Томас Бриджер - Маленький большой человек

• Название: Маленький большой человек
• Автор: Томас Бриджер
• Жанр: Вестерн

---

В тот день она надела ярко-синее платье, потрясающе сочетавшееся с ее голубыми глазами. А волосы… Боже мой, ее волосы! Если вам в жизни хоть раз довелось видеть прерию в момент, когда солнце еще стоит высоко над головой, но уже начинает клониться к закату, окрашивая неповторимо мягкими тонами верхушки пушистых колосков бизоньей травы, то вы без труда представите себе теплый цвет ее волос… Но о чем я говорил? Ах, да… Так вот, мы, по обыкновению, сидели рядом за столом, и, услышав мой ответ, она спросила, что же тогда случилось с моей щекой.

— Драка, — сказал я. — Один мальчишка ударил меня.

Ее рот принял форму большой буквы «О», и она опустила мне на руку свою прохладную ладонь. Она и впрямь старалась быть матерью, хотя и представления не имела, как это делается. Настоящая мать тут же дала бы мне по другому уху или потащила бы к врачу. А миссис Пендрейк лишь сказала, что все это весьма печально; она всегда так говорила, когда не знала, как поступить.

Я решил помочь ей выйти из затруднительного положения и опустил левую щеку ей на грудь, а разбитую скулу накрыл ее ладонью.

— Ну и шишка, — сказала она. — Бедный, бедный Джек!

О чем говорить, вы небось и сами знаете, как это бывает… Лежа на ее упругой молодой груди и вдыхая запах ее тела, я чувствовал, что сердце мое бьется все чаще и громче.

Вот ведь негодный мальчишка, скажете вы. Думайте, что хотите, но ведь миссис Пендрейк была лишь лет на десять старше меня. Я с трудом думал о ней как о матери, но все чаще и чаще как о молодой прелестной женщине… поймите меня правильно. Мозг мой окутал розовый туман, и черт знает, что бы я выкинул, не явись в этот момент в дом маленькая делегация в составе мальчишки, которого я извалял в пыли, его отца и городского полицейского, собиравшегося, по всей видимости, повесить меня за ношение холодного оружия.

Если до сих пор миссис Пендрейк как мать и оставляла порой желать лучшего, то в этой ситуации она повела себя просто безупречно. Едва дело доходило до, так сказать, дипломатии, ей могла бы позавидовать сама английская королева.

Начнем с того, что она не сдвинулась с места, оставив незваных гостей торчать в прихожей. Нет, она не крикнула им: «Стойте где стоите!», или: «Сегодня приема нет!» — а просто посмотрела на них. Похожий на буйвола полицейский занял весь дверной проем, и, когда отец того мальчишки хотел что-то сказать, они менялись местами, суетясь и толкаясь. Самого мальчишки мы так и не увидели.

— Миссис, — начал полицейский, — коль мы, вот с ними, пришли вот к вам, так эта не из-за таво, шоб даставить вам неудобства, и, коль вы заниты чичас, мы могем притить и поздже.

Он немного подождал, но миссис Пендрейк никак не прокомментировала его выступление. Тогда слуга порядка продолжил:

— Ну вот и ладно. Я тут парня привел, он, Лукас Инглиш, сын Горация Инглиша, шо хозяин фуражной лавки…

— Так это мистер Инглиш прячется за вами, мистер Тревис? — спросила миссис Пендрейк, и два визитера исполнили свой неуклюжий танец, меняясь местами.

— Да, мэм, это я, — ответил Инглиш, — и поверьте, в моем посещении нет ничего личного… Все эти годы его преподобие удовлетворяет свои потребности в корме именно в моей лавке…

Миссис Пендрейк холодно улыбнулась в ответ и сказала:

— Надеюсь, вы имеете в виду, что его преподобие удовлетворяет у вас не свои потребности в корме, а потребности своих лошадей. Не хотите же вы сказать, что преподобный Пендрейк ест овес?

Инглиш деланно рассмеялся и исчез из виду, а его место снова занял полисмен.

— Тут, миссис, вот в чем дело. Эти два шалопая, пахожа, падрались. Адин дастал нож и, па утверждению другова, пригразил снять с няво скальп, на манер краснакожих, — Тревис ухмыльнулся. — А эта, сами панимаете, не па закону.

— «Скажи мне, кто непогрешим?» — как писал один поэт 5, ответствовала миссис Пендрейк. — Я уверена, мистер Тревис, что сын Инглиша и не собирался использовать свой нож против моего дорогого Джека, а просто по-мальчишески хотел напугать его. И если Джек простит глупого забияку, я не стану предъявлять никакого обвинения. — Она посмотрела на меня и спросила: — Так ведь, дорогой?

— Ну конечно! — ответил я, чувствуя к ней полное обожание за столь ласковое обращение.

— Вот и все, мистер Тревис, — подвела черту миссис Пендрейк, — насколько я понимаю, обсуждать больше нечего. Люси вас проводит.

После этого великолепного спектакля я понял, что кое-чем обязан миссис Пендрейк. О, уверяю вас, даже тогда я догадывался, что все делалось вовсе не для меня: она просто не могла позволить какому-то мужлану подвергнуть себя допросу. Мой нож не был для нее тайной, но я теперь принадлежал ей, являлся частью ее мира, и на меня распространялась ее собственная неприкосновенность. По крайней мере, она так считала. Я никогда не встречал другой женщины, белой или краснокожей, бывшей о себе столь высокого мнения, и это давало ей неоспоримую власть над людьми, которой она пользовалась, как хотела. Если бы она употребляла ее лишь должным образом, это было бы слишком по-мужски, а миссис Пендрейк была женщиной до мозга костей.

Я уже говорил, что не воспринимал ее как мать, но сейчас мне хотелось проявить благодарность, даже если для этого и пришлось бы покривить душой. Ласковое обращение «дорогой» могло прозвучать лишь как часть ее роли в описанном выше представлении для идиотов, но оно меня искренне тронуло.

— Матушка, — спросил я (впервые назвав ее так), — а что это за поэт написал такую мудрую фразу?

Слова из книжек были для нее всем, и я знал, что играю наверняка. Она счастливо улыбнулась, молча подошла к шкафу и сняла с полки изрядно потрепанный томик.

— Его зовут мистер Александр Поуп. У него много замечательных строк… Вот, например, только вдумайся:

Туда толпой стремятся все глупцы,

Куда ступить боятся мудрецы…

Она прочла мне довольно много из того, что насочинял этот парень, и слова отдавались в моей голове, как стук лошадиных копыт, поскольку большинства слов я попросту не понимал. Но мне все же показалось, что он человек умный и умеет верно выразить ту или иную мысль. Есть все же единственно верные слова, когда по-другому уж и не скажешь…

Но, на мой взгляд, для поэта он был как-то недостаточно романтичен. Нет, конечно, глядя на мальчишку, испытавшего то, что испытал я, нетрудно решить, что он не просто завзятый реалист, но и прожженный циник. Может, так оно и есть, но никому и в голову не придет подходить с теми же мерками к женщине, особенно к очаровательной белой женщине, которая к тому же совершенно беспомощна в практических вопросах.

Вот тогда-то я и влюбился в миссис Пендрейк окончательно. Даже сейчас, в старости, я часто вспоминаю о ней: иногда с раздражением, но чаще с восторгом. Да, ее властная натура сыграла не последнюю роль, по крайней мере, в том, как она одним мизинцем расправилась с полицейским и тем торговцем овсом, но я так и вижу ее с томиком мистера Поупа в руках у западного окна гостиной: головка чуть наклонена, и вечернее солнце золотит ей волосы, резко очерчивая линию носа и лба… Она всегда знала, как поступать правильно, ей дала это цивилизация, причем в столь же полной мере, как шайенам тот же дар достался от их дикости, от самой природы. И я сумел понять, что ее беспомощность и безделье — тоже неотъемлемая часть цивилизации. Приставьте такую женщину к какой-нибудь работе, и она потеряет весь свой шарм, подобно античной статуе, которую водрузили на телегу, привязали веревками и куда-то повезли.

Наверное, тогда-то я и постиг смысл белой жизни. Он заключался не в моторах, не в арифметике и даже не в стихах мистера Поупа, а в том, чтобы стать таким, как миссис Пендрейк.

Я назвал свое чувство влюбленностью, но вы, работая над моим рассказом, смело можете именовать его любовью.

Я сидел на стуле с открытым ртом, когда со стороны кабинета прогудел голос его преподобия. Оказывается, он все это время стоял на пороге и был молчаливым свидетелем разговора своей жены с «гостями», равно как и наших с ней экскурсов в высокую поэзию. Ему хватило такта дождаться, пока миссис Пендрейк закончит чтение, и лишь затем оповестить всех о своем присутствии.

— Мальчик, — сказал он мне, и в голосе его прозвучала неподдельная теплота, — я считаю, что все три месяца, проведенные в этом доме, ты честно и добросовестно относился к своей учебе, — он запнулся и стал смущенно расчесывать пятерней свою бороду. Воистину неожиданностям этого дня не было предела. — Мне бы не хотелось, — продолжил он наконец, — чтобы у тебя сложилось неверное впечатление, будто вся наша жизнь лишь труд и заботы. Поэтому завтра, в воскресенье, я возьму тебя с собой на рыбалку, если, конечно, миссис Пендрейк не станет возражать и если ты сам не имеешь ничего против.

На дворе стоял ноябрь, и, хотя зима еще не наступила, было холодно и слякотно, так что ни один нормальный человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, не отправился бы рыбачить ради собственного удовольствия. Тем не менее я принял его приглашение, не думая ни секунды. Я не выносил преподобного, за исключением тех случаев, когда тот принимал пищу, но, хоть это и может показаться вам странным, я был в долгу перед его женой, а значит, задолжал и ему.