешь? Все тот же город — одну ночь, вторую, третью… И каждый раз я начинаю путь с бульвара, в середине которого есть желтые часы, а еще там какая-то пара вечно танцует танго.

— А другие люди в этом городе имеются?

— Нет, почти нет. Вернее, спины людей и манекены.

Эстебана не увлекали интеллектуальные сны Алисии.

— Твои сны, дорогая, это сны музейные — Магритт, Дельво, Де Кирико. Чистой воды сюрреализм.

— Да ну тебя! Нет, с такой головой я больше ходить не могу! Знаешь что? Я пойду приму душ и оттуда расскажу, что было дальше.

Эстебан демонстративно отвернулся, докурил сигарету и сразу же начал новую. Он слышал шелест одежды, скользнувшей к ногам Алисии на кафельный пол, — а может, на биде. Затем до него донесся шум отвесно падающей, разбивающейся о ванну воды. Потом были: обнаженная спина Алисии за стеной горячих стрел, нежное покалывание которых сползало к подколенным впадинам, конусы грудей и впадина между бедер. Эстебан вздохнул. Легкая занавеска, заменяющая дверь, искажала очертания тела Алисии, так что получался лишь бледный эскиз.

— Ну, давай, рассказывай, — Эстебан старался перекричать монотонный шум воды и гудение крана. — Этот город и впрямь такой необыкновенный?

— Да, необыкновенный. Там, внутри, есть что-то, что мне трудно описать и объяснить. Город заражает меня странным чувством… Это смесь грусти, ужаса и зачарованности.

— Почему?

— Не знаю, это очень личное, и отыскать конкретную причину я бы не взялась. А у тебя разве не бывает, что твои сны — они как оправдание, вернее, вторичный продукт тех чувств, что снами же и управляют?

— Да, так говорил Кольридж. — Силуэт за занавеской вытирался. — Сначала появляются головокружение, страх, а уж потом — ощущение стремительного падения, свободного полета.