Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского

• Название: Приключения, почерпнутые из моря житейского
• Автор: Александр Вельтман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Предлагаем знаменитый роман известного русского писателя А.Ф. Вельтмана (1800-1870 гг.). "Плутовской" сюжет, авантюрная интрига, оригинальные персонажи, искрометный язык повествования создают яркую картину подлинной русской жизни.

---

– О господи, чем мне вас благодарить!

– Мне не нужна ваша благодарность; я исполняю свой долг. Ах, да! там содержится также бывший ваш приказчик, кажется Трифон Исаев.

– Был, был у меня этот мошенник!

– Мошенник?

– О, бездельник такой, какого свет не производил!

– В таком случае, об нем «и слова. Чтоб скорее решить дело, поезжайте теперь же со мной.

Василий Игнатьич отправился куда следует свидетельствовать, что содержащийся неизвестный в остроге, показывающий себя сыном его, действительно единородный сын его, Прохор Васильев Захолустьев.

В тот же день ввечеру квартальный явился к смотрителю острога с приказанием выпустить неизвестного на поруки почетного гражданина Василья Игнатьева Захолустьева. Смотритель велел старосте привести его к себе.

– Эй, ты, безыменный! – крикнул староста, подходя к Дмитрицкому.

– Что тебе? – спросил Дмитрицкий.-

– На выписку!

– Неужели?

– Ну, брат, смотри же! держи слово честно! – шепнул рябой острая бородка, известный нам Тришка.

– Смотрю! – отвечал Дмитрицкий.

– То-то; а не то, брат… Знаешь?

– Знаю!

– Да помни урок, что твой тятенька-то не тово…

– Не бойся!

Дмитрицкий отправился за старостой к смотрителю; квартальный взял его под расписку и отправился с ним в дом Василья Игнатьича.

– Как же это так вы изволили попасть в тюрьму? сын такого почтенного человека, – начал квартальный беседовать дорогой.

– Что ж делать! – отвечал Дмитрицкий, – ужасный случай! счастье, что еще не убили.

– Каким же это образом случилось?

– Как случилось! Подробностей, как и где, я вам не буду рассказывать; тут не просто шайка разбойников действовала… Представьте себе, что меня опоили чем-то, кругом обобрали, заковали как преступника, и я очнулся в тюрьме. Потом вывели на очную ставку с какой-то женщиной, которая доказывала, будто я вместе с ней грабил!… Просто сон! Я по сю пору очнуться не могу!

– Удивительное дело! – сказал квартальный. – Что ж, вы подадите просьбу?

– Просьбу! Мне шепнули, что если я задумаю искать, так чтоб уж заживо велел отпеть себя.

– Удивительное дело!

Удивление продолжалось до самого подъезда к огромному дому, у которого ворота были заперты. Насилу достучались…

– Кого надо? – спросил дворник.

– Иван, это ты? – крикнул Дмитрицкий.

– Кто спрашивает?

– Не узнал!

– Да кто такой?

– Ну, отпирай! – крикнул Дмитрицкий.

– А вот я доложу Василью Игнатьичу.

– Отпирай! не узнал Прохора Васильевича.

– Ой ли? Ах ты, господи!

Дворник отпер калитку и отступил перед квартальным.

– Здорово, Иван!

– Прохор Васильевич!

– Беги, скажи скорей тятеньке.

– Бегу, бегу!

Дворник убежал вперед, а квартальный с Дмитрицким вслед за ним вошел по темной лестнице.

– Куда ж тут, вправо или влево? – спросил квартальный, – вам известнее.

– Да тут такая темнота, что я не знаю, где право, где влево.

Но навстречу нежданным гостям вышел в сени кто-то вроде приказчика со свечкой в руках.

– Пожалуйте-с! – сказал он, освещая путь чрез переднюю в маленькую залку.

– Где тятенька? – спросил Дмитрицкий.

– А вот пожалуйте, пожалуйте в гостиную.

«Егор Лукич это или Антип Григорьич? или ни тот, ни другой? – подумал про себя Дмитрицкий, – что он меня не величает?»

– А где ж Егор Лукич?

– Они, сударь, на ярмарку поехали, а я покуда вместо их, – отвечал приказчик, ставя на стол свечку и кланяясь гостям.

– То-то, я вижу, не узнаешь меня.

– То есть, как не узнаю-с, с позволения доложить, батюшко?

– Да так, не узнал меня; ты у тятеньки, верно, недавно?

– Ах, господи! мне и невдогад! Простите, батюшко, Прохор Васильевич, не оставьте своими милостями… недавно, сударь, недавно…

– Как по имени и отчеству?

– Евсей Савельев, сударь… Прохор Васильевич… Ах, да вот и Василий Игнатьич.

– Тятенька! – вскричал Дмитрицкий, бросаясь на шею к вошедшему старику, которого седые волоса подстрижены были в кружок по-русски, лицо рыжевато-красное, глаза подслеповатые, сюртук до полу.

– Постой, постой, брат Прохор, постой! С тобой, брат, мы еще рассчитаемся!

– Тятенька! – повторил Дмитрицкий, сжав еще крепче в объятиях своих старика.

– Да убирайся, говорят! эка! задушил! Покорно прошу, извините, что шелопай-то мой побеспокоил вас, – сказал Василий Игнатьич, обращаясь к квартальному.

– Мне велено только отдать вам с рук па руки.

– Покорнейше благодарю; такой казус произошел, что стыдно сказать!… Ты ступай, брат, в баню сейчас, благо затоплена; обмой грехи-те свои… а потом я тебя попарю… слышь?… – крикнул Василий Игнатьич сердито и не обращая глаз на мнимого сына.

– Пойдем, Евсей Савельич, – сказал Дмитрицкий.

– Пойдемте, пойдемте, батюшко.

– Да, пожалуйста, спроси чистое белье; да тут платье мое должно быть старое.

Покуда Василий Игнатьич побеседовал с квартальным, попотчевал его чаем и отпустил с благодарностью за доставление сына, Дмитрицкий возвратился из бани, разгоревшись, причесав волоса, как следует скромному купеческому сыну, и облеченный в английский сюртук из гардероба Прохора Васильевича.

– Тятенька!… – вскричал он снова, бросившись на.шею старику.

– Эк ты, брат, отделал себя! В два года лет десять положил на кости! Смотри-кось, то ли ты был? смотри-кось на портрет-то свой! а? Ну, рассказывай!

Дмитрицкий сел подле Василья Игнатьича, закрыл глаза рукою и молчал.

– Что молчишь-то? а? Экова балбеса уродил, а толку мало!… Где девал деньги-то? а? говори!… Машины-то привез? фабрику-то завел?… Эка отличная фабрика! Напрял ниток с узлами! ай да сынок!

– Тятенька, если б вы знали, какая беда, тово… случилась со мной!… Такие мошенники… надули меня!

– Надули? не морочь, брат!

– Ей-ей, тятенька! хоть образ со стены сниму!… Я заказал машины в Англии, половину денег вперед отдал…, сперва водили, водили с полгода: все еще не готовы, говорят; а тут вдруг пропал мастер… Я подал прошение, а мне говорят, что такого мастера в Лондоне нет… что мне делать, думаю: тятенька меня убьет…

– А сколько денег-то вперед дал?

– Пятьдесят тысяч.

– Фалелей, Фалелей! да ты, брат, пошлый дурак!

– Что ж делать, тятенька, там такое заведенье.

– Пьфу! пятьдесят тысяч!… Ну, сто-то где?

– Что пятьдесят тысяч, уж пропадай бы они; да вы извольте послушать…

– Ну!… Эк ты, брат, и голос-то прогулял, и рожа-то, как посмотришь, словно чужая!

– Что ж делать!… Несчастие за несчастием; поневоле не будешь походить на себя, тятенька!… Вы извольте послушать… С мастером-то сделал я условие, а не просто заказал ему, да и на деньги, нет, тятенька, все по форме; да кто ж знает, что там и в судах-то мошенничают заодно… Условие было писано по-английски, а я по-английски не знаю. Как подал я прошенье, а ко мне вдруг полиция… – «Это ваша подпись?…» – «Моя…» – «Так заплатите долг господину Джону Пипу». – «Какой долг?» – «Вот по этому заемному письму в пятьдесят тысяч». – «Как, заемное письмо? Это условие по заказу машины с мастером Джоном Пипом: пятьдесят тысяч следует уплатить по получении и отправлении машин в Москву; а он не только не сделал машины, да еще и скрылся сам». – «То, может быть, другое условие, – сказал полицейской, – а это заемное письмо на имя Джона Пипа; извольте платить или идти за мною». Я так и обмер!… Вот, тятенька, как обманывают-то там, не по-нашему…

– Ай да! Ну, как же ты отделался?

– Я боялся писать к вам, тятенька, правду, и просил только о присылке денег…

– Телячья голова!… Да лжешь, брат, ты?

– Ей-ей, тятенька, что мне вам лгать: я просто упал бы в ноги да попросил бы прощенья. Я вез к вам это мошенническое заемное письмо; да ведь вы знаете, что со мной случилось на дороге и как меня посадили в тюрьму.

– Нет, не знаю, рассказывай! Остальные-то прогулял?

– Как это можно, тятенька; я слишком в два года прожил на себя только триста рубликов! вот что!

– Ой! лжешь! этого и на чай недостанет: что ж, небойсь, там и чай-то дешевле, а?

– Чай? да там чай-то пить нельзя; там вместо чаю-то черт знает что продают!

– Ой ли? что ты говоришь?

– Ей-ей! да это ужас и подумать. Вместо чаю там ерофеич продают… Пьфу! какая гадость, я в рот взять не мог!

– Неужели? ах, собаки! Что ж, цельная копорка, что ли?

– Э! да я бы и копорскому чаю так обрадовался, что я вам скажу!

– Неужели? Что ж, уж будто так-таки и ни листочка китайского?

– Ни листочка! говорю вам, что просто набор разных трав: доннику, васильков, бузины, листу черной смородины… ну, разных, черт знает, каких!

– Да что ж полиция-то смотрит?

– Полиция? Полиция-то там в торговые дела не мешается, что хочешь продавай, надувай как душе угодно.

– Что ты говоришь?

– Ей-ей!

– Скажи пожалуйста!… Нет, вот у нас, так, брат, не то.

– Да что ж, тятенька, чаем-то и торговать, если не поразбавить его копоркой. Важная вещь: осьмушку прибавить на фунт. Оно же и пользительно; потому что, уж если правду говорить, так китайский-то чай целиком вреден; вот недавно один ученый написал книгу, что китайский чай сам по себе все равно что опиум, а опиум-то – медленный яд.