Густав Эмар - Тайные чары великой Индии

• Название: Тайные чары великой Индии
• Автор: Густав Эмар
• Жанр: Прочие приключения

---

— Вы это находите, сеньорита?

— Так кажется.

— Действительно, это могло случиться, но теперь все так перемешалось в моей голове, что я сознаюсь перед вами, что мне трудно сообразить, кто был первым в этих словах. Но так как это не стоит даже того, чтобы о нем говорить, то я перехожу к главному и прошу вас, сеньорита, подумать и сообщить мне, можете ли вы доверить свою драгоценную жизнь лошади в таком трудном пути, который предстоит нам?

— Или я вас дурно поняла, капитан, или вы без всякого намерения упустили из виду несколько таких подробностей, которые между тем очень важны.

— Я знаю, о чем вы думаете, вы говорите, вероятно, относительно повозок и багажа; не правда ли, сеньорита?

— Да, сеньор капитан.

— Что касается до повозок и багажа, то они останутся сзади, под защитой нескольких верных людей, которые будут следовать по простой дороге. Они соединятся с ними в саваннах, куда мы прибудем двумя или тремя днями раньше их.

— О, теперь я отлично понимаю; это так просто.

— Итак, сеньорита, какой же будет ваш ответ?

— Боже мой, капитан, — проговорила она с грустью, — эта жизнь, которую вы находите настолько драгоценной, нисколько не привязывает меня к себе, и для меня все дороги хороши; я буду следовать за вами, нисколько не колеблясь, через самые опасные места.

— Извините, сеньорита, если я вам замечу, что или вы меня совсем не понимаете, или не хотите понять, потому что не отвечаете на мой вопрос.

— Я прошу у вас извинения, капитан; мне, напротив, кажется, я отвечаю на ваши слова самым категорическим образом: вы меня спрашиваете, не так ли, согласна ли я следовать за вами по опасным дорогам; я вам отвечаю: да; тут нет никакой двусмысленности.

— Хорошо; стало быть, вы решаетесь отправиться на вашей лошади?

Молодая девушка молчала.

— Я требую от вас ответа, сеньорита.

— Хорошо… — сказала она, делая над собою усилие, — вы требуете от меня откровенного ответа, сеньор; уверяю вас, что я не только не такая хорошая наездница, чтобы исполнить то, что вы требуете, но даже не знакома с первоначальными правилами верховой езды и никогда в жизни не садилась на лошадь.

— Этого достаточно, сеньорита; я ухожу.

— И вы решаетесь?

— Мы будем продолжать наше путешествие по той же самой дороге; это отнимет у нас более времени, но зато не заставит нас сильно рисковать. Прощайте, сеньорита!

— Как, Розарио! — вскричала Гарриэта, как только вышел капитан, — вы американка и не умеете ездить верхом!

— Молчи, милая моя, — ответила молодая девушка, обнимая ее, и прибавила с тонкой улыбкой: — В настоящую минуту я не должна уметь ездить верхом.

— Но я думаю…

— Ты думаешь мало: ты такой еще ребенок. Проводник, о котором говорил капитан, нам предан. Если этот человек, который меня не знает, — сказала она, понижая голос и слегка покраснев, — посоветовал капитану предложить мне сделанные им вопросы, то это для того только, чтобы я отвергла их и отвечала на них ясным и категорическим отказом; понимаешь ты теперь?

— Да, да! — вскричала радостно девочка. — О, вы хитры, госпожа; вас не легко обмануть.

— Увы, бедное дитя, несчастье делает нас осторожными; когда бываешь окружена, как мы теперь, постоянно изменами и западнями, то ум изощряется и становится ясновидящим; лукавство и притворство единственное оружие, которым располагают невольники; мы можем бороться с нашими врагами только посредством ловкости и хитрости.

Так как наступил час отъезда, то капитан Кильд приложил к губам горн и дал сигнал к выступлению. Проводник не возвратился еще, но так как он доставил все нужные сведения относительно направления, по которому нужно было следовать, капитан Кильд, казалось, не беспокоился об его отсутствии и стал во главе отряда.

Путешествие было очень затруднительно. Было темно и сыро; страшный холод, несмотря на то, что эмигранты были хорошо укутаны, пронизывал их до костей. Хлопья снега носились в воздухе, дорогу часто перерезывали глубокие пропасти, которые требовали от проводников большой осторожности, чтобы не свалиться в них с животными и повозками. Только и делали, что взбирались и спускались; иногда путешественники принуждены были переходить вброд целые потоки, вода которых была невыносимо холодна.

Отряд подвигался вперед молча; если и слышалось подчас слово, то это слово было энергическое проклятие или ругательство.

Этот неприятный переход, во время которого прошли только небольшую часть дороги, продолжался до четырех с половиною часов вечера — до часа, с которого уже начиналась ночь; караван дошел до прогалины, похожей на ту, где он останавливался утром.

Огромный огонь, похожий на костер, пылал посреди прогалины. Бенито Рамирес стоял перед огнем, опираясь руками на дуло своего ружья, и поджидал отряд.

Эмигранты, ободренные видом огня, ускоряли шаг насколько это было возможно, чтобы поскорей обогреть свои окоченевшие от холода члены.

Повозки были отпряжены, мулы развьючены, устроили лагерь с необыкновенной быстротой, но так как предполагали провести на этом месте целую ночь, то приняли самые серьезные предосторожности. Повозки были привязаны одна к другой в виде креста св. Андрея; оставшееся между ними пустое пространство было завалено срубленными деревьями, затем были расставлены палатки; часовые расположились вокруг всего лагеря, зажгли громадные сторожевые огни, которые должны были поддерживаться всю ночь.

Когда все эти предосторожности были сделаны, путешественники получили позволение приготовить себе ужин, за который они принялись так деятельно, как этого мог только требовать пробужденный аппетит долгой ходьбой по дурным дорогам.

Капитан, подвергнув строгому осмотру лагерь и уверившись, что все в порядке, подошел к проводнику, который, сидя на корточках около зажженного им огня, беззаботно курил трубку.

— Охотник, — сказал ему капитан самым дружеским тоном, — я надеюсь, что вы проведете ночь со мною и согласитесь принять участие в моем ужине?

— Благодарю вас за приглашение, капитан, я не вижу никакого неудобства, если останусь здесь эту ночь, и ничто не мешает мне поужинать с вами. Но это будет, если вам все равно, при одном условии.

— При каком, любезный дон Бенито? Если оно зависит от меня, я соглашаюсь на все вперед.

— Я прошу у вас одного: чтобы за столом были одни только мужчины.

— Хорошо, но почему вы просите это?

— Трудно вам объяснить; я охотник, капитан, и люблю говорить откровенно; ничто не надоедает мне так, как это жеманство, к которому женщины принуждают мужчин из желания понравиться им; да остережет меня Бог сказать слово против уважения, с которым я должен относиться к молодой сеньоре, которая ужинала с нами вчера; но Rayo de Dios! я признаюсь, что предпочту лечь спать с пустым желудком, чем опять просидеть против нее целый вечер.

— Хорошо; будьте уверены, вы ее не увидите, тем более что нам нужно переговорить на ее счет, и совершенно бесполезно, чтобы она присутствовала при разговоре.

— Если так, то я к вашим услугам, капитан.

— Хорошо; пойдемте к столу.

Спустя пять минут капитан, Блю-Девиль и Бенито Рамирес весело и с большим аппетитом ужинали в компании. Когда первые блюда были уничтожены и аппетит достаточно удовлетворен, капитан передал охотнику свой разговор с донной Розарио по поводу перемены предложенной дороги.

— Вот вы видите, капитан, — сказал охотник, пожимая презрительно плечами, — женщины всегда в затруднении. Я уверен, совершенно не желая оскорбить ее, что эта сеньора ездит на лошади так же, как вы и я.

— Но она уверяет меня в противном, — проговорил капитан.

— Carai! Это очень понятно — дух противоречия, вот и все! Скажите женщине, что вот это — белое, ясно, что она ответит и будет спорить, что это черное. Я отвечаю за себя честью охотника, что никогда не обременю свое существование, связав себя с женщиной, какая бы она ни была, хотя бы самая лучшая из всех! Я боюсь лишиться многого из-за нее.

— Diablos! — сказал Блю-Девиль, смеясь, — вы не принадлежите, мой дорогой Бенито Рамирес, к страстным поклонникам прекрасного пола.

— Я, — отвечал охотник, — и не люблю его, и не питаю к нему отвращения; я отношусь к нему совершенно равнодушно. Мой отец, дай Бог ему царство небесное, был человек с большим смыслом; он имел привычку говорить, что на женщину в доме надо смотреть, как на мебель, подчас полезную, но которую нужно ставить в сторону после употребления ее в дело. Что касается меня, я совершенно разделяю это мнение.

Двое слушателей разразились громким смехом при этом странном рассуждении.

— Что самое грустное во всем этом, — сказал капитан, принимая серьезный вид, — это то, что мы принуждены провести пять или четыре лишних дня в этой ужасной стране.

— Если вы так поступите, стало быть, вам это нравится! — вскричал Блю-Девиль.