Томас Бриджер - Маленький большой человек

• Название: Маленький большой человек
• Автор: Томас Бриджер
• Жанр: Вестерн

---

Любопытство Падающей Звезды отвлекло Керолайн от проблем с желудком, она протянула ей руку и, собравшись с силами, сказала:

— Страшно рада познакомится, миссис…

Но, вместо того чтобы ответить на приветствие, индианка вдруг запустила руку сестре в штаны, а затем быстро ощупала ее грудь. Закончив осмотр, она почти крикнула Старой Шкуре одно единственное слово: «Вехоа!» — и зажала рот рукой. Вождь и все остальные в изумлении повторили ее жест.

Рано или поздно индеец обязательно начинает чихать, если где-то рядом находится белая женщина. Некоторые объясняют это тем, что женщины бледнолицых пользуются духами и пудрой, но я категорически заявляю: моя сестра не знала иной косметики, кроме простого хозяйственного мыла.

Но как бы вы ни толковали внезапный насморк Старой Шкуры, факт остается фактом: до этого никому из шайенов и в голову не приходило, что Керолайн женского пола.

Глава 3. У МЕНЯ ПОЯВЛЯЕТСЯ ВРАГ

Различать мужчин и женщин для шайенов не менее важно, чем мертвых и живых, и они были ужасно довольны, что установили факт половой принадлежности Керолайн так быстро. Кроме того, антилопу уже съели, а собака еще не доварилась. Вот они и убивали время, с любопытством толпясь вокруг нас.

Некоторые протягивали руки и щупали нашу одежду, не дотрагиваясь, впрочем, до нас самих. Для белого человека вообще удивительно, насколько индейцы чужды фамильярности, и лишь невежество толкает их на странные, с нашей точки зрения, поступки. Я уверен, что, понимай мы их речь, мы услышали бы многословные и искренние извинения Падающей Звезды за свою бесцеремонность.

Я, естественно, оказался в центре внимания детей. С Маленьким Конем — мальчишкой, присматривающим за лошадьми, — мы сразу же прониклись взаимной симпатией. Правда, я так и не поблагодарил его тогда, но дело в том, что уже в том возрасте я был хитер и изворотлив (благодаря чему и прожил столь долгую жизнь). Теперь же, видя, как он восхищается моими башмаками, я быстро снял их и протянул ему. Но я ошибся: мальчик просто поражался, как это можно держать свои ноги в тюрьме, и жестом отверг подарок.

Тут дошло дело и до вареной собачатины. Я втайне надеялся, что маленького зверька на всех не хватит, но просчитался. Нам с Керолайн положили по самому большому куску. Шайены не расходились до полуночи. Впрочем, одни уходили, другие приходили поглазеть на нас с сестрой, а некоторые заворачивались в шкуры, ложились на пол и преспокойно засыпали, не обращая внимания на болтовню и смех остальных (вопреки расхожему мнению белых, индейцы страшно общительны, когда находятся в кругу своих). Время бежало, Бизонья Лежка то и дело подбрасывала в костер сушеный помет, а Старая Шкура выкурил уже около пяти трубок своего вонючего зелья. Одним из последних пришел Бугор и дружески нам улыбнулся. Не уверен, что он помнил нас после бурных событий вчерашнего дня, но с его стороны было очень благородно не винить нас в совершенных насилиях и убийствах.

Что до Керолайн, то после манипуляций Падающей Звезды она сидела с совершенно ошарашенным видом и даже съела свой кусок собаки. Старая Шкура больше не смотрел в ее сторону. Это не было оскорблением, просто она перестала его интересовать.

Наконец Бизонья Лежка предалась давно заслуженному сну, и огонь в очаге стал угасать. Как выяснилось на следующее утро, чтобы уложить нас, она выгнала часть своих детей: так, мой обожатель Маленький Конь отправился спать в типи своего брата, оказавшегося не кем иным, как Красным Загаром.

А пока мы с сестрой сидели и смотрели на умирающий огонь и струйку дыма, поднимающуюся наверх, к дымоходу, а оттуда — в темно-синее ночное небо, усыпанное мириадами желтых звезд.

Рядом с нами мирно спал Старая Шкура, запрокинув голову назад, так что цилиндр снова оказался на земле, а большой клювоподобный нос смотрел строго вверх. Отовсюду слышалось размеренное дыхание спящих, но не храп: индейцев с детства приучают не издавать лишних звуков.

И вот последняя бизонья лепешка вспыхнула на прощание голубоватым светом и рассыпалась золой.

Мне все еще было немного тревожно, но страх прошел. Вы можете невесть что подумать обо мне, ведь я был вдали от дома, отца убили и все такое, но мое состояние никак не описывалось словом «отчаяние». В палатке было тепло, а люди вокруг оказались вполне сносными. Уж если они не расправились с нами сегодня, то с какой стати станут делать это завтра? Нельзя же, в самом деле, вечером обогреть и накормить человека лишь затем, чтобы утром убить! С другой стороны, конечно, они не белые, от этого уж никуда не денешься.

— О чем задумалась, Керолайн? — шепнул я темной массивной фигуре рядом с собой, сидящей уперев подбородок в сложенные руки и сдвинув шляпу далеко на затылок. Она выглядела довольно мрачно, да и голос ее прозвучал не веселее.

— Дикари есть дикари, Джек, — ответила она слишком громко, на мой взгляд, ведь вокруг спали. — Видел, что они сделали с собачонкой? Когда меня стали щупать, я уже решила, что настал мой черед отправляться в котелок. Но людей они, видимо, не едят. Все равно, Джек, не очень-то им доверяй.

Она по-сестрински ткнула меня в бок и встала, что оказалось довольно непросто после многочасового сидения со скрещенными ногами.

Она снова повторила свою последнюю фразу: «Не очень-то доверяй им, Джек», — с той существенной разницей, что на этот раз я не получил тычка, и выбралась из типи. «Пошла облегчиться на сон грядущий», — подумалось мне, но сам я не последовал ее примеру, опасаясь новой встречи с воющими в прерии собаками.

Так я увидел Керолайн в последний раз на долгие годы. Много лет спустя мы встретились вновь, но всему свое время. А тогда она просто спустилась на луг, отвязала коня и скрылась в ночи. Поймите меня правильно, я недолго тосковал по ней и вскоре забыл совершенно. Никто не сможет упрекнуть меня за это.

Я наверняка услышал бы стук копыт, если бы не уснул сразу же после ее ухода. На бизоньих шкурах было так удобно и тепло! Они плотно прилегали к телу своей гладкой стороной, здорово грели и казались в конце концов твоей собственной кожей, на которой почему-то вырос густой мех.

Открыв глаза, я увидел перед собой Маленького Коня, трясшего меня за плечо. «Пошли!» — жестом приказал он, и сон окончательно выветрился из моей головы, что было не мудрено, поскольку утро оказалось на редкость прохладным. Я поплелся за ним на луг, где паслись лошади. В лагере был небольшой переполох, но вовсе не из-за Керолайн, укравшей всего одного коня, а из-за ютов или пауни, сперевших той же ночью около десятка лошадей. Впрочем, Старая Шкура вскоре восполнил потерю, послав своих молодых воинов в ответный рейд.

Маленький Конь одним индейцам ведомым образом уже знал о бегстве Керолайн и правильно рассудил, что я останусь и стану членом племени, поскольку деваться мне все равно больше некуда. Вот он и отправился за мной в палатку Старой Шкуры, дабы приставить меня к работе, выполняемой в племени всеми мальчиками моего возраста: лошади — прежде всего. Нелишне добавить, что в тот момент ему лучше меня было известно мое индейское будущее, о чем говорила его не лишенная юной мудрости усмешка, с которой он выходил из палатки, полной спящих шайенов. Взрослые краснокожие в отличие от детей никогда не встают рано, если нет неотложных дел.

Над нами висело холодное бледно-голубое небо. Вот уже несколько дней я не раздевался и не умывался, что доставляло мне истинное удовольствие. Попав к индейцам, любой белый мальчуган на моем месте думал бы то же самое: «Здорово, теперь никому до меня дела нет. Я с дикарями. Мыться не надо, нужду справляй там, где стоишь», ну и так далее. Но все вышло как раз наоборот. Шайены моются каждый день в ближайшем ручье. Но даже если бы это было не так, то они наверняка выдумали бы какую-нибудь другую повинность. Если ты человек, то тебе никуда не деться от некоторых неприятных обязанностей.

По дороге на луг мы с Маленьким Конем встретили еще нескольких ребят в возрасте от восьми до двенадцати, направлявшихся туда же. Однако после ночного воровства лошадей осталось крайне мало, и вся наша работа свелась к тому, что мы повели их на водопой, а затем на новое пастбище. Ну а потом вся равнина насколько хватало глаз перешла в наше полное распоряжение.

Маленький Конь и другие мальчишки все время перешептывались и хихикали, как я сильно подозреваю, на мой счет. В самом деле, никто, кроме меня, не таскал на себе штаны, рубаху, башмаки, да еще и шляпу, но когда мы вернулись к ручью и полезли купаться, меня отличал от них лишь цвет кожи. Вода сначала обжигала холодом, но это лишь прибавляло визга и озорства.

Когда мы выбрались на берег, я принял героическое решение и надел одни лишь штаны, что тут же было оценено по достоинству и еще больше сдружило меня с моими новыми товарищами.

В лагере они притащили мне целый ворох индейской одежды. Тогда я наконец стянул штаны и обрядился в латаные-перелатаные бриджи из оленьей кожи и подхватил их на талии ремнем. Кроме того, мне достались мокасины, а долговязый мальчишка по имени Маленький Медведь всучил еще и грязное желтое одеяло. Ему-то я и отдал свои прежние штаны, и он недолго думая обрезал ножом штанины, сделав из них гетры, а все остальное выбросил. Башмаки мои никому не понадобились и так и остались лежать на земле. В последний раз я их видел, когда лагерь снимался с места. Если индейцу что-нибудь не нужно, то он просто перестает видеть это и будет сотни раз проходить мимо, даже не удосужившись пнуть никчемный предмет ногой, дабы убрать с дороги.