Игорь Зотиков - Год у американских полярников

• Название: Год у американских полярников
• Автор: Игорь Зотиков
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

Персонажи книги — советские и американские учёные. Образ жизни и быт на советских и американских станциях, особенности взаимоотношений между людьми, надолго изолированными от внешнего мира. Мягкий юмор, лирика.

---

— Игор, это нечестно с твоей стороны поступать так. Я же сказал, я на «страйк»… Мы, пацифисты, демонстрируем сегодня наш протест против войны во Вьетнаме.

Теперь я уже понял, что это серьёзно. Но что такое «страйк»? Я знал, что «страйк» значит «зажигать». Есть, например, название сигарет «Лаки страйк», что значит «Счастливо прикурить».

Открыл карманный словарик Коллинза, который купил в Новой Зеландии. О! Главным значением этого слова здесь, было «забастовка»! Так вот, значит, на каком «страйк» был Дейв!

Я погрузил, что смог, в машину, сел за руль. Противоположная дверка тоже открылась, Дейв молча залез в кабину и сидел, нахохлившись, всю дорогу до вертолётной площадки. Там повторилось то же самое. Я разгружал и затаскивал вещи в вертолёт, а Дейв отчуждённо стоял рядом.

— В чем дело, Дейв, почему стоишь? — крикнул один из лётчиков.

— Я на «страйк», — произнёс Дейв спокойно, негромко, как перед этим мне.

— На «страйк»? Значит, эти проклятые пацифисты проникли и в Антарктику, — проворчал лётчик, непонятно к кому обращаясь.

Дейв не ответил. Только чуть согнулся, опустил голову да на лице его вдруг выступили красные пятна, заметные даже под его антарктическим загаром. Но он не притронулся ни к чему. И вдруг я понял: мягкий, казалось, бесхребетный чудак и «артист» Дейв не мог предать тех там, на Большой земле. Я почувствовал себя виноватым перед ним:

— Дейв, ты меня извини, пожалуйста, я только потом понял по-настоящему, что значит по-русски слово «страйк». Прости, что я поставил тебя в неловкое положение.

Рыбацкий дом

Наступающая полярная зима брала своё, и очень скоро мы перестали летать: стало слишком темно, погода обычно была плохой. Но к этому времени открытая вода пролива Мак-Мердо замёрзла, и вскоре при большом скоплении народа я выехал на морской лёд на гусеничном вездеходе «Снежный кот», показав всем, что лёд уже достаточно прочен. Тогда Арт Дифриз разрешил нам с Дейвом прицепить на буксир к «Снежному коту» свою гордость и любовь — «Фишхаус», что в переводе примерно значит «рыбацкий дом». Это был домик на широких полозьях с приспособлением для его буксировки. В центре пола домика было большое, диаметром более метра, отверстие. С помощью моторных пил и ломов мы сделали в морском льду на расстоянии около трех километров от берега прорубь, наехали на неё со своим «рыбацким домом», забросали снегом пространство между полом и поверхностью льда, чтобы не дуло снизу. Домик был вместительный — восемь на три метра. В одном из углов его стояла соляровая печь, благодаря которой в самые сильные морозы в домике было почти жарко. В другом углу помещалась привинченная к полу механическая лебёдка с запасом кабеля, достаточным, чтобы достичь дна пролива. Глубины здесь нигде не превышали нескольких сот метров. У длинных стен домика стояло два больших раскладных стола. В одной из стен было широкое, с двойными рамами окно, поэтому в светлое время года в домике было и светло.

Получилась прекрасная лаборатория для изучения того, что делается в море под морским льдом. Можно было начать систематическое изучение процессов теплового взаимодействия морской воды с твёрдой холодной поверхностью нарастающего льда. Для изучения аналогичных процессов, правда под шельфовыми ледниками, я и приехал сюда. Кроме того, я надеялся, что мне удастся изловчиться и измерить поток тепла, поступающий из глубинных слоёв земли через дно пролива Мак-Мердо, так называемый геотермический поток (ведь у меня был опыт по измерению такого потока на дне озера Фигурное). Именно поэтому я поставил домик так далеко от берега. У берега было слишком мелко, и это могло бы исказить результаты измерений. А измерения были очень важны для того, чтобы можно было более уверенно сказать, идёт или нет подледниковое таяние на огромных территориях Центральной Антарктиды. Хотя теперь было темно круглые сутки, но в нашем домике было тепло и уютно. Утром после завтрака мы с Дейвом брали грузовик, отъезжали на морской лёд и через четверть часа осторожной езды были уже у своего домика. Поворот выключателя — и в домике светло, ведь мы протащили туда по льду электрический шнур и у нас было электропитание для приборов и освещения. Ну, а соляровую печь мы не выключали даже на ночь.

Обычно я сидел с приборами или с паяльником и тестером за столом, проверяя или монтируя схемы или проводя измерения. Работа большей частью оставляла ум свободным. Я бы мог, например, слушать радио. Но я не слушал его, предпочитая слушать Дейва. Он обычно возился у печки, подогревая чай, или делал бутерброды, или сидел на соседнем столе, болтая не достающими до пола ногами, и говорил, говорил. Я лишь изредка задавал вопросы и слушал, часто переспрашивая. Сначала я мало что понимал из того, что говорил Дейв, но со временем вдруг почувствовал, что, не понимая отдельных слов, я улавливаю смысл того, что он говорит. Это было удивительное чувство, чувство погружения в другой язык.

А говорил Дейв о многом. Хотя, с другой стороны, об одном — об Америке. Он рассказывал о своём «прекрасном городе Сан-Франциско» и тут же перепрыгивал на «ужасный и грубый Лос-Анджелес, в котором ты, Игор, не смог бы жить». А потом снова говорил о своём городе, о его поэтах и певцах. Он достал где-то магнитофон и познакомил меня с прекрасными песнями своей землячки Джоан Баэз.

Дейв сделал песни Баэз родными для меня. Он переписал для меня все её песни, так что я мог сначала следить за певицей по бумажке, а потом и подпевать. А за Баэз у Дейва пошёл Боб Дилан, рассказы о Мартине Лютере Кинге, о борцах за мир…

Правда, Антарктида оставалась Антарктидой, поэтому бывало и так: внезапно вдруг гасла одна неяркая лампочка без абажура, укреплённая прямо на рабочем столе, и наш покой как волной смывало:

— Кам он! Скорее! Спальные мешки захвати, брось в кузов! Доску не забудь! — кричал я Дейву. И мы, как солдаты по тревоге, бросались к нашей машине. Мы знали: если погасла лампочка — это значит, что трещина во льду между нами и берегом стала расходиться.

Вокруг черным-черно, ни огонька. Только с одной стороны, размытые позёмкой, то становятся ярче, то совсем исчезают огоньки Мак-Мердо. Какими недосягаемыми они нам тогда казались! Несколько дней назад где-то на половине дороги по льду между домиком и берегом мы вдруг увидели в свете фар чёрную, узкую, всего сантиметров пять шириной, трещину. Она пересекала нашу дорогу, тянулась вправо и влево от неё километра на четыре. Какая же силища здесь работала, если она разорвала на такую длину полуметровой толщины зимний, прочный лёд! Ещё минуту назад такой надёжный, этот лёд казался теперь эфемерным. Вспоминается: ведь открытая вода, свободное ото льдов море всего в пятнадцати милях на север от того места, где мы стоим. Что стоит им, неведанным огромным силам, только что сделавшим эту трещину, разрушить, унести весь наш лёд в море. Ведь такие случаи здесь в это время года бывали.

Вот наш грузовик с включёнными фарами подлетает к трещине. Ещё издалека видно, что чёрная извилистая полоса стала хотя и шире, но не намного. Подъезжаем ближе и, уже успокоенные, вылезаем. Да, её ширина стала сантиметров двадцать, кое-где пятнадцать. Вот и два деревянных столбика, вмороженные нами в лёд по обе стороны трещины. От одного столбика протянут кусок электрошнура с обычной вилкой, а на втором столбике помещена розетка для вилки. Вилка воткнута в розетку, и выбрана слабина провода. Вот что представляет собой прибор для предупреждения о том, что трещина расходится. Как только провод натягивается, вилка выскакивает из розетки, и лампочка в домике гаснет. Потом начиналась моя работа. Я должен был решить, что это — опасность или ещё нет. Если опасно, едем в Мак-Мердо, если нет — возвращаемся в домик и работаем.

Офицерская кают-компания

Через несколько дней после начала зимовки в шкафчике, куда обычно клали почтовую корреспонденцию, в ячейке на букву "3" я увидел большой коричневый конверт, адресованный на моё имя. Наверху было написано типографским шрифтом: «Правительство Соединённых Штатов Америки. Нэви США.» Я уже знал, что слово «нэви» значит по-английски «военно-морской флот». В конверте лежал лист бумаги, в верхней части которого были те же слова, что и на конверте, а ниже на машинке крупными буквами написано: «Меморандум». В «меморандуме» было сказано, что, следуя традициям «нэви» США, командование операции «Глубокий холод» в Антарктиде, начиная с такого-то числа, вводит в действие «офицерскую кают-компанию». Далее объяснялось, что там будут собираться офицеры и все лица из научной группы. Они питаются за одним общим столом, где общаются друг с другом и обсуждают совместно любые вопросы. Командование понимает, что поддерживать такой порядок на зимовке трудно, однако считает, что эти собрания хотя бы один раз в день, в ужин, возможны. Вы считаетесь, говорилось в письме, полноправным членом собрания и в связи с этим приглашаетесь каждый день в 18.00 с такого-то числа на ужин, который состоится по правилам офицерских кают-компаний «Нэви» США. Согласно этим правилам, опоздание к началу ужина, а также разговоры за столом о женщинах и политике не считаются хорошим тоном.