Никита Симонян - Футбол – только ли игра?

• Название: Футбол – только ли игра?
• Автор: Никита Симонян
• Жанр: Спорт
• Год: 1998
• ISBN: 5-88641-120-8

Книга о футболе 50х-80х годов глазами легендарного спартаковского форварда, одного из лучших бомбардиров чемпионатов СССР, олимпийского чемпиона, многократного чемпиона страны и обладателя кубка, заслуженного мастера спорта и заслуженного тренера Советского Союза Никиты Павловича Симоняна.

Живая легенда футбола вспоминает свой жизненный путь и анализирует итоги последних событий в футбольном мире. Особенно любопытны страницы восспоминаний, посвященные бразильскому футболу, Пеле, Гарринче, Вава, Диди. Впрочем, вся книга насыщена известными именами, памятными для всех матчами, личными впечатлениями от игры великих зарубежных и наших футболистов.

---

Я понимал, что главное место в моей жизни теперь займет футбол. Если поступлю в институт, все равно основное время будет отдано играм, тренировкам, сборам – все будет подчинено футбольному расписанию.

И все-таки я выбрал футбол или футбол выбрал меня? Может, только случай распорядился моей судьбой? А если бы не приехали «Крылышки» в Сухуми? Если бы не я забил голы во всех матчах? Если бы не заметили меня Дангулов с Гороховым? Как бы тогда повернулась моя судьба?

Надо сказать, что случай произошел вовремя: я только что окончил школу и раздумывал, что делать дальше. Отец уже не соблазнял меня своим ремеслом: вероятно, понял – бесполезно. А вот его младший брат Ангин не переставал меня убеждать, что на свете нет ничего надежней дела, которым он занят. У него была мастерская, патент на легкие чувяки различных моделей и обувь из расслоенных автомобильных покрышек. Верх брезентовый, подошва резиновая. Обувь эту в народе окрестили «Сухум-Сочи»: так прочна, что запросто выдержит неблизкий – 170 километров – путь до Сочи.

Многие сухумские мальчишки бегали во время войны и после в таких башмаках. Летом, правда, ноги в них горели и прели, но для осени и зимы они были спасением. Даже в художественной литературе они увековечены – в них щеголяют герои Фазиля Искандера. Названы они в его рассказах несколько иначе – «Мухус-Сочи», но по всем приметам, изделие Ангина.

Стоило мне заглянуть к нему в мастерскую, он тотчас предлагал: «Садись, попробуй, поработай. Научишься – не пожалеешь». Наверное, люди, которые с удовольствием занимаются своим делом, достойны самого глубокого уважения. Но дядька мой был немногим старше меня, относился я к нему без особого почтения и к его советам не прислушивался.

Самым большим авторитетом был для меня дядя Ваня, Иван Павлович, брат мамы, адвокат. Помню, меня всегда поражало, с каким подчеркнутым уважением здороваются с ним в городе люди. Он много рассказывал о своей профессии, отвечая на мои недоуменные вопросы: как можно сочувствовать преступнику, тем паче защищать, если его вина доказана? Дядя Ваня объяснял мне, почему необходимо право на защиту. Понять человека, найти обстоятельства, которые смягчали бы вину – от этого порой зависит его будущее, возможность переменить жизнь. Сколько раз потом, став тренером, мне придется брать на себя адвокатскую роль…

Дядя Ваня помог мне разобраться в самом себе. Я соглашался, что склонности у меня явно гуманитарные. Любил литературу, историю, много читал. Был далеко не первым учеником в классе, но во время диктантов по русскому языку отличники подсаживались ко мне поближе: писал почему-то без ошибок, хотя и не успевал выучить всех правил. Может быть, дядя Ваня был прав, советуя мне остановиться на юриспруденции и ехать в Тбилиси учиться. Во всяком случае, эта идея мне нравилась.

Еще я очень любил музыку. Мог часами просиживать у черной тарелки радио. Если заранее узнавал, что будет исполняться 5-я или 6-я симфония Чайковского, симфонии, сонаты Бетховена, старался не пропустить. Дядя Карлуша говорил, что у меня хороший слух, хорошая музыкальная память. Сейчас думаю, мог бы стать музыкантом, направь меня вовремя чья-то рука. Направить было некому – дядя Карлуша рано умер, и в последний раз наш оркестр играл у него на похоронах. А потом забросили свои инструменты.

Если бы… если бы…

В ту пору я твердо знал только одно: кем бы ни стал, чем бы ни занялся – все равно буду играть в футбол. Хочу играть! Не надевать время от времени форму, бутсы и выходить поразмяться, а играть в команде, рядом с мастерами.

Почти все мальчишки гоняют футбольный мяч, забивают голы или стоят в воротах, переживают наслаждение, азарт игры. А во взрослой жизни становятся токарями, учеными, инженерами, музыкантами, оставляя за собой в футболе лишь роль болельщиков. Меня такая роль не устраивала. Футбол был для меня возможностью самовыражения. Верю, что футболистами рождаются, задача тренеров – разглядеть способности подопечных, помочь им раскрыться. От природы я был мальчишкой шустрым, быстрым, координированным, на поле мне многое легко давалось, поэтому невольно усложнял задачи, иначе не было бы интересно. Наверное, я добился большего, чем многие мои товарищи из уличных команд, и футбол уже не был для меня только развлечением. Поднялся на ту ступеньку, с которой уже видна вся сложность игры, сложность тактики, техники, беспредельность их совершенствования.

КРЫЛЬЯ

На Курском вокзале нас встречал Горохов. Пританцовывал от холода на платформе, но, как всегда, был в хорошем настроении:

– Не робей, южанин! Московские зимы – пустяки, понимаешь ли. Сердца у москвичей горячие, не дадут замерзнуть.

Мы сели в троллейбус и поехали к Владимиру Ивановичу домой. Троллейбус шел по Садовому кольцу. Садовое? А где же сады?..

Москва ошеломила. Широкие улицы, огромные площади, беспрестанное движение, гул, автомобильные гудки, толпа. А вспоминаешь сейчас послевоенную Москву и удивляешься: какой же она была маленькой в сравнении с нынешней! Чуть в стороне от Садового кольца уже начинались приметы окраины – маленькие деревянные домики вдоль трамвайной колеи.

Но в то время, особенно после тихого Сухуми, где самым людным и шумным местом был базар, город казался гигантским, непостижимым – как здесь жить, как ориентироваться? Неужели можно к нему привыкнуть?

Теперь Москва стала родной: прожил здесь большую часть жизни. Разумеется, как все москвичи, жалуюсь на шум, на толпу, толчею, сумасшедший ритм, а едва оторвавшись от всего этого, скучаю – домой бы скорее, в Москву!

Из окна Гороховых тоже был виден кусочек Москвы: проплывали валенки с калошами, резиновые ботики, постукивали, поскальзывали по тротуару чьи-то белые фетровые бурки, отделанные кожей… Семья Гороховых – Владимир Иванович, Клавдия Михайловна, двое ребятишек, Андрюша и Алла, – жила во Вспольном переулке, недалеко от площади Восстания, в старом доме, в небольшой подвальной комнате, куда едва пробивался дневной свет. И, несмотря на тесноту, меня приютили. Не на день, не на два – на несколько лет. В темном чулане на большом сундуке устроили постель.

– Будь как дома, Никита, – сказала при знакомстве Клавдия Михайловна.

Так я себя и чувствовал у Гороховых – как дома, хотя был очень застенчив. Раскрепощало доброе отношение. И со временем мне не раз приходилось убеждаться в том, что истинная доброта проверяется вот таким умением делиться последним.

Еще не отменили карточек. Хлеб в булочных развешивали, буханки разрезали на куски, кусочки, довески. Клавдии Михайловне непросто было всех накормить. А мой вклад в семейный бюджет, как сейчас понимаю, был невелик.

Но тогда не принято было жаловаться на тяготы быта. Может, жалобы не запомнились? Не знаю. Главное, что определяло состояние, настроение людей в ту пору – облегчение: кончилась война, мы победили! Отступили тревоги. Не гибли больше на фронте люди. И фронта не было. Были фронтовики, возвращающиеся к мирной жизни. Само это слово звучало особенно, как характеристика надежности: «Что он за человек?» – «фронтовик», – и этим сказано многое.

На улицах все время встречались люди в военной форме. С погонами и без погон, с невыгоревшими полосками на плечах. Среди скромно одетых женщин мелькали модницы в жакетах с высокими плечами; пижоны того времени мели тротуары широченными брюками, особым шиком считались комбинированные курточки на молниях и маленькие кепки с пуговкой.

У кинотеатров стояли очереди. Шли трофейные фильмы – «Судьба солдата в Америке», «Леди Гамильтон», «Большой вальс», картины с Диной Дурбин – красивые картины про незнакомую красивую жизнь, всегда хорошо кончавшиеся.

Гороховым тоже иногда удавалось выбраться в кино или на концерт. Я тогда оставался с детьми. Андрей и Алла меня слушались как старшего брата и уважали.

Особая тяга была в ту пору к зрелищам, праздникам. Народ изголодался по ним, и теперь, когда тревоги отступили… В дни футбольных матчей, казалось, вся Москва устремлялась на стадион «Динамо». Битком набитые вагоны метро, переполненные троллейбусы с открытыми дверями. Пассажиры гроздьями висели на подножках трамваев, некоторые ухитрялись прицепиться сзади к автомобилям… Обладатели билетов считались самыми счастливыми людьми. О том, чтобы стрельнуть лишний билетик, и речи быть не могло. Легче было всеми неправдами шмыгнуть мимо контролеров. Иногда самым шустрым пацанам удавалось отвлечь милицию и перемахнуть через ограду стадиона.

«Крылья» не пользовались такой популярностью, как «Динамо», «Спартак», ЦДКА. Если играли эти команды, стадион оглушительно ревел. Поддержка была столь мощной, что без преувеличения можно сказать: матчи выигрывали и болельщики.

Тот, кому довелось ощутить непередаваемую атмосферу послевоенных стадионов, может лишь грустить по ней. Редко какие игры сегодня проходят при заполненных трибунах. Такой накал футбольных страстей в сороковые годы обычно объясняют тем, что выбор развлечений был не слишком широк, что телевидение не доставляло матчи на дом, да и телевизоров вообще еще не было… С этим нельзя не согласиться. И все-таки, думаю, главное в том, что люди после всего пережитого испытывали невероятную потребность в широком радостном общении, которое дает только стадион, в открытом выражении чувств.