Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом

• Название: Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
• Автор: Всеволод Гаккель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5–93682–183–8

«Аквариум как способ…» – не только первый писательский опыт Гаккеля, но и первый взгляд на историю группы изнутри. Книга повествует о счастливых рок-н-ролльных 70–80-х, уводит читателя за кулисы концертной жизни музыкантов. Она представляет интерес не только для поклонников «Аквариума», а также для всех тех, кто интересуется историей российской рок-музыки.

…на всех 365 страницах подробно изложена Большая Обида Гаккеля, под знаком которой, если верить этим записям, прошла вся жизнь Гаккеля с момента его физического ухода из «Аквариума». Обида не столько за то, что Гребенщиков использует название «Аквариум» для группы, в которой никого, кроме него самого, из старого состава нет. Скорее за непонимание и, как кажется Гаккелю, нежелание понимать. Именно поэтому книга предназначена, может быть неосознанно, БГ – чтобы объяснить тому свои мысли и свою оценку происходящего.

Все это было бы абсолютно неинтересно постороннему читателю, но помимо выяснений отношений с собой и бывшими друзьями в книге весьма занимательно и по-новому изложена история не только «Аквариума», но и всей музыкальной тусовки 70-х – 80-х, а также того периода, который мало отражен в литературе – 90-х.

Биография «Аквариума» давно стала мифом, причем существуют канонические тексты и апокрифы. БГ с его любовью к туманным формулировкам и манере говорить так, что никто никогда не знает, шутит он или всерьез, немало этому мифотворчеству поспособствовал. Книга Гаккеля, несмотря на то, что написана от лица участника событий, – это взгляд человека почти со стороны.

Судя по его словам, он никогда не был полностью включен в эту тусовку, многого в ней не понимал и не принимал, что и послужило в итоге причиной ухода. Хотя, конечно, приходится лишь верить ему на слово, отдавая себе отчет в очевидной необъективности автора.

…

Конечно, можно усмехаться, глядя на обиду Гаккеля на Гребенщикова, учитывая, что первый ухаживает за теннисным кортом под Питером, а второй записывает альбомы и дает концерты. Но понять, кто там был прав, кто виноват, все равно невозможно. Так что лучше при чтении книги просто оценить еще раз масштаб личности Гребенщикова, былую дружбу с которым люди не могут забыть десятилетиями. И погрузиться в интересную и толково описанную атмосферу питерских тусовок советского периода.

Святослав Бирюлин (ЗВУКИ.РУ)

---

Весной мы выступили в легендарном джазовом клубе «Квадрат» в ДК им. Кирова с Сережей Плотниковым на барабанах, разогревая блестящую группу «Воскресенье». Мы достаточно долго не репетировали, и я играл плохо и нестройно. Впервые играли песни «Блюз во имя ночи», «Блюз со счастливым концом», и мою самую любимую в то время «Если кончится дождь».

Летом я частенько наведывался к Дюше в Сертолово. Один раз я приехал к нему в воскресенье, одев белое сари с бусами, босиком и с распущенными волосами по пояс. Дюши не оказалось, и в его части ещё долго ходили слухи о том, что к нему приезжал брат с другой планеты. Но осенью я неожиданно для себя постригся. Причины не было никакой, просто захотелось перемен. Мне было приятно совершить подобное действие. Мне нравились длинные волосы, но при этом я не чувствовал свою принадлежность к хипповому братству. Потом я их ещё отпускал несколько раз и также легко состригал, пока уже к старости я не отпустил скупую седую косу – пускай себе растет. Сейчас, когда многие мои друзья возмужали и остепенились, мне нравиться от них отличаться. И в этом есть если не протест, то, по крайней мере, сопротивление новой системе, которая пытается в очередной раз навязать моим согражданам стереотип идеального мужчины из мексиканского сериала.

Очень важным было появление иностранных студентов. Кто-то с ними знакомился, и они непременно проявлялись в нашей среде. Общение с ними было очень важным – они были носителям языка и чужой, но родной рок-культуры. Как правило, они играли на каком-нибудь инструменте, очень хорошо разбирались в современной музыке и, что самое важное, бывали на концертах и могли рассказывать и делиться своим собственным опытом. Мы очень подружились с американцем Полом Ашиным, который очень хорошо играл на блюзовой губной гармошке и рояле. Он подарил мне пластинку Боба Дилана – «Greatest Hits» и Кросби, Стиллза – «So Far» и Нэша и рассказывал, что он многих слышал и что самое сильное впечатление у него было на их концерте. Они мне тоже очень нравились, особенно электрическая сторона на концертной пластинке «Four Way Street», которая была у Дюши. Многие наши знакомые подумывали о том, что надо жениться на иностранках и уезжать на Запад. Особенно активным был дюшин друг Андрей Светличный. У него даже появился знакомый американский профессор – доктор Блюм, который занимался сводничеством, и Светличный всем предлагал сделку. Я пару раз приходил на такие вечеринки, но каждый раз это кончалось каким-то пьяным бардаком. Андрей женился-таки на англичанке, с которой по приезде тут же развелся и уехал в Америку к своей подруге Майе. Как-то я и сам пошел в ОВИР и сказал, что хочу с матерью поехать на могилу своего дедушки в Париж. Самое странное, что мне не отказали, а сообщили только, что я не являюсь прямым родственником своего дедушки, но моя мать может поехать. Я стал подумывать, как это обыграть и поехать с ней сопровождающим. Конечно же, это была утопия, денег всё равно ни копейки не было, и, естественно, этого не произошло.

В то время в город достаточно часто приезжали какие-то заморские оркестры, которые играли в зале «Октябрьский». Билеты продавались свободно, и грех было не пойти. Неожиданно забрела американская группа «Nitty Gritty Dirt Band». Как оказалось впоследствии, это была самая матерая кантри-группа. Нам же этот стиль был немного чужд, и мы не могли по достоинству оценить игру на банджо. Но концерт был всё равно очень интересным. Они привезли тонны аппаратуры, и было очень интересно толкаться у сцены и рассматривать всякие штучки, марки усилителей, мониторы, гитарные стойки и всякие прибамбасы, и какие там датчики на акустических гитарах.

Как-то, ничего не ожидая, мы с братом Андреем и Татьяной пошли на концерт немецкого секстета Йохана Брауэра. Был хороший звук, они играли кавер-версии модных песен, и было просто приятно расслабиться, как вдруг на сцену вышла некая Инга Румпф, и с первых же спетых ею слов я почувствовал, что произошло нечто невозможное. Уже приезжал Клифф Ричард и «Nitty Gritty Dirt Band», которые были чрезвычайно симпатичны. Но тут я вдруг услышал и увидел что-то настоящее. Я ничего не мог понять, вроде бы всё то же самое, что было и до этого. Играют те же музыканты, но выходит один человек и всё меняется. Я просто трепетал. Я ничего не понимал. На следующий день я звонил всем своим знакомым и говорил, что непременно нужно идти ради тех трех-четырех песен, что она поет. Мне никто не верил. Что такое? Какая-такая немка? Всем, кого я пригласил, как бы тоже нравилось, но никто не среагировал так, как я. Чтобы услышать немку ещё раз, я поехал в Москву. Я купил огромный букет роз и преподнес ей после её выхода на сцену. Я никогда раньше не делал таких вещей. После концерта в Театре Эстрады мне удалось с ней познакомиться, и на следующий день перед концертом она пригласила меня за кулисы. Мы сидели в кафе, пили кофе, и она мне рассказала, что попала в этот оркестр случайно, просто из любопытства съездить в Россию, а на самом деле у неё есть своя группа «Atlantis», а до того она пела в группе «Frumpy». Как я потом выяснил, это были самые известные в то время немецкие группы, а она была певицей номер один, что-то типа Джэнис Джоплин. Она прислала мне несколько своих пластинок, но я её больше никогда не видел. Как-то позже Петя Трощенков ехал в Гамбург, и я ему дал её телефон. Он был у неё в гостях и привез мне привет и новую пластинку. Когда же я сам оказался в Гамбурге, то я ей почему-то не позвонил.

Осенью похоронили Кита. Его, избитого, нашли во дворе, и он умер, не приходя в сознание. Эта была первая смерть одного из нас. Осознать это было тяжело и невозможно. Невозможно и до сих пор. Незадолго до этого он пригласил меня выступить в качестве свидетеля при вступлении его в фиктивный брак с загадочной кореянкой. Я пришёл босиком. Всем, кроме тетечки, было понятно, что совершается сделка и что все это несерьезно, и было очень приятно валять дурака в присутственном месте. Правда, когда Марат на полном серьёзе женился на Ольге Липовской, которая была уже на девятом месяце беременности, все тоже очень веселились. Боб был накрашен и в сапогах на каблуках, а Наталья была с нарисованными усами и в мужском костюме. Тогда же Боб с Маратом записали концептуальный альбом «Таинство брака», который был очень похож на «Wedding Album» Джона и Йоко. Как и многие другие записи, он канул в лету. Правда, может быть, он и сохранился у Марата?

Я находился под сильным влиянием Боба, и во многом старался его копировать. Он читал всё подряд, и за ним было не угнаться. Он так рассказывал о книгах, которые прочел, что не прочесть их было невозможно. Он стал читать по-английски. Откуда он его узнал, я так и не понял, ведь в школе он изучал немецкий. Выяснилось, что уже в период нашего знакомства он закончил курсы гидов-переводчиков на английском языке, что для него оказалось вполне достаточно. Я вслед за ним тоже начал читать по-английски, чего никогда раньше не пробовал. Выяснилось, что это гораздо легче, чем я предполагал, и моего знания языка вполне достаточно, чтобы читать и понимать если не всё, то по крайней мере общий смысл повествования. В первую очередь это был Германн Гессе – всё то, что не было переведено на русский. Потом «Electric Cool-Aid Aсid Test» Тома Вулфа и Кастанеда. Конечно же, читались все книжки про рок-музыку и позже Толкин, Урсула ле Гуин и «Хроника Нарнии». Но постепенно я утратил интерес к фэнтези, и она у меня больше не покатила. Потом появилась философская и эзотерическая литература, и этого я уже осилить не мог. Хотя мне всегда было близко мировоззрение Боба и его способность оперировать разными понятиями. Мы вели бесконечные разговоры, и его всегда было приятно слушать.

Продолжая работать в «Мелодии», я неожиданно пошел на повышение, а именно, получил предложение перейти на должность музыкального редактора. Дело шло к осени, становилось холодно, я опять устал от работы на улице и согласился. Решающим фактором было то, что я поступал в ведомство очаровательной Ольги Шульги. Это была фантастическая женщина, которая ни коим образом не давала мне понять, что она мой начальник, и мы просто работали вместе. Мы мгновенно подружились, и на долгие годы она стала моим верным другом. Я и сейчас охотно вижусь с ней. Наш отдел, состоявший из двух человек, занимался составлением репертуарного плана для Завода грампластинок и тем, что сейчас называется дистрибьюцией. Я прекрасно справлялся с возложенными на меня обязанностями в том объеме, какой позволяла тогдашняя система. Мне удавалось вернуть из небытия всю этническую музыку, которая была записана, но никогда не пользовалась спросом непосредственно у работников магазинов. Так в этом городе неизменно продавались «Рави Шанкар и другая музыка Азии и Африки». Так получилось, что Дом грампластинок, в котором я работал, Студия грамзаписи и Завод грампластинок были никаким образом не связанными друг с другом структурами, что уже было абсурдным по определению. И я лелеял мечту, что постепенно смогу расширить круг связей в системе «Мелодии» и получить доступ в её Студии грамзаписи. Но об этом можно говорить долго и скучно. Помимо всего прочего, это место считалось тепленьким, поскольку мы «сидели» на импорте, то есть все импортные и лицензионные пластинки, которые приходили к нам, распределялись по разнарядкам, и мы были вправе распоряжаться ими по своему усмотрению, хотя, конечно же, в определенных пределах. И проработай я в этой обстановке ещё несколько лет, я мог бы стать частью торгашеской системы. Но к этому у меня был сильный иммунитет, и, хотя я проработал в этой должности пять лет, постепенно меня стало тошнить и тянуть на волю, и в один прекрасный день я всё-таки собрался с духом и пошел в сторожа. Но об этом потом. В то время надо было где-то работать, и эта работа была уж никак не хуже других. А у меня было ещё одно дело.