Александр Гуров - Профессиональная преступность

• Название: Профессиональная преступность
• Автор: Александр Гуров
• Издательство: Надежда-1
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-86150-003-7

Художественно-публицистическое эссе «Профессиональная преступность», в котором автор, генерал-майор милиции А. Гуров, рассказывает об истории организованной преступности от знаменитого российского разбойника XVIII века Ваньки Каина до современных мафиозных кланов в нашей стране.

---

Русская блатная «музыка»

Формирование в преступном мире России стабильного ядра профессиональных преступников сопровождалось установлением специфических атрибутов их субкультуры, криминальных традиций и обычаев. В криминалогическом аспекте наибольший интерес представляет воровской жаргон (воровской язык).

Известно, что условным языком владели уже преступники Древней Греции, в русском государстве им пользовались первые волжские разбойники. В разных странах тайный язык преступников именовался по-разному (например, арго), хотя отражал одно и то же – особенности криминального образа жизни.

На Руси этот язык известен под названием «музыка». По словам В.И. Даля, эта «музыка» была разработана столичными мошенниками, карманниками и ворами разного промысла, конокрадами и барышниками. Однако это высказывание, по нашему мнению, далеко не полностью отражает характер возникновения жаргона.

Среди ученых нет единого мнения о времени зарождения жаргона русских преступников. Языковед А. Шор относил начало его возникновения к XVIII веку (в странах Западной Европы он появился уже в XIII веке). В. Трахтенберг утверждал, что жаргон и условный шрифт преступников произошли от условных обозначений офеней (торговцы-разносчики мелкого товара), слова которых им найдены в рукописях XVII века. Другие связывают зарождение жаргонизмов с появлением волжских разбойников. Представляется, что указанные точки зрения авторов скорее следует отнести не ко времени зарождения воровского жаргона, а к периоду его окончательного формирования в преступном мире России. Возникновение же тайного языка преступников относится к более раннему периоду, когда на Руси происходило деление общества на классы и, как следствие этого, наблюдалось появление и рост преступности. Выработка жаргона происходила, как отмечал языковед Б. А. Ларин, стихийно и диктовалась своего рода необходимостью, в связи с чем тайная речь воровской организации развивалась вместе с преступниками. Поэтому анализ жаргона позволяет сделать вывод о том, что уголовно-профессиональный язык отдельных категорий преступников, преимущественно воров, окончательно утвердился в России уже в первой половине XVIII века.

При этом отмечается интенсивное распространение воровского языка и пополнение его новыми жаргонизмами. Так, из польского языка в русский воровской жаргон перешли слова: «капать» – доносить, «коцать» – бить, «мент» – тюремный надзиратель; из украинского: «хавать» – есть, «хомка» – нож, «торбохват» – арестант; из цыганского: «чувиха» – проститутка, «марать» – убийать, «тырить» – воровать; из тюркского: «яманый» – плохой, «кича» – тюрьма.

Ученые прошлого (М. М. Фридман, Г. Н. Брейтман) и современные (М. Н. Грачев) отмечали, что общими для различных категорий жаргонов русского арго явились многие элементы еврейской «блатной музыки». Это обусловливалось двумя причинами. Во-первых, некоторые группы еврейского населения дореволюционной России по роду своей деятельности стояли близко к преступному миру. Таковыми были содержатели игорных домов, питейных заведений («шинков»), домов терпимости, ростовщики, маклеры, торговцы и даже скупщики краденого. Специфика подобного рода занятий требовала нередко общения с уголовными элементами и известной конспирации, для чего использовался жаргон.

Во-вторых, у евреев имелся разговорный язык идиш, благодаря которому они общались между собой. Элементы идиша также нашли значительное распространение в русском жаргоне. В частности, «хавира» – воровской притон, «хевра» – группа карманников, «шайка» – от еврейского (chover) общество, содружество, «мусор» – агент сыскной полиции (от евр. «доносчик»).

Значительное влияние на процесс развития русского арго оказал также более «опытный» преступный мир стран Западной Европы особенно с развитием капитализмма в России. Причем заимствование шло как из литературного языка, так и из профессионализированных жаргонов преступников. Например, из немецкого языка были заимствованы такие слова-жаргонизмы, как «фрайер» – общее название жертвы, «бур» – сообщник, «гутенморген» – утренняя кража; из французского: «шпана» – мелкий вор, «марьяжить» – завлекать, «алюра» – проститутка; из английского: «шоп» – магазинный вор, «шкет» – подросток; из венгерского: «хаза» – притон.

Жаргон, как правило, вырабатывался у каждой категории профессиональных преступников. С одной стороны, он носил универсальный характер, т е. определенная часть терминов и слов являлась общей для всех правонарушителей, а с другой – был сугубо индивидуален для каждой группы. Наиболее развитым оказался специализированный жаргон карманных воров, карточных шулеров, взломщиков сейфов, бродяг и скупщиков краденого.

Профессионализация корысти

Конец XVIII и первая половина XIX веков знаменуются разложением крепостнических отношений и как следствие этого резким ростом бродяжничества, увеличением преступлений, хотя ее уровень в расчете на 100 тыс. населения был относительно небольшим (в 1853 году на полмиллиона населения С. – Петербурга приходилось всего 5 убийств, 6 грабежей и 1260 краж и мошенничеств).

В структуре преступности по-прежнему преобладали имущественные преступления, число насильственных деяний было незначительно. Это связано в определенной мере с общим процессом изменения качественной стороны преступности и устойчивой тенденцией перехода от насильственного завладения чужим имуществом к тайному его похищению.

История капитала – история грабежа

Рост капитализма в России знаменовал собой изменения во всех сферах социальных, экономических и правовых отношений общества, что обусловило качественно новый этап в развитии преступности, в том числе профессиональной.

С отменой крепостного права значительно снизилось (почти вдвое) бродяжничество, в то же время резко увеличилось число имущественных преступлений. Раскрепощение дало крестьянам личную свободу, одновременно ухудшив их материальное положение, поскольку большой выкуп за малый надел земли не давал возможности прокормить семью, а это приводило к разорению многих крестьянских дворов. Реформа 1861 года вызвала интенсивные миграционные процессы в стране, в связи с чем пореформенный период характеризуется также резким увеличением преступности в городах, где оседали разорившиеся крестьяне, прибывающие на заработки. Непривычные условия городской жизни, жестокая эксплуатация, недовольство «дарованной» свободой и нищенство толкали их на путь совершения преступлений.

Однако не все виновные совершали преступления из-за голода и нищеты. Например, подлоги кредитных бумаг, карманные кражи, карточное мошенничество, кражи под предлогом посещения богатых лиц (квартирные кражи), и другие совершались профессиональными преступниками, нередко выходцами из купеческого и дворянского сословий. Аналогичное замечание можно отнести и к проституции. Небезынтересно отметить, что английский ученый Вильям Бутс, проведя исследование преступности, в том числе проституции, обнаружил среди проституток лишь 2% женщин, вставших на этот путь из-за бедности. Основными мотивами оказались: соблазн – 33%, добровольный выбор – 24%, дурное общество (окружение) – 27%.

Не изменилась структура преступности России и в конце XIX столетия – периода наиболее интенсивных темпов развития капитализма.

Так, с 1868 года все виды преступлений почти при стабильном числе населения возросли в несколько раз. Например, убийства – более чем в 10 раз, кражи в 5 раз и т п. Преступность в России в целом до конца столетия постоянно возрастала, опережая темпы роста населения. Ее увеличение происходило исключительно за счет имущественных преступлений, дела о которых составляли две трети от общего числа всех уголовных дел.

Сколько было профессиональных преступников?

Вызывает криминологический интерес также хотя бы примерное количество профессиональных преступников в дореволюционной России. Определить это очень сложно, поскольку раскрываемость преступлений в конце XIX – начале XX веков была низкой. Однако некоторое представление можно получить из ежегодных отчетов и обзоров полиции. В среднем за год полиция С. – Петербурга задерживала профессиональных бродяг до 200—300 человек; лиц без определенного места жительства и работы – до 20 тыс.; воров – свыше 1000 (из них четвертая часть ранее подвергалась судимости); нищих – до 19-20 тыс. человек. Если среди них и не было профессионалов высокой квалификации, то все же бесспорен был тот факт, что они существовали за счет противоправного занятия (бродяжничество и нищенство являлись преступлениями).

Кроме того, в антропометрическом отделении С. – Петербургской полиции на начало XX века хранилось учетных карточек на столичных преступников – 47437 единиц и на провинциальных – 10453. Если принять во внимание, что на учет ставились чаще преступники устойчивого типа, то значительная часть состоявших на учете, очевидно, могла быть отнесена к категории профессионалов. Вместе с тем «попытка установить число этих привычных или профессиональных преступников, специалистов и аристократов в преступном мире, – писал М. Гернет, – дают поражающе малые цифры». Отмечалось, что в Англии, Германии к 1907 году их насчитывалось не более 2-4 тыс. Не была, очевидно, исключением и Россия, если подходить к оценке профессионального преступника с позиций его квалификации и «аристократичности», в чем нас убеждает анализ контингента сахалинских каторжан, проведенный известным журналистом В.Дорошевичем. Если же исходить из признака существования за счет преступной деятельности, то показатели будут значительно выше.