Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского

• Название: Приключения, почерпнутые из моря житейского
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Предлагаем знаменитый роман известного русского писателя А.Ф. Вельтмана (1800-1870 гг.). "Плутовской" сюжет, авантюрная интрига, оригинальные персонажи, искрометный язык повествования создают яркую картину подлинной русской жизни.

---

– Для барыни-то, сударыня, я все и делаю; а барин-то с ума сошел от вас, да и весь дом вверх дном пошел от вас, всех замучили; нет, уж вам у нас не житье!… воротитесь – беда нам будет…

– О нет, я ни за что не ворочусь, лучше останусь посреди леса!…

– Да уж так, конечно, – отвечал Алексей, – да платье-то скинуть надо господское… да надеть вот крестьянское, у меня здесь есть… да и бог с вами. Мы скажем, что вы купались да утонули… чтоб уж так и исков не было; а то, пожалуй, барин искать пошлет.

– О боже, боже! – проговорила Саломея, не понимая ни чужих слов, ни своих мыслей, – я согласна, ни за что не ворочусь… лучше умереть, нежели идти на позор!

– Уж так, конечно, сударыня, извольте – вот тут все: сарафан, кичка, чулки и чоботки; да извольте скорей, скоро рассветать будет.

– Смотри ты, пожалуй, шелковая какая, – шепнул Иван.

Саломея, напуганная воображением, готова была на все, чтоб только избежать позора и стыда. Но самолюбие и здесь польстило ей: торопясь перерядиться в костюм крестьянки с головы до ног, она как будто исполняла собственную волю и видела в людях, которые ее везли, уважение к себе, покорность и желание спасти свою барыню.

– Так счастливо оставаться, сударыня, – сказал Алексей, скомкав в узелок наряд Саломеи.

– Ах, постой, постой! – вскричала она, – боже мой, мне страшно здесь; нет, я не останусь одна!

– А кому ж здесь прикажете оставаться с вами? – спросил насмешливо Иван.

– Нет, что ж мне в лесу оставаться. Довезите меня до какой-нибудь деревни, там я напишу к моей матери письмо, и вы доставите его; а мужу не говорите.

– Нет уж, сударыня, вашей матушки мы не знаем, и где она живет, и что; а Филиппу Савичу уж, конечно, говорить не станем. Наше дело было представить вас сюда; в нашем доме вам не годится жить; соблазн, сударыня; а вот извольте идти, куда вам благоугодно будет, а назад в дом не ворочайтесь: сами знаете, позор будет.

– О, постойте, я не понимаю, что говорите вы.

– Да где ж мадаме французской по-русски все понимать. А коротко и ясно: оставайтесь с богом!… пошел!

– Прощай, мадам! – крикнул Иван и приударил коней, понесся по извивающейся дорожке глушью лесной.

– Постойте, постойте, – вскричала опять Саломея, протягивая руки и побежав вслед за телегой; но страшная тишина как будто обдала ее посреди мрака ночи, и она упала без памяти на землю.

II

Жил-был в Москве господин Брусницкий; в сан губернского секретаря в отставке облеченный, разбитной малый, славный товарищ, весельчак, любезник, светский пустомеля, дум не думающий, о высоких и глубоких вещах рассуждающий, легкий как пард [72], смелый наездник, коней и собак любитель, жен и прекрасных дев почитатель, мостовой гранитель, нескольких душ обладатель.

В некоем из его имений, аки при стаде, пастыря не обреталось, но была дворовая собака. Эта собака – Дорофей Игнатов, бывший его барский камердинер, в звание управляющего облеченный.

Вот в один прекрасный день, уже перед вечером, ехал Дорофей из одной деревни в другую, в тележке, сам правил, ехал он через лес, заключавший в себе нашу забытую судьбой, оставленную людьми и роком преследуемую героиню Саломею,

Вдруг слышит он чей-то голос.

Дорофей вздрогнул, подумал – не леший ли?

Он подогнал было конька; но близ его раздалось в стороне: «Постой, постой, добрый человек!»

Он было хотел еще придать рыси коньку; но вдруг видит бегущую к нему крестьянку. Дорофей успокоился и приостановил конька.

«Это, – думал он, – не леший; это какой-то славный леший!…»

– Что тебе, моя милая?

– Добрый человек, вывези меня из лесу, – проговорила задыхаясь Саломея.

– Что, заблудилась, верно? Пожалуй, изволь, лебедка, садись.

– Ты ошибаешься, мой милый, я не крестьянка, – произнесла вдруг с достоинством Саломея; затронутая слишком ласковым голосом Дорофея, – я ехала на поклоненье в Киев… меня ограбили разбойники, оставили мне только крестьянское платье…

Дорофей посмотрел на нее недоверчиво; но наружность, взгляд и голос Саломеи, казалось, убедили его, что это действительно должна быть барыня, а не крестьянка.

– Извольте, я довезу, – сказал Дорофей, – наша деревня | отсюда недалеко; а вы откуда же ехали в Киев?

– Из Москвы.

– Там наш барин живет, – сказал Дорофей, – так, стало быть, вы знаете Александра Ивановича Брусницкого?

– Нет, не знаю.

– Как же это, не знаете Александра Ивановича Брусницкого, да его кто не знает, ведь он со всеми господами знаком.

Саломея молчала. Дорофей посмотрел на нее и моргнул глазом.

– Александра Ивановича нельзя не знать.

Проехав версты три, Дорофей приостановился подле корчмы.

– Я забегу только напиться, – сказал он.

– Спроси, пожалуйста, и мне воды: у меня страшная жажда, – проговорила Саломея.

Дорофей отправился в корчму, выпил там известную меру, взял копченых сельдей и булку и вынес напиться Саломее.

– Дай мне кусочек хлеба, – сказала она дорогой.

Дорофей, уплетая селедку и булку, возбудил в ней голод.

– Изволь… извольте, – сказал Дорофей, отняв от рта булку и разломив оставшийся кусок пополам.

Саломея поднесла ко рту, но с отвращением поморщилась и не стала есть хлеба: он заражен был водкой.

– Э, да ты… вы, барыня, брезгаете, сударыня?

Саломея ничего не отвечала.

– Ну, как изволите… Ну, ты, сивая! пошла! Приедем домой, чем угодно накормлю, у нас все есть… суп сварим, пожалуй… вот уж недалеко… тут будет корчма… да вот она… а тут, версты две, и деревня Александра Ивановича… Пррр! стой! Не прикажете ли тут булочку взять? тут славные булки… я возьму… а может напиться не угодно ли?

И с этими словами Дорофей остановил коня и побежал в корчму. Выпил известную пропорцию водки, взял булку и вынес воды Саломее.

– Изволь… извольте.

– Благодарствуй, я не хочу пить, – отвечала Саломея, очнувшись из задумчивости и содрогаясь при взгляде на свою одежду, экипаж, корчму и Дорофея, угощающего водой.

– Ну, булочки, – говорил он, – я не кусал, ей-богу… Ну, честь приложена… а… Ну! собака! пошел! близко!

И Дорофей начал жарить лошадь кнутом. Сивая понесла во всю прыть, тележка по неровной дороге запрыгала, Саломею бросало во все стороны; бледная и трепещущая, она вскрикивала на всяком скачке тележки.

– Прокачу! – кричал Дорофей, – прокачу! небойсь! ничего! Эх ты, сивая!

– Остановись, остановись! ай!

– Ничего!… вот она, и наша корчма!

Около корчмы стояла толпа мужиков; все они по проезде Дорофея Игнатьича сняли шляпы и поклонились.

– Гей, староста! – крикнул он, проскакав мимо.

Староста побежал вслед за ним.

Наконец тележка остановилась подле флигеля дряхлого господского дома, миновав развалившийся забор.

– Вот и приехали, – сказал Дорофей. – Эй, Маланья!

Из дверей выбежала старуха крестьянка.

– Помогай, старая карга!… не мне, а вот… барыне-то…

Саломея была почти без памяти, едва переводила дух.

– Ну, что ж ты? – крикнул Дорофей на старуху, которая подошла к тележке и смотрела на Саломею, которая, приклонив голову на руку, безмолвно, неподвижно сидела, отдыхая от испуга.

– Где ж мне ее стащить с телеги-то, ишь, какая грузная! Ноги-то, верно, ей уж не служат!… Слезай, голубушка!

Саломея вздохнула глубоко и с ужасом посмотрела на старуху, на Дорофея и на всё ее окружающее.

– Сударыня, говори!… барыня это, говорю я тебе… Ну, покорно просим!

И Дорофей сам взял за руку Саломею, потянул ее с телеги.

– Оставь, пожалуйста, я сама пойду, – сказала она и сошла с тележки.

– Покорно просим! – проговорил Дорофей, взяв под руку Саломею и едва стоя на ногах.

– Готово что есть, а? ты! тебе говорю! Маланья!

– Ну, что, что прикажешь, Дорофей Игнатьич?

– Отворяй двери!… ну!

Пьяный Дорофей и истомленная Саломея показались старухе не лучше один другого.

– Э-эх! добыл! – бормотала она, – наклюкались!…

Саломея вошла в людскую горницу, которая была пуста, кругом стен лавки, в углу стол, на котором лежало множество бумаг; вправо другой покой с русской печкой, подле стены койка, на лавке самовар, чайник и чашки.

– Самовар ставь, Маланья; покорно просим! Чайком сейчас попотчую…

– О боже мой! – проговорила Саломея, садясь подле I стола и приклонив голову на руки.

– Подай подушечку!… Извольте… если угодно отдохнуть… Ну! живо самовар!… ты что? пошел вон! ты видишь, здесь барыня!

Староста, сунувшийся было в двери с огромной клюкой, вышел вон; за ним вышел и Дорофей.

– Ну, ты, Тарас, дурак! ты думаешь, это черт знает что? а?

– Что ж, не наше дело, Дорофей Игнатьич, – отвечал староста.

– Не наше дело! так и уважения нет! ты думаешь, что просто крестьянка… что уж я взял, да и привез… что глядишь?

– Ничяво, Дорофей Игнатьич.

– Небойсь сыну-то твоему Василию не черед? Нет, брат, забрею!

– Да за что ж прогневалась милость ваша, Дорофей Игнатьич?