Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлинский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Тем временем Юйлоу, Цзиньлянь и Цзяоэр, окружив Юэнян, наблюдали за происходящим из-за легкой ширмы в глубине залы.

Запели величальную «Сбылись мечты, мы возликуем»:

Воспеваем неразрывность ваших уз,
Как прекрасен он, небесный ваш союз,
Неразлучны вы, как фениксы, теперь…
Потом послышалось:
Смех, веселье мы воспели.
Выше свадебные чаши!
Громче цитры и свирели,
Пир шумнее – праздник краше!
А когда дошли до слов:
Отныне навсегда супруги,
Найдете счастье вы друг в друге.

Цзиньлянь, обернувшись к Юэнян, сказала:

– Слышите, что поют? Когда берут младшую жену, этого петь не полагается. В каком же положении окажетесь вы, сестрица, если они «навеки муж и жена» и будут резвиться, как рыбки в воде?

Юэнян при всем ее добросердечии эти слова задели за живое, а тут еще Ин Боцзюэ, Се Сида и остальные дружки пошли на все лады превозносить Ли Пинъэр, и каждый, казалось, досадовал, что у него всего-навсего один язык.

– Невестка в самом деле такая, какую редко встретишь! – наперебой льстили они. – Во всем свете другой такой не найдешь! И добродетелью, и манерами взяла, а собою – красавица писаная! Право, в мире не сыскать! Где ты, брат, такое сокровище открыл? Увидишь – и можно умирать спокойно. – И они окликнули Дайаня: – Отведи госпожу в спальню. Хватит неволить.

– Вот негодяи, – шепотом ругалась Юэнян, а с ней и остальные жены.

Ли Пинъэр направилась в свои покои. Заметив у нее в руках деньги, певички принялись еще усерднее за ней ухаживать – прикалывали цветы, поправляли платье и всячески старались ей угодить, то и дело называя ее «госпожа».

Юэнян вернулась к себе в спальню удрученная. Когда Дайань и Пинъань принесли к ней свадебные подарки – деньги, куски материи, наряды и подносы с мелкими подношениями, она даже на них не взглянула.

– Зачем вы ко мне-то тащите, арестанты проклятые? – заругалась Юэнян. – К ней несите.

– Хозяин к вам приказал нести, – ответил Дайань.

Юэнян велела Юйсяо положить подарки на кровать. После второй смены блюд к Юэнян зашел У Кай. Она отвесила старшему брату грациозный поклон, и после взаимных приветствий они сели.

– То моя жена тебя беспокоила, – начал он, – а нынче я с благодарностью принял приглашение зятя. Жена сказала мне, что ты с ним не разговариваешь, вот я и собирался все прийти и поговорить с тобой. И, наконец, такой случай представился. Сестра, если ты будешь себя так вести, ты утратишь все свои прежние достоинства. Говорят, только глупый муж жены боится, а умная жена перед мужем трепещет. Послушание и добродетели[332] – вот чего должна придерживаться женщина. Не мешай мужу, чего бы он ни делал. Будь ему покорной во всем, тогда и он, вне сомнения, увидит твои мудрость и добродетели.

– Если б он их раньше разглядел, не позволил бы другим так гнушаться мною. Коль у него богатая жена появилась, значит, меня, дочь бедного чиновника, можно и в расчет не принимать. А ты не волнуйся. Что бы он ни сделал, я какой была, такой и останусь. Насильник проклятый! С каких это пор я не нужна ему стала?!

Юэнян заплакала.

– Ты не права, сестра, – опять начал уговаривать ее брат. – Не такие мы с тобой люди. Брось на своем настаивать. Живите с мужем по хорошему, тогда и нам будет навестить вас не зазорно.

Сяоюй подала чай. После чаепития Юэнян велела накрыть стол, желая угостить брата вином и закусками.

– Ну что ты! – отказался У Кай. – Я на пиру выпил и поел досыта.

Он еще немного посидел у сестры, а потом, когда его позвал слуга, распрощался с ней и пошел к гостям.

Гости начали расходиться, когда зажигали огни. Ли Пинъэр подарила певицам по шелковому платку с золотой расцветкой и по пяти цяней серебра, чем они остались очень довольны.

С того дня Симэнь провел у Пинъэр несколько ночей подряд, и все считали это в порядке вещей, кроме Цзиньлянь. От ревности ее так и подмывало поссорить Юэнян с Пинъэр. В разговорах с Пинъэр она наговаривала на Юэнян, называла ее несносной, и Пинъэр, сама того не подозревая, попалась на удочку: стала звать ее сестрицей и очень с ней сблизилась.

Да,

С первым встречным выбирай слова,
Остерегайся душу открывать сполна.

С женитьбой на Пинъэр Симэнь за здорово живешь прибрал к рукам крупное состояние и сильно разбогател. Как новенькая блистала его городская усадьба, перестроенная и снаружи и изнутри. От риса и зерна ломились амбары, табунами ходили лошади и мулы, дом заполонила челядь.

Пришедшему с Пинъэр слуге Тяньфу дали имя Циньтун,[333] купили еще двоих слуг. Одного стали звать Лайань, другого – Цитун. Четырех горничных – от Цзиньлянь, хозяйки, Пинъэр и Юйлоу, нарядив и украсив драгоценностями, поселили в передний западный флигель и стали обучать пению и игре на музыкальных инструментах, для чего наняли брата Ли Цзяоэр – певца Ли Мина. Чуньмэй училась играть на пипа, Юйсяо на цитре, Инчунь на трехструнной гитаре, а Ланьсян – на четырехструнном хуцине.[334] Ли Мину положили пять лянов серебром месячного жалования и общий с хозяином стол.

Симэнь Цин отвесил две тысячи лянов серебра и поручил приказчику Фу Цзысиню и Бэнь Дичуаню открыть в двух комнатах передней постройки закладную лавку. Зять Чэнь Цзинцзи владел ключами, проверял приходы и расходы и поставлял лекарственные травы. Бэнь Дичуань вел счета и отпускал товары, а приказчик Фу вел торговлю в лавке лекарственных трав и принимал вещи в заклад. Он же определял качество серебра. В тереме Цзиньлянь хранились лекарственные травы, а в тереме у Пинъэр расположилась кладовая ломбарда, где на вешалках висела одежда, на полках стояли антикварные предметы и безделушки, лежали картины и книги.

Груды серебра проходили за день через руки приказчиков. Чэнь Цзинцзи рано вставал и поздно ложился. Держа при себе ключи, он вместе с приказчиками проверял приходы и расходы денег. Симэнь Цин был несказанно обрадован, когда взглянул в книги и убедился, как образцово ведется учет.

– Зять, как ты ловко у меня торговать выучился, а! – воскликнул однажды Симэнь за обедом в передней зале, обратившись к сидевшему рядом Цзинцзи. – Узнает твой отец в столице, и на душе у него будет спокойно. На тебя можно положиться. Говорят: у кого есть сын, полагается на сына, а у кого нет, тот уповает на зятя. Зять и дочь не чужие люди. Если не будет у меня наследника, все состояние вам с дочкой оставлю.

– Несчастный я, – начал плакаться Чэнь Цзинцзи, – беда постигла отца. Родители мои далеко, а я вот нашел приют в вашем доме, батюшка. Я вам так благодарен за вашу милость! Никогда, ни при жизни, ни после смерти не расплатиться мне с вами за все, что вы для меня сделали. Но я молод, мне не хватает опыта. Я об одном вас прошу, батюшка, не судите строго. А я ваших надежд не обману.

Лесть зятя еще больше обрадовала Симэнь Цина, и он поручил умному и расторопному Цзинцзи вести все домашние дела – писать письма, визитные карточки и приглашения. Теперь, когда угощали гостей, за столом рядом с ними непременно сидел и Чэнь Цзинцзи. Никому и в голову не приходило, что этот малый мягко стелет, да жестко спать, – постоянно из-за занавесок за «драгоценными яшмами» подглядывал, не упускал случая «из башни похитить лучший аромат».

О том же говорится и в стихах:

Заботой и любовью окружен,
И молод, и собою недурен.
И на пирах с ним гости пьют,
И в спальнях у него приют.
У женщин зубоскалит без конца,
Коварны шутки блудодея-хитреца.
И в доме как родного привечать
Не стоило – такой опасен зять.

Быстро летело время, как челноки сновали дни и месяцы. И настала середина осени – пора любования луною. Уж лопнули бутоны хризантем у восточной ограды, а в небе вереницами потянулись на юг озябшие дикие гуси. Вдруг снегом покрылась вся земля.

Однажды, было это в конце одиннадцатой луны, Симэнь Цин пировал у друга Чан Шицзе. Пирушка кончилась рано. Еще не успели зажечь фонари, а Симэнь Цин, Ин Боцзюэ, Се Сида и Чжу Жинянь уже вскочили на коней, но не успели они отъехать от дома Чан Шицзе, как темные тучи густой пеленой заволокли небо и, кружась и играя, на землю посыпался снег.

– Брат, – сказал Ин Боцзюэ, – если в это время домой заявиться, нас и не примут. Давно мы у Гуйцзе не были, а? В такой снегопад как нельзя лучше навестить ее, пойти, как Мэн Хаожань, по снегу за веткой цветущей сливы.[335]

– Верно ты говоришь, брат Ин, – поддержал Чжу Жинянь. – А то откупаешь ее за двадцать лянов в месяц, а сам не ходишь. Ей, выходит, живи – не тужи и поступай, как знаешь.

Так то один, то другой, слово за слово, уговорили они, наконец, Симэня завернуть на Восточную улицу к Ли Гуйцзе. Когда они подъехали к ее дому, стемнело, и в гостиной зажигали огни. Служанки подметали пол. Навстречу прибывшим вышли хозяйка и Гуйцин. После приветствий гости разместились в креслах.

– Гуйцзе тогда так поздно от вас пришла, – начала хозяйка. – Простите, если вас задержала. Она очень благодарна госпоже Шестой за платок и цветы.