Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Произносит, словно прозу:[1414]

Линфан один в своем дому читал каноны —

Усердно он молился Будде.

Когда посыльные вошли к нему с поклоном

И он узнал, в чем дело, – тут же

Собрался, приоделся чинно по параду

И вышел посетить управу.

Войдя, он поклонился в зале по обряду.

Его почтил сановник главный —

Правитель Чжан! Он принял мясника на славу!

И усадил его с почтеньем.

Любезностями обменялись по уставу,

Подали слуги угощенье.

«Ты, сударь, – мой хозяин и супруг Линфан

Из рода Чжао. Приглядись!

Ведь я – жена твоя, умершая Хуан.

Мужчиною вернулась в жизнь.

Не веришь? Отойдем на тихую веранду,

Сниму одежды при свече:

Там надпись киноварная вещает правду

Иероглифами на плече.

Что дочка старшая, любимица, уже

Живет женой в ином дому,

Что младшей дочки муж – достойный Цао Жэнь

И предана она ему.

Тоскует сын о матери почтительный,

Ухаживает за могилой.

Давай-ка сядем на коней стремительных,

На кладбище поскачем, милый!»

Правитель и Линфан с детьми пошли на могилу Хуан. Открыли гроб. Хуан лежала как живая. Они вернулись домой и семь дней служили панихиды. Линфан читал «Алмазную сутру». Тогда опустилось благовещее облако, и все впятером на облаке вознеслись на небеса.

Тому свидетельством напев на мотив «Отшельник у реки»:

Заслуги праведной Хуан по праву оцените:
Вошла она с детьми и мужем в райскую обитель.
Кто добродетелен в миру и чтит ученье Будды,
Того и бодхисаттва милосердья[1415] не забудет.

Заключение:

Драгоценный свиток уже завершен
Совершенство Будды уже нам известно.
В мире дхармы,[1416] все, наделенное чувством[1417]
Победит сей мир. Да придет торжество!
Да вручим себя Будде![1418]
Ученье едино, безмерно,
Совершенною правит оно пустотой
И в центре стоит океана буддизма,
Повсюду блуждает,
Везде побуждает
Все реки, пески
Вернуться, сойтись
В мир Чистой земли
И в счастье молитв.
Склоняясь, даем мы обет
Учения словом
И именем Будды,
Что ввысь достигает
Небесного рая,
А вниз проникает
В подземное царство.
Воспомнившие Будду –
отрешатся от мира сансары;
Творящие злодейства –
век на дне преисподней увязнут.
Достигшим просветленья –
путь спасения Будда укажет.
И воссияет свет,
И озарит он десять направлений!
Опустится на запад и восток,
Вернется в отраженьи,
Установившийся на севере и юге,
Достигнет всех домов.
Взойдем к концу перерождений –
пристанет к берегу ладья.
Ребенок встретит мать родную –
свернется снова в эмбрион.
Три драгоценности отныне –
пребудут в нас сохранены!
И успокоятся навеки –
людские страсти и умы.

Псалом гласит:

Всем когортам грехов, что творимы людьми,
От начала начал до сих пор нет изводу.
От Чудесной горы[1419] разбрелися они,
Утеряли великую первоприроду.
В четырех видах жизней[1420] есть искорка будды[1421] –
Приведет она всех к возрождениям чудным.
Свое первое благодаренье[1422]
шлем мы Небу с Землею за милость рождения.
А второе шлем благодаренье
Ясну Солнцу с Луною за дар озаренья.
Наше третие благодаренье –
всем владыкам земли и воды за их милость,
А четвертое благодаренье
шлем отцу мы и матери, что нас вскормили.
Наше пятое благодаренье –
патриархам, Закон преподавшим глубоко,
А шестое шлем благодаренье
душам тех, чьи тела схоронили до срока…[1423]
Мудрость величава во спасенье –
Маха праджня парамита![1424]!!

Мать Сюэ кончила чтение. Шла вторая ночная стража. Юаньсяо, из покоев Ли Цзяоэр, подала чай. Потом Ланьсян, горничная Мэн Юйлоу, поставила на стол всевозможные деликатесы, фрукты и кувшин вина. Появился чайник с лучшим чаем. Ланьсян налила чашки супруге У Старшего, Дуань Старшей, Ли Гуйцзе и остальным гостьям. Юэнян велела Юйсяо подать четыре блюда печенья и сладостей. Чаем угостили и трех монахинь.

– После матушек наставниц пора мне спеть, – сказала Гуйцзе.

– Какая ты услужливая, Гуйцзе! – заметила Юэнян. – Покою не знаешь.

– Погоди, я сперва спою, – вмешалась барышня Юй.

– Ну и хорошо! – поддержала хозяйка. – Пусть барышня Юй споет.

– А после сестрицы я буду матушек услаждать, – заявила певица Шэнь.

– Что вам спеть, матушка? – спросила, наконец, Гуйцзе.

– Спой «Ночь темна, глубока», – заказала Юэнян.

Гуйцзе наполнила чарки, яшмовыми пальчиками коснулась струн лютни, потом неторопливо перекинула через плечо шелковый шнур, слегка приоткрыла алые уста, из которых показались белые, как жемчуг, зубы, и запела:

Ночь темна, глубока, не достичь ее дна.
Надушила подушку, осталась одна.
Все ждала, уж цветы озарила луна,
Воцарилась незыблемая тишина.
Будто вымерло все, а на сердце тиски.
Заунывные стражи бьют ритмы тоски.
Ты пришел наконец, хоть не видно ни зги,
Вновь мы счастливы и неразрывно близки.

На тот же мотив:

Как меня ты хотел, изводил так и сяк,
Над пыльцою порхал, как хмельной мотылек.
Я – как лед, но огонь твой ничуть не иссяк,
А лукавство мое новичку невдомек.
Ты мой дух опалил, ты нутро мне обжег,
И металл под тобой не растаять не мог.

На тот же мотив:

Ты везде только ищешь бездумных утех,
Ты измучил меня безо всяких причин.
Я спросила: «За что?» – А в ответ только смех!
Ты все кутишь в ночи, я – сноси и молчи.
Нынче снова мой пояс с улыбкой сорвешь,
Чтоб бесчувственной мной овладеть в полусне.
Только похоть в тебе, а любовь – просто ложь.
Отвернувшись, прижмусь я к холодной стене.

На тот же мотив:

На лугах ловишь бабочек ты среди роз,
А чистейшую яшму, обрек на мороз.
Ты нектаром полей упоен полупьян,
Чтобы страсть возбудить, ты идешь на обман.
Я ударить хочу, но обидеть боюсь,
Ревность в сердце тая, я тебе покорюсь.

Когда спела Гуйцзе, барышня Юй хотела было взять у нее лютню, но ее опередила Шэнь и уже водрузила инструмент себе на плечо.

– Я спою вам, матушки, то, что поется в последнюю луну, – «Повесила портрет»,[1425] – сказала и запела:

Сияют в праздник фонарей
На небе тысячи огней, …

– Довольно, пожалуй, – заметила, улыбаясь, Юэнян. Певица умолкла. – Так-то и вся ночь пройдет, а вы все петь будете.

Госпожа У Старшая вовсю задремала. Не дождавшись пения барышни Юй, она выпила чай и удалилась в покои Юэнян. Гуйцзе ночевала у Ли Цзяоэр, Дуань Старшая – у Мэн Юйлоу, монахини – у Сунь Сюээ, а барышни Юй и Шэнь улеглись на кан вместе с Юйсяо и Сяоюй. Старшую невестку У Юэнян положила с собой в спальне, но не о том пойдет речь.

Да,

Когда созвездие Ковша
на третью повернуло стражу,
Взглянул в окошко серп луны
сквозь легкой занавески пряжу.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ ЧУНЬМЭЙ ПОНОСИТ ПЕВИЦУ ШЭНЬ ВТОРУЮ ЮЙСЯО НАУШНИЧАЕТ ПАНЬ ЦЗИНЬЛЯНЬ

За десять лет, – ты только погляди,

холмов могильных сколько поднялось!

Всегда стезею праведных иди,

не дожидайся до седых волос!

И жизнь и смерть великий смысл таят,

постичь его – обязанность твоя.

Настанет час – возьмет тебя земля,

миг оборвав земного бытия.

Коль утвердиться в вере ты не смог,

так что ж еще могло б тебя спасти!

Ты распрощался с жизнью – вновь ее

когда еще ты сможешь обрести?

Опасный путь и непроглядный мрак

с кончиною перед тобой встают…

Раздумывай над этим день и ночь,

призвавши самого себя на суд.

В этом восьмистишии говорится о том, что за добро воздается добром, а зло злом и отплачивается. Возмездие следует неотступно, как за телом тень, как за речью эхо в долине. Вы скажете, что только посвятивших себя молитве и медитации ждет воздаяние, но разве не могут достичь просветления простые миряне, если они ведут праведную жизнь и у себя дома?! Кто чтит Будду, тому благоволит Он; кто творит имя Всевышнего, на того снисходит милость Его; кто читает Писание, тому открывается истина Его; кто сидит в медитации, тот вступит в пределы Буддовы; кто достигнет прозрения, тот ступит на путь Его. Однако нелегко это исполнить. Ведь столь многие прежде сделают, а потом раскаиваются или прежде каются, а потом делают. Так случилось и с У Юэнян. Хотя и творила она добро, читала Писание, чтила Будду и жертвовала монастырям, но не должна была она слушать эту проповедь, когда зрел плод в утробе ее. Родиться человеку бедным или богатым, мудрым или глупым, наслаждаться ли долголетием или рано умереть хотя и предопределяется жизненными силами отца и матери в момент зачатия, однако соблюдать предосторожность надобно и во время беременности. В старину беременная женщина не садилась с небрежной торопливостью и не ложилась навзничь, не слушала сладострастных речей и не глядела на соблазны, но услаждала взор свой золотыми и нефритовыми драгоценностями и слух свой – стихами, просила слепых музыкантов петь старинные песни. И рождались дети честные и красивые, вырастали умными и одаренными. Таков был завет роженицам Вэнь-вана – царя Просвещенного.[1426] Так что не полагалось У Юэнян слушать эту проповедь о перерождениях, потому что явится потом буддийский монах-старец, вселится во чрево ее, родится и в назначенный срок покинет мать, поскольку, увы, не сможет стать наследником рода.