Франсуаза Саган - Потерянный профиль

• Название: Потерянный профиль
• Автор: Франсуаза Саган
• Издательство: РИОТИП
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-88570-004-4

Эта книга популярнейшей французской писательницы раскроет перед вами загадочный и таинственный внутренний мир женщины с ее тоской по настоящей любви, бытовыми, социальными, психологическими и сексуальными проблемами. В сборнике представлены пять из лучших повестей Франсуазы Саган и рассказ, опубликованные в периодике.

---

— Это ужасно, — произнесла я, — но мне кажется, что я никогда уже не сумею подумать о ком-нибудь, кроме тебя.

— Я тоже. Именно поэтому мы должны быть особенно осторожны, особенно ты.

— Ты опять о Юлиусе?

— Да, — ответил он без улыбки. — Страсть этого человека — обладание. Поза бескорыстия, которую он принял по отношению к тебе, пугает меня. Если бы он предъявлял какие-то права, я бы не беспокоился так. Но я не хочу говорить с тобой об этом. Не мне тебя разубеждать. Просто я хочу, чтобы в тот день, когда это произойдет, ты пришла ко мне.

— Жаловаться?

— Нет, искать утешения. Всегда невесело делать разоблачения. Ты обязательно затаишь злобу на того, кто тебя на это натолкнет. Мне не хочется, чтобы это был я.

Все это показалось мне слишком неопределенным и маловероятным. В своей эйфории я легче могла представить себе Юлиуса в роли доброго дядюшки, чем в роли тирана. И я рассеянно улыбнулась и встала. В шесть часов я должна была встретиться с Дюкре, чтобы обсудить модель обложки. Луи проводил меня и уехал. Он ужинал с Дидье.

Я немного опоздала и вошла на цыпочках. В соседнем кабинете Дюкре разговаривал по телефону. Я tie хотела ему мешать. Дверь была открыта. Я села за свой стол. Прошло некоторое время, пока я поняла, что речь идет обо мне.

— …я в крайнем затруднении, — говорил Дюкре. — Когда вы попросили меня принять ее, у меня не было никаких оснований для отказа. В конце концов, человек нуждался в работе, а у меня из-за денежных затруднений не хватало сотрудников. И поскольку вы предложили выплачивать ей жалованье… Нет, ничего не изменилось, только я думал, что она в курсе дела. В течение двух месяцев — с тех пор как вы решили — для нее — расширить мой журнал, я внимательно наблюдал за ней. Она ничего не знает… Мне неизвестны ваши планы… Я понимаю, это меня не касается, но если однажды она обо всем узнает, я буду выглядеть человеком без правил, а я не таков. Это похоже на западню…

Он перестал говорить, потому что я стояла на пороге и в ужасе глядела на него. Он тихонько положил трубку, указал мне на кресло против себя, я машинально села. Мы не сводили друг с друга глаз.

— Добавить нечего, я полагаю, — сказал он. Он был еще более бледен и сер, чем обычно.

— Нет, — ответила я, — по-моему, я все поняла.

— Намерения г-на Крама показались мне добрыми, и я вправду думал, что вы в курсе дела. Затруднения у меня появились два месяца назад, когда он попросил побольше занять вас, заставить вас разъезжать… В общем, я не понимал, в чем дело, пока вы не представили мне Луи Дале.

Мне было трудно дышать. Мне было стыдно за себя, за него, за Юлиуса, но с особой горечью и отчаянием я думала о молодой, умной, чуткой и образованной женщине, какой вообразила себя среди этих пыльных стен.

— Ничего, — сказала я. — Красиво, конечно, ничего не скажешь.

— Знаете, — начал Дюкре, — это ничего не меняет. Я готов снова позвонить г-ну Краму и отказаться от этого нового журнала, а вы останетесь у нас.

Я улыбнулась ему, вернее, попыталась улыбнуться, но мне это было мучительно.

— Это будет слишком глупо, — ответила я. — Уйти мне необходимо, но не думаю, что Юлиус окажется настолько мелким, чтобы отыграться на вас.

Секунду длилось молчание. Мы смотрели друг на друга с какой-то нежностью.

— Мое предложение остается в силе, — произнес он, — и если когда-нибудь вам понадобится друг… Простите меня, Жозе, я относился к вам, как к капризу…

— Так оно и есть, — ответила я спокойно. — Во всяком случае, было. Я вам позвоню.

Я быстро вышла, потому что у меня щипало глаза. Я огляделась: кабинет, как бы отмеченный печатью усталости, бумаги, репродукции, пишущие машинки — какая внушающая доверие декорация для иллюзии — и выбежала. Я остановилась не у первого кафе, где собиралась наша дружная компания, а у следующего. Что-то распрямлялось во мне, и не осталось ничего, кроме желания узнать, разоблачить — все равно что. Я не могла обратиться к Юлиусу. Он превратит мое предательство, эту покупку меня — в простую предупредительность благородного человека, в подарок заблудшей молодой женщине. Я знала лишь одного человека, достаточно ненавидевшего меня, чтобы быть откровенным. Это была кровожадная г-жа Дебу. Я позвонила ей. О чудо — она была дома.

— Жду вас, — сказала она.

Она не добавила «не сходя с места», но в такси, которое везло меня к ней, я представляла себе, как она наверняка сейчас причесывается, готовится — с особенным ликованием.

Я сидела в ее гостиной. Стояла прекрасная погода. Я была спокойна.

— Вы ведь не станете говорить, что не знали обо всем этом?

— Я ничего не стану вам говорить, — ответила я, — потому что вы мне не поверите.

— Разумеется. Ну-ка, вы не знали, что невозможно снять на время квартиру на улице Бургонь за сорок пять тысяч франков старыми в месяц? Вы не знали, что портные — мой, в частности, — не одевают бесплатно неизвестных молодых женщин? Вы не знали, что на место в редакции претендуют пятьдесят молодых особ, гораздо более образованных, чем вы?

— Я не должна была не знать этого, это верно.

— Юлиус очень терпелив, и эта милая игра могла длиться долго, каковы бы ни были ваши прихоти. Юлиус никогда не умел отказываться от чего бы то ни было. Но признаюсь вам, для его друзей, в особенности для меня, невыносимо было видеть его под каблуком у такой…

— Какой? — подхватила я.

— Скажем, под вашим каблуком.

— Прекрасно.

Я рассмеялась, и это несколько вывело ее из равновесия. Ненависть, презрение, недоверие переполняли ее настолько, что она выглядела почти забавной.

— А чего, по-вашему, хотел Юлиус? — спросила я.

— Вы хотите сказать, чего хочет Юлиус? Он сказал мне об этом в самом начале: он хотел дать вам интересную, приятную жизнь и оставлял вам время для кое-каких глупостей, которые в любом случае привели бы вас к нему. Не думайте, что вы так легко улизнете. Вы еще не прекратили вашего знакомства с нами, моя дорогая Жозе.

— Думаю, что прекратила, — ответила я. — Видите ли, я решила жить с Луи Дале и на будущей неделе уезжаю в деревню.

— А когда вы устанете от него, вы вернетесь. Юлиус будет здесь, и вы будете очень рады снова видеть его. Ваши комедии забавляют его, а ваша притворная ненависть смешит, но не злоупотребляйте!

— Если я правильно поняла, — произнесла я, — он тоже презирает меня.

— Да нет. Он говорит, что в глубине души вы честны и что, в конце концов, уступите.

Я встала, улыбаясь на этот раз без всякого усилия.

— Не думаю. Видите ли, вы ослеплены презрением: есть вещь, о которой вы и не догадываетесь: а дело в том, что с вами я смертельно скучаю — и от вас, и от ваших ухищрений. Ухищрения Юлиуса меня оскорбляют, потому что я очень его люблю, но вы-то…

Я попала в цель. Слово «скука» было для нее абсолютно невыносимым, мучительным, а моя невозмутимость, наверное, внушала ей больший страх, чем внушил бы внезапный гнев.

— Я постепенно уплачу и Юлиусу, и портному, — сказала я. — Я сама поговорю с моей бывшей свекровью и как можно скорее улажу эту историю с алиментами, без помощи Юлиуса.

Она остановила меня у самой двери. Казалось, она обеспокоена.

— Что вы скажете Юлиусу?

— Ничего, — ответила я, — мы с ним не увидимся.

Я широко шагала по улице, напевая. Какая-то веселая злость вселилась в меня. Я покончила с ложью, с окольными путями, с обманом. Для развлечения этих людишек меня тайно содержали. Как их, наверное, веселил мой независимый вид, мои похождения. Они меня здорово провели. Да, я была в отчаянии, но и испытывала облегчение. Теперь я знала, какой сделать выбор. Они надели на меня красивый золотой ошейник, но цепь спала. Теперь все хорошо. Укладывая чемодан, к слову сказать, почти пустой, ибо в нем было лишь несколько платьев, оставленных мне Аланом, я насмешливо говорила себе, что воистину самоуважение — не мой удел. Моя слепота и оптимизм позволили Юлиусу выставить меня на посмешище перед его друзьями и, наверное, перед ним самим. И я сетовала на него за это, ибо, если, вопреки своему презрению, он все-таки любил меня, то не должен был выносить, чтобы другие меня осуждали. Я окинула благодарным взглядом мою студию, где я понемногу излечилась от Алана, где я узнала Луи — мое призрачное, но теплое убежище. Я взяла собаку за поводок, и мы спокойно сошли по лестнице. Хозяйка, еще одна ставленница Юлиуса А. Крама, сочла за лучшее не показываться. Я остановилась в маленькой гостинице. Я лежала на постели, в ногах лежала собака, на полу стоял чемодан. На полгода жизни и схороненную дружбу опускался вечер.

Ликующее, сладостное лето прошло в доме Луи. Он никак не комментировал мой рассказ. Просто он стал еще нежнее обычного, еще внимательнее. Дидье приходил часто. Вместе мы искали дом в окрестностях Парижа, и нашли его, наконец, в Версале. Мы были счастливы, и тот моральный надлом, усталость и грусть, которые сопровождали мое бегство, к концу месяца рассеялись. Я не писала Юлиусу, не отвечала на его письма. Впрочем, я их и не читала. Я не виделась ни с кем из того кружка. Мы встречались с друзьями Луи, с моими старыми друзьями. Я чувствовала, что спасена. Спасена от опасности, лишенной имени и зримого образа, и именно потому казавшейся в тысячу раз большей, чем любые опасности, которые могли меня подстерегать: я чуть было не поверила всерьез, что принадлежу людям, которых не люблю, я чуть было не посвятила свою жизнь скуке, назвав ее совсем иным именем. Жизнь возвращалась ко мне, она удваивалась во мне, ибо в августе я почувствовала, что жду от Луи ребенка. Мы решили окрестить одновременно и ребенка, и собаку, ведь у нее до сих пор еще не было имени.