Томас Бриджер - Маленький большой человек

• Название: Маленький большой человек
• Автор: Томас Бриджер
• Жанр: Вестерн

---

На дворе стоял ноябрь, и, хотя зима еще не наступила, было холодно и слякотно, так что ни один нормальный человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, не отправился бы рыбачить ради собственного удовольствия. Тем не менее я принял его приглашение, не думая ни секунды. Я не выносил преподобного, за исключением тех случаев, когда тот принимал пищу, но, хоть это и может показаться вам странным, я был в долгу перед его женой, а значит, задолжал и ему.

На следующий день мы поехали к реке. Погода была мерзопакостная, воздух напоминал пропитанную влагой губку, и не успели мы добраться до воды, как кто-то сжал ее и полил дождь. Мы отправились в путь в открытой коляске, которой правил Лавендер. Только ему и достало здравого смысла предусмотреть хоть какую-то защиту от непогоды, захватив зонт, мы же полностью оказались во власти стихии.

То, что Пендрейк ничего не смыслит в рыбной ловле, я понял сразу, увидев, как он насаживает на крючок шарики из хлебного мякиша (другой наживки не было: Лавендер божился, что в конце ноября червей взять просто негде). Денек выдался достаточно поганым, чтобы отбить охоту у самого заядлого рыбака, но, раз уж Пендрейк решил испытать судьбу, спорить с ним полезным не представлялось, хотя вода и лила с его шляпы и черного пальто ручьями.

Лавендер с неискренней готовностью предложил нам свой зонт, но Пендрейк отказался, и неф, облегченно вздохнув, положил под раскидистым деревом одеяло, сел на него и принялся просматривать невесть как попавший к нему иллюстрированный журнал. Читать он не умел, но, видимо, понимал даже больше тех, кто умеет, так как все время фыркал и смеялся.

Мы с преподобным спустились по пологому берегу к реке, и он спросил:

— Как тебе это место, мальчик?

— Не хуже других, — ответил я. Мои волосы слиплись от дождя, вода струилась по щекам, но я приехал сюда не затем, чтобы повеселиться. Кроме того, намокать мне было не впервой, и я этого не боялся.

Но тут он взглянул на меня поверх бороды и с неподдельным сожалением сказал:

— Ой, мальчик, да ты же весь промок! — И с этими словами достал необъятный носовой платок и ласково вытер мне лицо.

Не знаю, сумею ли я верно объяснить, но искреннее тепло было столь редкой птицей в моей жизни, что я застыл как громом пораженный. Меня даже не возмутила бессмысленность его жеста, ведь через мгновение лицо намокло опять, да и вообще глупо вытирать лицо человеку, на котором нет ни одной сухой нитки. А он опустил свою огромную ладонь на мое мокрое плечо и виновато посмотрел мне в глаза. И тут я с потрясающей ясностью увидел, что если лишить его бороды, то, несмотря на недюжинные размеры и незаурядную физическую силу преподобного, миру предстанет лицо человека слабого и неуверенного в себе. У него были большие карие глаза, едва помещавшиеся под веками, когда он моргал.

— Нам незачем оставаться здесь, если ты не хочешь, — сказал Пендрейк. — Мы можем вернуться домой. Идея с рыбалкой была не самой удачной, — он тряхнул головой, и с его бороды во все стороны полетели брызги. Затем он повернулся лицом к мутным водам реки и торжественно произнес: — Он посылает дождь Свой на головы праведных и неправедных…

— Кто? — удивился я.

— Ну, конечно, Отец Наш Небесный, мальчик! — воззрился на меня Пендрейк и нервным движением забросил свою снасть в воду, покрытую крупной рябью. Поплавок плясал на ней как бешеный, и было невозможно понять, клюет или нет.

Индейцы ловили рыбу острогами, и это нравилось мне куда больше лески и крючка. Кроме того, дождь уже доконал меня, поскольку за три месяца жизни в тепле и довольстве я изрядно раскис. Но мне не хотелось обижать преподобного, и я предложил ему остроумный выход из нашего затруднительного положения.

Ему следовало приказать Лавендеру пригнать коляску к самой воде, распрячь лошадь и вернуться с ней под дерево, а мы заберемся под наш открытый экипаж и преспокойно станем ловить рыбу дальше.

До этого мог бы догадаться любой дурак, но Пендрейка искренне восхитила моя сообразительность. Он испытывал явное облегчение от того, что я больше не буду мокнуть. С ним же дело обстояло хуже: по самой своей профессии он не мог позволить себе других удовольствий, кроме еды, и предпочитал во всем остальном терпеть неудобства. По крайней мере, только этим и могу я объяснить то, что он выбрал для поездки открытую коляску, тогда как у него была и крытая. И непонятно, зачем ему понадобился Лавендер, разве что он чувствовал себя неловко со мной наедине?

Человеку его размеров было непросто втиснуться под днище экипажа, но в конце концов ему это удалось, и какое-то время мы сидели молча, вдыхая запах мокрой шерсти, а дождь продолжал лить, смывая забытые нами снаружи шарики хлебного мякиша.

— Знаешь, мальчик, — снова заговорил Пендрейк, — когда ты спросил меня о том, кто посылает нам дождь, я осознал свою страшную ошибку. — Он сидел, уперев бороду в огромный живот и задумчиво смотрел на занавес из дождевых струй, стекавших с края нашего «потолка». — Я позволил тебе жить в невежестве, как животному, хотя и призван нести слово Божие. Вчера, — сокрушенно говорил он, — я вдруг увидел, что ты быстро взрослеешь и из мальчика скоро превратишься в мужчину.

На мгновение я испугался, что вчера он видел меня на груди своей жены и превратно это истолковал.

— Миссис Пендрейк… — продолжил преподобный и запнулся, а я весь напрягся, готовясь удрать. — Миссис Пендрейк — женщина и ничего не понимает в подобных вещах. Она смотрит на тебя глазами матери и видит только любимого сына, что конечно же делает ей честь. Но я — мужчина, а посему не чужд греху. Мне довелось пережить всякое, причем примерно в твоем возрасте. Я знаю, что такое дьявол, мальчик, я держал его за руки, чувствовал его зловонное дыхание, и оно казалось мне нежнейшим ароматом…

Он повысил голос и еще минут пять продолжал бичевать себя подобными признаниями, уперевшись головой в дно коляски, отчего его шляпа смялась в блин, а сама коляска приподнялась на несколько дюймов над мокрой землей.

Наконец он успокоился и уже более мягко произнес:

— Я слышал ваш разговор с полицейским. И знаю, что нож был у тебя. И я отлично понимаю, мальчик, почему тебе могло прийти в голову достать его… Меня совершенно не интересует, кто эта девочка. Я уверен, что, хоть поступком твоим руководил дьявол, ты просто не распознал его под женским обличьем. У нее ведь бархатные щечки, шелковистые волосы, длинные ресницы, голубые глаза и алые губки? Неважно! Под этой маской — звериный оскал, а ее медовый рот — пещера смерти.

Я даже вздрогнул, словно меня укусили. О каких девчонках он говорит? Ведь моим одноклассницам дай Бог по десять лет!

— Я не осуждаю тебя, мальчик, — гнул свое преподобный. Скажу тебе больше: и мне знаком огонь, пылающий в крови и пожирающий разум. Твое детство прошло среди дикарей. Но ведь мы отличаемся от них, не правда ли? Да, мы другие, потому что умеем подавлять в себе первобытные порывы, умеем сдерживать свои желания, а не поощрять их. Женщина — это сосуд, и во власти мужчины превратить ее в золотую чашу или в помойное ведро.

В этот момент появился Лавендер под зонтом и с огромной корзиной в руке. Согнувшись в три погибели у коляски, он заговорил идиотским заискивающим тоном, который, как видно, приберегал именно для преподобного Пендрейка, поскольку обычно слова его текли хоть и не по правилам, но грубо и убедительно.

— Ваша честь, — юлил он, — вот вам… ежели захотите… с сыночком вашим… это ленч.

— Поставь и уходи, — коротко бросил его преподобие.

Когда Лавендер убрался, Пендрейк сказал:

— Вот тебе пример. Неужели ты думаешь, что если бы Лавендер и Люси жили, как все, не оскорбляя законов божеских и человеческих, я бы настаивал на их браке?

На это я мог бы ответить (хотя, разумеется, промолчал), что прежде всего не знаю, является ли его преподобие сторонником или противником рабства. Да, он освободил Лавендера, но это еще ни о чем не говорит. Если он аболиционист, то почему утверждает, что вольная жизнь избалует цветных и сделает их ленивыми? Сегодня, я знаю, вы можете вычитать в книжках по истории, что в Миссури тех дней вопрос рабства стоял крайне остро, что по ночам трещали выстрелы, что в штате процветал террор и тому подобное. Не знаю, правда ли это, могу сказать лишь одно: живя в самом сердце этого штата, я ни о чем подобном слыхом не слыхивал. Так что в следующий раз, читая нечто подобное, имейте это в виду. С другой стороны, я знавал немало людей, которые исколесили всю прерию вдоль и поперек в самый разгар войны с индейцами, и не встретили ни одного враждебно настроенного краснокожего. Здесь тот же случай: я никогда не встревал в политику, а потому многого и не знал. Тогда найти поутру на улице труп с ножом в спине или с дыркой от пули редкостью не являлось, и все относились к этому довольно обыденно. Да и Пендрейка в городе уважали за то, что он никогда не выступал с громогласными заявлениями в чью-либо пользу.