Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского

• Название: Приключения, почерпнутые из моря житейского
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Предлагаем знаменитый роман известного русского писателя А.Ф. Вельтмана (1800-1870 гг.). "Плутовской" сюжет, авантюрная интрига, оригинальные персонажи, искрометный язык повествования создают яркую картину подлинной русской жизни.

---

Новичок, в котором мы узнаём героя повести, отправился на перекличку.

– Прибылых отдельно, – сказал смотритель, выходя со списком, – который тут неизвестный, выдающий себя за графа Черномского?

Никто не отвечал.

– Ну, ты, что ли?

– Нет, не я, – отвечал Дмитрицкий.

– Как не ты?

– Я никогда не выдавал себя за графа Черномского; я ехал с одним графом Черномским, а какая-то сумасшедшая женщина привязалась ко мне…

– Да это вы покажете на допросах; а теперь нам нужно внести в список имя и прозвище.

– При допросе скажу я и свое имя, – отвечал Дмитрицкий.

– Ну, в таком случае в общую!

– Ваше благородие, женщина, что привезли ввечеру, нейдет на перекличку, бормочет что-то по-своему, бог ее знает, хоть тащи за руки и за ноги, – сказал пришедший унтер-офицер.

– Верно, иностранка; перевести ее в особую!

– Ай да молодец, Саломея Петровна, – проговорил Дмитрицкий, уходя за прочими заключенными.

На другой день, когда уже вся честная компания замка, после раздачи калачей, которыми наделил всех какой-то почтенный купец, прогуливалась по двору, вдруг от ворот пошла весть: «Стряпчий [114] приехал!» – и вслед за ней вошел, сопровождаемый смотрителем, какой-то в мундирном фраке щегольски одетый чиновник. Все заключенные затолпились около него с поклонами. Одна рыжая борода, растолкав прочих и выдавшись вперед, снова поклонился.

– Что ты?

– К вашей милости; поговорить нужно.

– После, погоди немного.

– Вот, ваше благородие, вот я совсем занапрасно страдаю, – начал было другой.

– Говорят – после!… где француженка?

– А вот пожалуйте, она в особой.

– Я также буду просить вашей защиты, милостивый государь, – сказал и Дмитрицкий по-французски, выступив навстречу чиновнику, который невольно приостановился, услышав французский язык посреди русской речи.

– Кто вы, милостивый государь?

– Я только вам одним могу сказать, – отвечал Дмитрицкий, – странный случай лишает меня доброго имени.

– Очень хорошо, я займусь вами сейчас, – сказал чиновник, проходя в женскую половину.

– Где же француженка?

– А вот, пожалуйте.

В отдельном покое, на койке, приклонясь на подушку, сидела женщина в простонародном платье: платок с головы ее был сброшен, черные волосы раскинулись по плечам и осеняли истомленное бледное лицо; под густыми ресницами глаза ее опущены были в землю. В положении ее была какая-то сценическая грациозность; несмотря на место и одежды, каждый читающий романы и посещающий театры отгадал бы в ней героиню, которую судьба преследует и бросила на жертву несчастиям.

– Madame, – начал чиновник, садясь подле на деревянный стул, – вы француженка?

Женщина, как будто услышав родной язык и приветливый голос образованности, содрогнулась, вспыхнула и закрыла лицо рукой.

– Madarne, – начал снова чиновник, – откройте мне вашу судьбу… Чем только в состоянии помочь вам… чем только могу успокоить вас… Вы можете надеяться… что я исполню… я уверен, что какой-нибудь необыкновенный, несчастный случай…

– О, если б вы знали!… – вскрикнула женщина по-французски.

– Сделайте одолжение, передайте мне, моя обязанность есть обязанность гуманическая: находить и извлекать несчастие из среды преступления… Вы позволите мне узнать ваше имя?

– О, позвольте мне хоть скрыть свое имя от этого поношения, в которое меня бросила судьба!… несчастия мои невообразимы!… Но нескольких слов достаточно, чтоб вы поняли все: я дочь одного из известных людей во Франции… В доме нашем явился один русский путешественник… образованность и наружность его меня пленили… он меня увез… Долго мы путешествовали… наконец приехали в Россию… и он бросил меня!… Я должна была идти в гувернантки… к одному помещику… Красота моя была причиной ненависти ко мне жены его, и вот в одну ночь меня схватили и повезли сама не знаю куда… Очнувшись на мгновение, помню только, что была посреди лесу… в этой одежде…,

– Скажите пожалуйста! – вскричал чиновник.

– Потом я уже не помню, что со мной было… больная, страждущая, я очнулась снова… О, я не в силах говорить!… вы можете понять, вы видите!…

Женщина зарыдала.

– Какая страшная судьба! Я доведу это немедленно же до сведения! Это ужасно! несчастие не преступление, и будьте уверены, что вы сегодня же будете свободны… Вся Москва примет участие в вас!…

– О нет, не разглашайте, умоляю вас… в этом положении я не могу никого видеть.

– Но как же быть… для вас нужна будет помощь. Московские дамы…

– Нет, нет, нет; я прошу только покуда какой-нибудь приют, где бы я могла отдохнуть, скрыться от всех глаз.

– Очень жаль, что не могу вам предложить свой дом… но… во всяком случае, я озабочусь, чтоб исполнить ваше желание, – сказал чиновник, встряхивая табакерку.

– О, как вы добры! – сказала женщина, посмотрев нежно на него и взяв его за руку.

– Madame, такое существо, как вы, внушает все прекрасные чувства, – сказал чиновник с романическим выражением, заинтересованный и судьбой жертвы несчастия и самой ею.

Так как жертва несчастия – иностранка – в списках показана была только неизвестной беспаспортной, найденной в горячечном состоянии на улице, то нетрудно было исходатайствовать ей свободу.

Исходатайствовав свободу, стряпчий озаботился и о приюте ее. В английском клубе встретил он одного Ивана Ивановича и тотчас же к нему адресовался:

– Не знаете ли какого-нибудь хорошего места для одной француженки?

– Какого же места? В гувернантки?

– Нет, в гувернантки она не согласится: это женщина с образованием и с чувством собственного достоинства. По странному случаю, она теперь на моих руках.

– Например?

– После расскажу; долгая история.

– Какое же место?… Та-та-та-та! Платон Васильевич Туруцкий… говорил мне что-то…

– Туруцкий? Что его давно не видать?

– Совсем охилел; в клуб не ездит. Я как-то на днях заезжал к нему… Какой славный дом отделал!… Чудо! то есть меблировал хорошо; а что касается до архитектуры, то я вам скажу! Ни с кем не хотел посоветоваться. Жаль, что вы не были у меня в деревне: вы бы посмотрели, что за дом на пятнадцати саженях, что за расположение!… Имею полное право сказать, что ни один архитектор своего ума не прикладывал, – все сам!

– Позвольте! – сказал гуманист, нюхая табак и поднося табакерку Ивану Ивановичу.

– Вы думаете, что без архитектора нельзя и обойтись?…

– Нет, не то; меня заботит теперь эта француженка; вы что-то упомянули о Туруцком… Для чего же ему нужна француженка?

– А бог его знает! У всякого свои капризы, иногда и не по летам…

– О, если так, то я не намерен быть поставщиком этого рода увеселений.

– Ну, ну, ну, это шутка; я никак не думаю, чтоб в его лета… Да, я теперь вспомнил: он отделал дом для сестры своей; так кажется, что для нее и нужна француженка в компаньонки.

– Это дело другое. Так вы, Иван Иванович, скажите Туруцкому, чтоб он взял в компаньонки эту француженку.

– Хорошо, хорошо; непременно скажу!

– Вы не забудете?

– Как можно!

– Только скажите ему, чтоб он дал ей хорошее жалованье: тысячи две, три.

– Конечно, не меньше.

– И чтоб обходились с ней с некоторым уважением: savez-vous, que c'est une personne de dignit? [115]; одной из лучших французских фамилий.

– Право?… Каким же образом она очутилась здесь и соглашается идти в компаньонки?

– Обстоятельства, несчастный случай.

– Хороша собою, молода?

– Н-да, во всех отношениях замечательна.

– Можно ее видеть?… Потому что, если не удастся определить к Туруцкому, я готов взять ее на свое попечение, устроить как-нибудь судьбу ее… Отчего же не помочь прекрасному существу…

– Да, да, конечно; это не худо; впрочем я сам побываю у Туруцкого.

– Да зачем же? К чему вам беспокоиться? Я сегодня же его увижу.

– Ah, bon jour [116]! – сказал ходатай нашей француженки Саломеи, обращаясь к одному из знакомых, чтобы отвязаться от Ивана Ивановича, который чересчур уж заинтересовался судьбой неизвестной особы, происходящей от одной известной французской фамилии.

II

Благородное собрание в Москве, если не восьмое, так по крайней мере девятое чудо света. Представьте себе огромную залу с колоннадой, поддерживающей хоры, представьте себе, что вся она штукатурена под белый каррарский мрамор, что между всеми колоннами висит по бронзовой люстре в двести свеч, разукрашенной хрустальной бахромою; что все это и бело и светло и что в этой белизне и свете шесть тысяч персон – эссенция древнепрестольного града. Представьте себе мужчин в полной военной, статской и светской униформе, а женщин в бальном наряде – шейки и ручки по плечо наголо. У каждого наружность, как сам он, разряжена: взору щедро придано огня, устам улыбки, щекам румянцу, движениям ловкости, всему стану достоинства, важности, значения. Всё рисуется, все как живописные, как портреты, схваченные в счастливую минуту – когда душа выливается наружу. Вот съехались к полуночи, все не ходят, а как-то особенно двигаются, соблюдая приличие, не смотря смотрят, не слушая слушают, не говоря говорят и – не любя любят.