Михаил Ахманов - Ливиец

• Название: Ливиец
• Автор: Михаил Ахманов
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06386-2

Герой романа Михаила Ахманова – Андрей, прозванный Ливийцем, – живет в далеком будущем. Реальность превзошла самые смелые прогнозы фантастов – человечество решило все свои проблемы, освоило Вселенную, обрело безграничное могущество и даже бессмертие. Однако таким, как Андрей, скучно вести жизнь пресыщенных сверхчеловеков. Без памяти нет будущего, нет ответственности и осознанного выбора. А потому Ливиец раз за разом отсылает свою душу в эпохи войн, крови и несправедливости и, проживая все новые и новые мниможизни, по крупицам восстанавливает историю и культуру народов, оставивших в прошлом Земли размытые временем следы...

---

Вздохнув, я опустил веки и улыбнулся.

08

На Тоуэке время двигалось к полудню.

Для большинства из нас привычен быстрый переход из ночи в день, из утра в вечер, от неба с одной луной или солнцем к другим небесам, где сияют два или три светила, а спутников ночью не перечесть. Туманные Окна, позволяющие странствовать между мирами, одна из основ нашей цивилизации, но важность их не в том, что с помощью пространственных порталов мы достигли звезд, а, как мнится мне, в радикальном изменении обычного бытия. Мы расселились на тысячах планет по всей Галактической Ойкумене, мы обитаем во всех ее рукавах и ветвях, в Гиадах, Плеядах и древних шаровых скоплениях, в Магеллановых Облаках и Облаке Ниагинги, в туманностях Ориона, Телирии и Ронтгира, и все же мы едины. Едины, хотя всякий мир, который становится нам родным, накладывает свою печать на человеческий облик и душу, делая нас легкими, изящными, стройными, как жители Тоуэка, мощными и горделивыми, как великаны Кельзанга, или, подобно альгейстенам, склонными к абстрактному мышлению. И все же мы едины, ибо каждый из нас – житель прародины Земли, куда выходит хоть одно окошко его бьона.

Расстояние исчезло, но это не значит, что исчезло время. Просто появилась возможность потратить его с большей пользой, чем на преодоление расстояний.

Бьон, дом и личное поместье, каждым возводится и украшается по собственному вкусу. Но бьон не только жилище, он еще и связующий элемент культуры, основа ее цельности, нечто способствующее уединению в шаге от людского моря: ты в одиночестве, но, сделав этот шаг, сольешься с миллионом волн на Земле или Арансе, Телирии, Астабе или Малахите, Бу-Банге или Альгейстене – словом, в тысяче тысяч мест на лунах, на планетах, заатмосферных поселениях и космических кораблях. Как минимум бьон связан с двумя-тремя мирами, где лежат те или иные его части, сад или парк, комнаты, дворы, башенки, лестницы, галереи. Бывает, что сутки иномирья в точности равны земным, и бьон расположен в обоих мирах на одной и той же долготе, так что время в нем течет синхронно, и утру отвечает утро, а ночи – ночь. Но это редкая ситуация, и Тоуэк к ней не относится. Здесь планетарные сутки равны тридцати часам, на пять длиннее, чем земные, и я, попадая в жилище Тави, в его тоуэкскую половину, нередко вынужден менять свои намерения. Вот и сейчас земная ночь мгновенно сменилась полднем Тоуэка, и мой любовный пыл угас. День, разумеется, во многих отношениях ничем не хуже ночи, но Тави была занята – разучивала со своими подопечными какой-то сложный акробатический этюд.

Я появился из портала, она улыбнулась и махнула мне рукой. «Сядь, милый, и жди, – донеслась ее мысль. – Можешь поглядеть на нас».

Ей нравится, когда я на нее смотрю. Мне тоже. У нее эльфийская пластика движений – то есть если бы на свете существовали эльфы и эльфийки, они, наверное, двигались бы так же грациозно.

Но девочки, с которыми она занималась акробатикой – или, скорее, танцевала, едва касаясь быстрой ножкой трав, – были земными. Обе лет двенадцати, младше, чем Зоэ, дочка Витольда, одна кареглазая, с короткой стрижкой, другая с распущенными русыми волосами. Их танец в самом деле походил на пляску эльфов или фей, которую можно исполнить лишь на Тоуэке. Дело не в том, что тяготение здесь меньше земного и оттого прыжки и пируэты приобретают эфирную легкость – этот фокус возможен с самым примитивным гравигенератором. И не в том, что поляна у жилого купола Октавии поросла особенной мох-травой, короткой, плотной и упругой. И не в том, что фоном их танцу служили огромный солнечный диск и аметистовое небо редкой прозрачности и глубины, а под ними – равнина и озеро с причалами, яхтами и белым овальным амфитеатром. За озером тянулись мягких очертаний холмы, увенчанные жилыми куполами среди голубых, синих, серебристых букетов деревьев.

Бывают такие пейзажи и на Земле. И однако, однако…

Они танцевали без музыки, но музыка все же была. Звуки, запахи, сопровождение кордебалета… Ветви и листья олонгов и гиму выпевали мелодию флейт, хрустальной арфой звенел водопад, взлетавший со скал за куполом, растение – или животное? – зеленоватое, полупрозрачное, с сотней похожих на лианы отростков, вело партию трубы, в живом ковре под ногами плясуний в нужный момент что-то гулко рокотало, а над ними, повторяя все фигуры танца, кружился рой огромных то ли цветов, то ли многокрылых бабочек. Крылья-лепестки переливались перламутром, сияли сапфирами и изумрудами фасетчатые глаза, и этот воздушный хоровод был так плотен, что казался вытканным из невесомого искрящегося тумана. Облачные мотыльки… Мотыльки, симфония вод, листьев и трав, чудный запах, которым тянуло от деревьев, и три почти нагие фигурки, гибкие, как клинок дамасского меча…

Я опустился на кочку, услужливо раскрывшуюся креслом, и замер. Небывалый покой, сладкая истома, что заменяет сон, вдруг охватили меня. Я был уверен, что пребываю в месте, где надлежит мне быть, и занимаюсь тем, чем должен заниматься – впитываю ароматы, звуки, краски, насыщаюсь ими точно преодолевший пустыню путник, нашедший три заветные пальмы у источника с водой. Видимо, такая релаксация была мне нужна – после жуткой сцены, показанной Егором, и беседы с Гинахом. Я чувствовал, как становлюсь самим собой; сглаживались рубцы, рассасывались шрамы, таяли, как воск в огне, мозоли, меняла фактуру и цвет рыжая поросль на голове. Все это шло будто помимо моей воли; таинство, за которым я следил, подстегивало иммунную защиту, возвращая прежний облик. Шаг за шагом, от Гибли-ливийца к Ливийцу Андрею…

Мелодия оборвалась на резкой звенящей ноте, танец завершился. Ладошки Тави коснулись моих плеч, запах ее разгоряченного тела защекотал мои ноздри, и мир вокруг обрел черты реальности. Серебряные гиму, синие олонги, небо с огромным ярким светилом, холмистая равнина и пестрые мозаичные дорожки, что протянулись от холма к холму, от бьона к бьону, – все это вдруг отпустило меня, позволив вернуться из зачарованного царства снов. Все, кроме моей возлюбленной – она держала меня крепко.

– Ты выглядишь лучше… да, гораздо лучше… – Пальцы Тави гладили почти исчезнувший рубец. Она повернулась к девчонкам, что с любопытством глазели на меня. – Это Андрей, Андрей Ливиец, мой друг. Я вам о нем говорила… А это Лена и Лусия.

Лена – кареглазая, смуглая, с капельками испарины на лбу; Лусия – та, что с распущенными волосами… Тави подтолкнула их ко мне. От лица ее струился мягкий свет, и мне припомнилось: так Витольд смотрел на Зоэ, свою дочку.

– Говорила, правда, – голосок у Лусии был тонким, но твердым. – Но почему Ливиец? – Она уставилась на меня серыми блестящими глазами. – Ливийцы – это такой народ, что кочевал в Сахаре и дрался с египтянами. Еще они охотились на львов и страусов, а еще…

– Андрей психоисторик, и если хочешь, расскажет тебе и Лене о ливийцах. – Оставив меня, Октавия шагнула к девочкам и вытянула руки, формируя сенсорный щуп. – Так, у Лус все хорошо… Лена, ты слишком напрягаешься и потому устала. Наши упражнения не требуют больших усилий. Помни, танцует не тело, танцует душа. Она, в отличие от тела, неутомима… Сядь и постарайся расслабиться.

Кареглазка опустилась рядом со мной, прижалась к моему колену. Я вытер ей лоб краем мантии.

– Вы… ты…

– Ты, – подсказал я.

– Ты путешествуешь в прошлое?

– Да.

– О! – Рот у Лены округлился. – Селина говорила… – Что говорила Селина, узнать мне не удалось – она перебила саму себя: – Прежде я хотела стать модератором, потом констеблем или вояжером… Но погружаться в прошлое гораздо интереснее, ведь так? Очень романтично… Быть рядом с великим поэтом, Гомером или Пушкиным… встретить гениального художника… или сделаться царем или царицей, древним воином и даже… – Рот ее захлопнулся.

– Жизнь длинна, и ты успеешь побывать во многих Койнах, – сказала Тави.

Ресницы Лены взметнулись и застыли.

– Но она все равно кончается…

– Нет, не кончается! – возразила Лусия. – Мы просто уходим… уходим к Носфератам… Ведь так, Андрей?

Приподняв брови, она требовательно глядела на меня, но я молчал, зная, что говорить с детьми о Галактических Странниках не принято. Детская психика – слишком хрупкий пьедестал для возведения монумента бесконечности.

«Отвлеки их. Расскажи что-нибудь интересное», – подсказала Тави.

Я откашлялся:

– Хотите узнать, как ливийцы охотились на страусов?

Девочки переглянулись, и Лена вежливо, совсем по-взрослому произнесла:

– Как-нибудь в другой раз, Андрей. Ты ведь еще придешь к нам? – Она бросила лукавый взгляд на Тави, ее губы дрогнули в улыбке, потом личико сделалось серьезным. – Если бы я путешествовала в прошлое, я бы… я бы… Наверное, я бы не стала ни воином, ни царицей, даже в стране амазонок. Лучше отправиться в подземный город, где все такое маленькое! Нас водили в один из этих городов. Там дома-колонны от пола до потолка, и в каждом триста ярусов, но если подпрыгнуть, можно достать до свода. И в этих крохотных домах жили люди-крошки… Почему? Разве им было тесно на Земле?