Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

• Название: Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России
• Автор: Александр Солженицын
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-85887-110-0

В своем новом монументальном труде Александр Исаевич Солженицын описывает историю еврейского народа в Российском государстве. Этому сочинению автор отдал десять лет работы за письменным столом и еще добрых сорок потратил на сбор материала и дотошный сравнительный анализ всех кочующих по историческим книжкам сведений, тщательно отсеивая все, что недостоверно, и выстраивая то, что неопровержимо.

Первая часть монографии «Двести лет вместе (1795-1995)» охватывает период с 1795 по 1916 год.

---

Да и с еврейской точки зрения И.Г. Оршанский заключает по сути то же, что и инспекторы: «Арендное хозяйство с наёмным рабочим трудом… находит более сочувствия у евреев, чем трудный во всех отношениях переход от барышничества к труду хлебопашца… Заметно постоянно увеличивающееся стремление евреев к занятию сельскими промыслами, преимущественно в форме арендования земель и обработки их наёмными рабочими». В Новороссии неудачи от еврейского земледелия – от «непривычки евреев к тяжёлому физическому труду и выгодности городских промыслов на Юге». И выделяет, как в одном поселении евреи «выстроили своими руками синагогу», в других – «своими руками» занимались огородничеством [331].

Но текли инспекторские и губернские отчёты, что и в эти 40-е годы, и в этих новых «образцовых» колониях, как и в прежних, «самый быт колонистов, их занятия и хозяйство – далеко отставали от соседних с ними казённых и помещичьих крестьян». В Херсонской губернии и в 1845 у колонистов-евреев «хозяйство в весьма неудовлетворительном состоянии; большая часть этих колонистов очень бедна: чуждаясь всякой земляной работы – не многие из них порядочно обрабатывают землю, а потому и при хороших урожаях получают очень скудные результаты», «земл[я] в огородах – не тронут[а]», женщины и дети не заняты на земле, «30-десятинный участок “едва обеспечивал дневное пропитание”». «Примеру немецких колонистов» следовало «самое незначительное число еврейских поселенцев; большая же часть их показывала “явное отвращение к земледелию и старалась исполнить требования начальства для того только, чтобы получить потом паспорт на отлучку”… Много земли они оставляли в залежи, возделывали землю по клочкам, где кому вздумается… Слишком небрежно обходились со скотиной… лошадей заганивали в езде и мало кормили, особенно в шабашные дни», нежных коров немецкой породы доили в разное время, отчего они переставали давать молоко. «Отпускались евреям безденежно» садовые деревья, «но садоводства они не развели». Построенные для них заранее дома – одни «красивы, сухи, теплы, прочны», в других местах были возведены дурно и дорого обошлись, но и где «возведены с надлежащей прочностью и употреблением материалов хорошего качества… по беспечности евреев и их неумению содержать в исправности дома… действительно доведены были до такого расстройства, что жить в них невозможно без скорого исправления», в них стояла сырость, приводившая постройки в дальнейшее разрушение, она вела и к болезням, многие дома стояли пустыми, в другие собиралось по несколько семейств, «не состоявших между собою в родстве, а “при беспокойном характере этого народа и его расположении к ссорам” – это соединение породило бесконечные жалобы» [332].

Разумеется, вина неготовности к великому переселению была взаимная: тут – и несогласованные и опаздывающие действия администрации, местами некачественное изготовление домов при плохом наблюдении, вплоть до злоупотреблений и растрат. (Что повело и к смещениям начальников и отдаче некоторых под суд.) Тут – и нежелание еврейских сельских старшин осуществлять реальный надзор за нерадивыми, чьё обзаведение и хозяйство неудовлетворительны; оттого – назначение смотрителей из отставных унтер-офицеров, а евреи спаивали их и задобряли взятками. Тут – и невозможность взыскивать с поселенцев подати – либо по несостоянию, «в каждом из обществ оставалось не более 10 хозяев, которые в состоянии были заплатить едва лишь за себя», либо по «свойственней евреям уклончивост[и] от платежа повинностей»; за годы недоимки с них увеличивались и увеличивались, их снова и снова прощали без возврата. А за самовольную отлучку поселенец платил 1 копейку за день, что было вовсе ему нечувствительно и легко нагонялось городскими заработками. (Для сравнения: меламеды в селениях получали от 3 до 10 тысяч рублей в год; в посёлках держали хедер домов на 30; наряду с меламедами были попытки внедрить в колонии начатки общего образования – кроме еврейского языка – русский и арифметику, но «простой класс евреев весьма недоверчиво смотрел на учебные заведения, учреждаемые правительством».) [333]

«Становилось всё бесспорнее, что столь желанные Киселёвым “образцовые” колонии ничто иное, как мечта». Но, хотя и тормозя (1849) присылку новых семей, он не терял надежды, и даже в 1852 писал резолюцию: «Чем дело труднее, – тем более иметь должно настойчивости и не обезохочиваться первыми неудачными приёмами». – До тех пор смотритель над колонией не был подлинным начальником поселения, «подвергался… случалось, насмешкам и дерзостям со стороны поселенцев, весьма хорошо понимавших, что он не имеет никакой над ними власти», он мог только подавать колонистам советы. В рассерженности ли на неуспех, уже не раз предлагались проекты давать поселенцу обязательные уроки с выполнением в два или три дня и проверять исполнение; лишать права свободного распоряжения собственностью; вовсе лишать отлучек; и даже ввести наказания: 1-й раз – до 30 розог, 2-й раз – вдвое, 3-й раз – тюрьма, а по важности обстоятельств и отдача в рекруты. (Никитин передаёт, как, став известной, эта проектируемая инструкция «произвела на евреев-земледельцев такой страх, что они напрягли все свои силы… сразу обзавелись скотом, земледельческими орудиями… проявили… удивительное прилежание к земледелию и домоводству».) Но Киселёв утвердил смягчённый проект (1853): «уроки должны вполне соответствовать силам и опытности тех, кому назначаются»; от руководства по каждому виду работы, разработанному Попечительным комитетом, сельский начальник мог отступать только в сторону облегчения; за 1-е нарушение наказание не назначалось, а за 2-е и 3-е – 10 и 20 розог, не свыше. (Отдача в рекруты нерадивых не применялась никогда, «никто… не был отдан в солдаты за нерадение к хозяйству», а в 1860 закон вовсе отменён.) [334]

Конечно, это было ещё – время крепостного права. Но после полувека добросовестных правительственных попыток привести евреев к производительному труду на неосвоенной земле – вот, проступали как бы контуры аракчеевских поселений.

Поразительно, что императорская власть и до тех пор не пронялась бесплодностью всех мер, безнадёжностью всей земледельческой затеи.

И – ещё на том она не кончилась.

После введения рекрутской повинности среди еврейского населения росли тревожные слухи об ужасном новом законодательстве, которое готовит специальный «Еврейский комитет». – Но в 1835 вышло наконец общее сводное Положение о евреях (заменившее Положение 1804) – и оно «не наложило на евреев новых ограничений», как сдержанно выражается Еврейская энциклопедия [335]. А если подробнее, то по новому Положению было «за евреями удержано право приобретать всякого рода недвижимую собственность, исключая населённых имений, и вести всякого рода торговлю на правах, одинаковых с прочими русскими подданными», хотя только в пределах черты оседлости [336]. Положение 1835 г. утверждало защиту всех прав еврейской религии, вводило для раввинов награды и присвоение прав купечества 1-й гильдии. Устанавливало разумный брачный возраст (18 и 16 лет). Принимало меры, чтобы еврейская одежда не так рознилась, отделяя евреев от окружающего населения. Направляло евреев на производительные способы заработков (запрещая торговлю вином в долг и под залог домашних вещей), разрешало все роды фабричной деятельности (также откуп винокуренных заводов). Держать христиан в услужении запрещалось только для постоянных услуг, но разрешалось «для работ кратковременных», без указания точного срока, и «для работ на фабриках и заводах» а также – «для пособия в хлебопашестве, садоводстве и огородных работах» [337], что было насмешкой над самой идеей «еврейского земледелия». – Положение 1835 звало еврейское юношество к образованию. Нисколько не было стеснено поступление евреев в средние и высшие учебные заведения [338]. Евреям, получившим в любой области науки степень доктора, и по засвидетельствовании отличных способностей (ещё с формальностями), предоставлялось право на государственную службу. (Евреи-врачи имели то право и раньше.) – А касательно местного самоуправления – Положение снимало с евреев прежние ограничения: теперь они могли занимать должности в думах, магистратах и ратушах «на том же основании, как избираются на сии должности лица других исповеданий». (Правда, против этого выдвинулись возражения некоторых местных властей, особенно из Литвы: городской голова должен в иные дни вести обывателей в церковь, и как это может быть еврей? или еврей в судьях, раз присяга произносится на кресте? Сопротивление оказалось сильное, и указом 1836г. устанавливалось для западных губерний, что в магистратах и ратушах евреи могут занимать только одну треть должностей.) [339] – Наконец и в экономически остром вопросе, связанным с приграничной контрабандой, подрывающей государственный интерес, Положение оставляло в пограничной полосе живущих там евреев, но воспрещало новое водворение [340].