Аркадий Ипполитов - Эссе 1994-2008

• Название: Эссе 1994-2008
• Автор: Аркадий Ипполитов
• Жанр: Книги

---

В моду среди интеллектуалов входят неоклассицизм XVIII-XIX вв., те, кто ахал около Бойса, ахают перед Гвидо Рени, гламур это увлечение подхватывает, низводя его до рекламных постеров с эфебистыми манекенщиками и Горгоной Роспильози, превращенной в марку Версаче; сваленные в подвалы бесчисленных академий слепки становятся любимым местом перформансов и акций, а интерьеры a la Холляйн украшают мотивы из Рафаэля. Все эти изменения стиля - индикатор растущей растерянности и внутреннего страха конца, конца всего того, что называлось XX веком, который, как-никак, был большим стилем.

Мэпплторп не только уловил, но и сформулировал этот стиль, и его страшная смерть в 1989 году подвела черту этому страху, определившему истерические поиски формы, способной дать хоть какую-то устойчивость. Последняя фотография Мэпплторпа, его автопортрет, на котором видны одни глаза, это не только вечная тема встречи со Смертью, но и трагическое прощание с XX веком. Именно ощущение конечности стиля роднит Мэпплторпа с маньеризмом, с его рафинированно истеричными поисками совершенства, оказывающемся все время на грани, на очень хрупкой грани экстравагантной элегантности, почти извращенной, и стремления к просветленному спокойствию классики. Об этом и была выставка в Эрмитаже и Доме Фотографии под названием «Роберт Мэпплторп и классическая традиция».

А мне все - порнограф да порнограф, самый скандальный, о, как мне это надоело! Звонят различные журналисты, и все опять двадцать пять, да что такое маньеризм, да почему соединили, да кто на выставку ходил в Берлине, а для какой публики в Петербурге, все одно и то же, одно и то же. И вдруг:

- А какое отношение ваша выставка имеет к порнографии и гомосексуализму?

ДА НИКАКОГО!!! - в ярости ору я чистую правду, с ума все посходили, что ли, в зрелом возрасте никто не знает, что такое порнография, столь невинна вся пресса, а с ней и весь народ? Про выставку Рубенса вы будете спрашивать какое она отношение имеет к гетеросексуализму? Никакого отношения большие художники ни к какому сексуализму вообще не имеют, сколько бы их не использовали в альбомах эротики. Поиски жареного - это ваши проблемы, не художников. Искусство имеет отношение к Сексу, в той же степени, что и к Космосу. Неужели непонятно, что «Проклятые» Голциуса, также, как и «Томас» Мэпплторпа, это тоска по полету во Вселенной и провозглашение его героической обреченности? Протрите глазки, если про искусство пишите, а не выискивайте на картинке член, занимая ум читателей его замерами. Для подобных занятий есть магазины для взрослых, ваши же журналы периодически публикуют их адреса.

Но нет, совершенно неуемна Россия в своей половой недоразвитости. Одна питерская газета договорилась до того, что «…случай с Мэпплторпом - сознательный эпатаж. В его творчестве затрагивается столько табуированных тем. - Смерть Мэпплторпа от СПИДа - событие из этого же ряда?». Милая газета, любая смерть - трагическое переживание индивидуального Апокалипсиса, с которым рушится весь мир, от СПИДа ли, от гильотины, инфлюэнцы или океанского тайфуна. И говорить, что смерть от СПИДа - эпатаж, да еще в стране, где от этой болезни умирают сотни и тысячи, так как у правительства нет денег на то, чтобы снабдить больных уже существующими лекарствами, это уж слишком… Пионэры, идите в жопу!17.03.2005

От Амура до Федора Кузьмича

Выставка «Александр I. "Сфинкс, неразгаданный до гроба…"» в Эрмитаже

При дворе Екатерины II юного Великого князя Александра Павловича и его невесту Елизавету Алексеевну величали Амуром и Психеей, столь прелестна была эта пара. Метафора совсем в духе игривого неоклассицизма конца галантной эпохи, полная чарующей искусственности и жеманной чувствительности, свойственных уходящему столетию. Амур, выпестованный императрицей-бабушкой, самой примечательной женщиной XVIII века, взошел на трон после цареубийства и процарствовал двадцать пять лет, ознаменовавших для России приход Нового времени. Его царствование полностью относится к веку XIX, хотя своим воспитанием он обязан бабушкиному Просвещению - этакой модной придворной причуде в фижмах и мушках, но с философскими идеями. На выставке в Эрмитаже наступление русского Нового времени показано с поразительной четкостью: Павел Петрович и Мария Федоровна на больших, в рост, портретах А. Рослина, завершающих экспозицию, посвященную детству и юности Александра, указывают с трагичной кокетливостью на вход в Николаевский зал, где уже представлена империя под его управлением. Пастельная пестрота неоклассицизма Екатерины и Павла, еще хранящая воспоминание о рокайле, сменяется резкой графичностью александровского ампира.

Для Европы XVIII век закончился в 1789 году штурмом Бастилии, Французской революцией и последовавшей затем казнью Людовика XVI. Россия, как всегда, несколько отстала - для нее смена столетий произошла в мутную ночь 11 марта 1801 года. Новое царствование нового царя ознаменовало наступление нового столетия. Новый век, новый царь - Россия преисполнилась радужных ожиданий. Царь был молод, хорош собой, чистый ангел и лицом и помыслами. Мутная ночь забылась, отошла в прошлое, а вместе с ней и мрак последних десятилетий ушедшего века: старушечья омертвелость поздней Екатерины и безумие Павла, пытавшегося остановить время.

Новый век явился с требованием свободы, и разум, до того обретавшийся в светских салонах Парижа, вырвался на улицы, размахивая республиканским знаменем. Чем обернулось торжество разума, хорошо известно - кровавая диктатура и четверть века непрекращающихся европейских войн. Россия разум всячески сдерживала, но, наконец, и до нее он добрался - Александр казался его воплощением.

Это воплощение разума очаровало мир. Как хорош он был во время парадов, гарцующий на белом коне, окруженный молодыми лицами, на балах, стройный, затянутый в лосины, с нежной и обаятельной улыбкой, всегда обходительный, ловкий, добрый. Как хорош он был, когда представал перед боготворящим его народом, раскидывая бисквиты толпе, дерущейся за крохи, которых коснулась царственная рука - как это описал Толстой в «Войне и мире», справедливо или нет, не в этом дело, но так убедительно и живописно. Александр Благословенный, обожаемый всей Россией, или почти всей, Император, въехавший на белом коне в Париж, Император, при котором Россия добилась такого могущества, какого она не добивалась никогда, вплоть до 1945 года.

При имени Александра возникают в памяти размах Адмиралтейства и колоннад Казанского собора, арки Сената и Генерального штаба, вздыбившиеся квадриги, надувающие щеки Славы, и оружие, множество оружия, целые связки копий, мечей и стрел везде, на полах и потолках, решетках и блюдцах, фасадах и подсвечниках. Первый бал Наташи Ростовой, первая глава «Евгения Онегина» и лучшая в мире мебель, лучшая, во всяком случае, на наш, русский вкус. Империя в сиянии золоченой бронзы и малахита.

Впрочем, в России все не то, чем кажется. За вставшими на дыбы квадригами плелась страна, от триумфа в Париже возвратившаяся к барщине. Зародившийся новый век так и не наступил, мечты о Разуме и Свободе обернулись бесчеловечным идеализмом аракчеевских поселений да фанатичным мистицизмом Фотия, и Россия с убедительной внятностью показала, что ее «золотой век» неизбежно связан с духовной диктатурой. Такое вот свойство нашего национального характера.

Совпадение двух Отечественных войн удивительно. В том и в другом случае победа России, бывшая столь желанной для Европы, в конечном счете породила ненависть к победителю. В том и другом случае жертвы России были неисчислимы, в то время как выгод - никаких. В том и другом случае победа, давшая России право распоряжаться судьбами мира, неминуемо сулила внутреннюю стагнацию. Как от Венского конгресса шла прямая дорога к Крымской войне, так и Потсдам привел к Афганистану и распаду СССР. Перекличка ампира александровского и ампира сталинского подчеркивает эти совпадения c наглядной резкостью.

Эрмитажная выставка «Александр I. "Сфинкс, неразгаданный до гроба…"» виртуозно повествует о судьбе Императора. Масса документальных свидетельств и изобразительных материалов призвана обрисовать двойственность образа этого повелителя, столь же страстно любимого сколь и страстно проклинаемого современниками и потомками. Сразу же вспоминается роман Мережковского и его император Александр, чью душу столь безжалостно раздирает неразрешимое противоречие между властью и человечностью, что воля его оказывается парализованной. Страдательное бездействие становится единственным оправданием перед Высшим судом, и поэтому роман Мережковского заканчивается дорогой, по которой бредет загадочный старец Федор Кузьмич, бредет в никуда, то есть - в вечность. Страдающий царь, страдающий Бог - мечта всей России. За страдания человека все можно простить императору. Вот и выставка заканчивается рассказом о Федоре Кузьмиче - легендой об искуплении.23.06.2005