Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом

• Название: Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
• Автор: Всеволод Гаккель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5–93682–183–8

«Аквариум как способ…» – не только первый писательский опыт Гаккеля, но и первый взгляд на историю группы изнутри. Книга повествует о счастливых рок-н-ролльных 70–80-х, уводит читателя за кулисы концертной жизни музыкантов. Она представляет интерес не только для поклонников «Аквариума», а также для всех тех, кто интересуется историей российской рок-музыки.

…на всех 365 страницах подробно изложена Большая Обида Гаккеля, под знаком которой, если верить этим записям, прошла вся жизнь Гаккеля с момента его физического ухода из «Аквариума». Обида не столько за то, что Гребенщиков использует название «Аквариум» для группы, в которой никого, кроме него самого, из старого состава нет. Скорее за непонимание и, как кажется Гаккелю, нежелание понимать. Именно поэтому книга предназначена, может быть неосознанно, БГ – чтобы объяснить тому свои мысли и свою оценку происходящего.

Все это было бы абсолютно неинтересно постороннему читателю, но помимо выяснений отношений с собой и бывшими друзьями в книге весьма занимательно и по-новому изложена история не только «Аквариума», но и всей музыкальной тусовки 70-х – 80-х, а также того периода, который мало отражен в литературе – 90-х.

Биография «Аквариума» давно стала мифом, причем существуют канонические тексты и апокрифы. БГ с его любовью к туманным формулировкам и манере говорить так, что никто никогда не знает, шутит он или всерьез, немало этому мифотворчеству поспособствовал. Книга Гаккеля, несмотря на то, что написана от лица участника событий, – это взгляд человека почти со стороны.

Судя по его словам, он никогда не был полностью включен в эту тусовку, многого в ней не понимал и не принимал, что и послужило в итоге причиной ухода. Хотя, конечно, приходится лишь верить ему на слово, отдавая себе отчет в очевидной необъективности автора.

…

Конечно, можно усмехаться, глядя на обиду Гаккеля на Гребенщикова, учитывая, что первый ухаживает за теннисным кортом под Питером, а второй записывает альбомы и дает концерты. Но понять, кто там был прав, кто виноват, все равно невозможно. Так что лучше при чтении книги просто оценить еще раз масштаб личности Гребенщикова, былую дружбу с которым люди не могут забыть десятилетиями. И погрузиться в интересную и толково описанную атмосферу питерских тусовок советского периода.

Святослав Бирюлин (ЗВУКИ.РУ)

---

В это время в том же Клубе фабрики им. Крупской случился концерт «Мифов» с духовой секцией, которую собрал Юра Ильченко. Это был чрезвычайно интересный проект. К нам в гости приехала «Машина Времени», и мы договорились, что они смогут выступить вместе. Никто ничего не ожидал. Но их выступление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Это было невероятно круто, и, может быть, это было одно из лучших выступлений «Машины» в Ленинграде. С тех пор Юра Байдак, самый талантливый промоутер в городе, устраивавший почти все концерты, взялся за активный прокат «Машины». Естественно, мы ходили на все концерты, и «Аквариум», на правах друзей, пользовался эксклюзивным правом проходки в любом количестве.

К лету мы с театром переехали в студенческий городок на Измайловском проспекте возле парка Победы, в тот самый зал, где я впервые увидел «Аквариум». И мы стали восстанавливать спектакль «Невский проспект», который для меня был новым. Боба на месяц забрали на военные сборы, и я полностью отдался театру. Я по уши влюбился в приму нашего театра Любу Кутергину, и для меня каждая репетиция была праздником. Впрочем, в неё все были влюблены. Тот, кто не был влюблен в Любу, был непременно влюблен в Марину Житкову, тоже приму. Мы все быстро подружились и иногда болтались втроем. И, неожиданно для себя, в компании этих девушек я начал курить.

Этим же летом Васин устроил празднование дня рождения Пола Маккартни, и мы с Дюшей пытались принять в нём участие вдвоём, но это получилось не очень убедительно. Однако тогда катило всё, поскольку вообще не было никакой внешней публики, а на все сейшена неизменно ходила одна и та же тусовка. У меня было ощущение, что в этом городе я знаю абсолютно всех. По-моему, это ощущение и сейчас не прошло, просто я не знаю как может быть по-другому. Вся тусовка опять собиралась отправляться в прибалтийские страны, но меня что-то не потянуло. Я только раза два съездил в Москву, освоив и эту трассу.

У брата Андрея родилась дочь Ольга. Алексей уже давно начал меня терроризировать. Он пропил мой приемник, выставил меня из отдельной комнаты, и я жил в одной комнате с мамой. Я решил начать жить самостоятельно и за 50 рублей снял квартиру у знакомых Вовы Ульева. Я надеялся, что это позволит мне укрепить союз с Любой, но наша совместная жизнь не состоялась. Я был отвергнут и впал в безразличное состояние.

Я получал 90 рублей, и денег едва хватало на сигареты и кофе в «Сайгоне», куда я ехал сразу после работы. И как-то механически на какое-то время я подпал под влияние «Сополса». Но один раз, зайдя к Родиону, который в то время был главным экспертом в этой области и жил на квартире у Сэнди, я увидел как он выходит в окно четвертого этажа и идет курить на соседний балкон. На меня это произвело настолько сильное впечатление, что я отказался от дальнейших опытов.

В это время, несмотря на некоторое отдаление от центра, моя квартира стала прибежищем для многих моих знакомых и иногородних скитальцев. Так, в это время появился Болучевский. Он был чуть моложе меня, но уже с сединой в роскошных вьющихся волосах. Он когда-то играл на барабанах и поступил в группу как барабанщик, но без оных. Это никого не удивило, поскольку тогда мало кто имел свои инструменты. Отягощалось это лишь тем, что узнать, как на самом деле он играет, можно было только прямо на концерте. И мы отправились в Москву на совместный с «Машиной Времени» концерт в Архитектурном институте. Концерт был прямо в фойе на помосте, сооруженном из столов, и народу было немерено. Мы сыграли рыхло, неуверенно и на фоне «Машины» выглядели полной самодеятельностью, и фактически так оно и было. Играть далее с барабанам без баса казалось глупо. В то время мне пришлось вернуть виолончель, и я оставался без инструмента. И я заехал к родителям Файнштейна, взял у них бас-гитару и начал осваивать бас, пока Михаил не вернулся из Армии. Я писал ему письма, где в деталях описывал каждый сейшн.

Театр снова переехал в Дом архитекторов. Леня Тихомиров к этому времени ушел и, помимо игры в оркестре, мне выпала роль поэта. Я должен был выходить с гитарой в белом костюме и белом цилиндре и петь романс на стихи Мандельштама, который в предыдущей редакции спектакля пел Леня. Я чувствовал себя крайне неловко. В оркестре мы сидели рядом с Сашей Александровым, который играл на фаготе, и все звали его просто Фаготом. Мы всё время дрались смычками и «тростями», чем вызывали постоянные нарекания Володи Диканьского.

Этой же осенью случилось эпохальное событие – Боб с Наташей решили пожениться. Естественно, была сыграна рок-н-ролльная свадьба. Целый день мы катались на «Чайке» по городу, пили шампанское, а потом поехали в «Англетер». В общем-то, это была обычная свадьба с длинным столом и прочей бижутерией, только гости приходили с музыкальными инструментами и на улице стоял народ, который пытался просочиться, как на сейшн, потому что играла «Машина Времени». Медовый месяц чета решила провести в моей квартире, и я переместился жить на кухню. Поначалу это было приятно, и можно сказать, что мы жили, как в коммуне, но постепенно Наташа вступила в свои права, и коммуна стала носить признаки коммуналки. Это значило и то, что я платил за квартиру, но при этом потерял право голоса.

Васин устроил очередной праздник по случаю дня рождения Джона Леннона в кафе «Кристалл», и я там дебютировал как басист. Это было не очень убедительно. Однако все были пьяны и веселы, и никто не предъявил никаких претензий к моей игре. После этого к нам поехали целой компанией, которая ночевала у меня на кухне. Наталья была против, но я чувствовал моральное право приглашать гостей, всё-таки я жил у себя дома. Так мы прожили месяца четыре, пока, наконец, соседи не нажаловались хозяину квартиры на бесконечный шум и громкую музыку, и нам пришлось съехать. Я мечтал о свободе, но был необычайно рад вернуться домой и жить в одной комнате с матерью. Боб с Натальей переехали на Алтайскую, где они какое-то время жили с его мамой и бабушкой.

В очередной раз «Машина Времени» приехала с Юрой Ильченко, которого они незадолго до этого рекрутировали из группы «Мифы». Они дали несколько концертов в том же «Кристалле». Это было совершенно незабываемое время. Как-то раньше было непонятно, в чем же различие между московской музыкой и ленинградской? Возникшая комбинация давала невероятное сочетание Москвы и Ленинграда. Чуть позже было ещё один совместный концерт с «Аквариумом» в ДК им. Свердлова, на котором мы опять были не очень убедительны.

Зимой мне удалось купить фанерную виолончель непонятного производства, которую хозяин выдавал за чешскую. Она была мебельного цвета и имела тусклый матовый звук, к которому я, однако, привык. Но самым существенным фактором в пользу этого приобретения было то, что в придачу отдавался старинный виолончельный кофр. Он был деревянный и с инструментом внутри весил килограмм сто. Не было и речи о том, что виолончель можно в нём носить. Вероятно во время оно надо было нанимать носильщика. Но зато кофр был черный и блестящий, как рояль, и моя многострадальная виолончель по сей день в нём живет. Чуть позже я купил немецкую деревянную виолончель с очень звонким и грудным звуком, которую я не успел как следует разыграть и никак не мог приспособиться к её звуку. Иметь две была непозволительная роскошь, и одну мне надо было продать. Миша Тумаринсон уговорил меня продать немецкую. Я навеки остался с фанерной, о чём конечно же потом пожалел, поскольку, играя на ней, я так и не сумел извлечь из неё настоящий звук, ощущение которого я постепенно совсем утратил.

Наконец Михаил пришёл из Армии, поскольку после института он служил один год, и в это же время вернулся Коля Марков. Мы пытались сыграть один совместный концерт со скрипкой, но мы не репетировали, и из этого ничего не получилось. На встречу семьдесят седьмого года мы все поехали на дачу к Свете Геллерман в Сосново, куда приехал Ильченко с Женей Губерманом, и всю ночь мы развлекались тем, что слушали «Beatles» наоборот. Такой эффект можно достичь на четырехдорожечном магнитофоне, если переключить дорожки.

Болучевский неожиданно вспомнил, что в детстве он играл на саксофоне, решил попробовать поступить в училище и исчез с нашего горизонта. Боб всегда упражнялся в эпиграммах и стихах абсурдистского толка, типа того, что впоследствии вошло в цикл про Иннокентия. Болучевский удостоился таковой, но к сожалению в моей памяти осталась только одна строчка: «Болучевский, вынь изо рта саксофон…»

Болучевский не внял этому совету, стал-таки играть на саксофоне и вскоре дебютировал в группе Юры Ильченко «Воскресенье». Также он сочинил цикл прекрасных песен, которые очень своеобразно пел, но которые так и не были записаны. Женя Губерман, который барабанил в этой группе, очень с ним подружился и до сих пор вспоминает песни Болучевского как свои самые любимые.

Примерно в это же время мы пытались записать пару песен в студии Театрального института, где работал Сережа Свешников. Но эти записи куда-то канули, а теперь даже и не упомнить, что мы там записывали. И тогда же я решил покинуть театр и, судя по всему, увлек за собой Фагота. Сейчас трудно вспомнить, каким образом он материализовался в группе. По-моему, Боб сделал ему предложение, восхищенный звуком и, что немаловажно, формой его инструмента. Помню лишь, что двадцать пятого февраля намечался очередной Битлз-праздник, и у нас собрался целый оркестр из семи человек. Мы решили сшить себе белые сари в духе Джорджа Харрисона. Это было очень смешно. На одном человеке это выглядело хорошо, но, когда на сцене появился весь оркестр, это была натуральная больница, а точнее одна из её разновидностей – дурка. Но в целом концерт был симпатичный. С нами играл Коля Марков, который после этого куда-то сгинул, на сей раз навсегда. Там же впервые выступил Майк со своей коронной версией «Drive My Car». В это же время нам удалось договориться о репетициях в студенческом городке на Измаиловском, там, где до этого мы репетировали с театром. После репетиций мы с Бобом часто наведывались к Майку, который жил неподалеку. Мы вели интеллектуальные беседы и через некоторое время для меня полной неожиданностью оказалось то, что он пишет песни.