Келли Линк - Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

• Название: Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
• Автор: Келли Линк
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01339-1

Впервые на русском языке выходит антология, собравшая под своей обложкой лучшие произведения жанров фэнтези, мистики и магического реализма. Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже более пятнадцати лет, публикует повести, рассказы, эссе, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

Настоящее издание включает произведения таких мастеров, как Джефри Форд, Кристофер Фаулер, Грэм Джойс, Нил Гейман, Зоран Живкович и других талантливых авторов.

К сожалению, часть произведений представлена лишь фрагментами, некоторые фразы прерываются посередине — так в исходнике (прим. golma1).

---

Итак, она уселась рядом с ним; на ней был пурпурный кринолин, волосы покрывал кружевной чепец, а какие у нее глаза — яркие, прозрачно-голубые! Она так и сказала: эти милые крошечные создания и мои кошечки.

Конечно же, кошки ловили лилипутов. Один приятель Бейтса говорил, что впервые заинтересовался ими только после того, как стал свидетелем драки двух кошек за лилипута, что случайно попал на кухню в доме его дядюшка.

В итоге Бейтс снова стал постепенно впадать в прежнее состояние, как дерево, теряющее листья один за другим, пока все они не облетят. Этим воскресным вечером он отправился спать с таким тяжелым сердцем, что ощущал его не только в груди, но даже в горле и в животе. На следующее утро Бейтс пробудился совершенно разбитым, не в силах разобраться в собственных чувствах. Очень не хотелось вставать. Несколько дней энергичной деятельности снова закончились приступом меланхолии.

Окна его квартиры на Кавендиш-сквер выходили на овальный газон с побитой морозом травой, где стояли четыре совершенно голых деревца. Порой он целые дни просиживал, уставившись в окно, выкуривая одну сигару за другой, и ничего не делал, только глядел на эти неподвижные деревья.

Когда он был помоложе, лет шесть или семь назад, ему случилось завести интрижку с дочерью торговца табаком, которую звали Мэри. Романтические отношения переросли в предосудительную физическую связь. Вначале в сердце Бейтса вспыхнули чувства, которые питались в равной мере и гордостью, и стыдом. Необходимость соблюдать секретность, казалось, добавляла ему важности, возвеличивала в собственных глазах, даже костюм, казалось, становился тесен ему. Он сознавал греховность своего поступка, но вместе с тем ощущал душевный подъем. Он ходил по лондонским улицам, свысока взирая на прохожих, которые не знали того, что знал он. Эта возбуждающая смесь сильных положительных и отрицательных эмоций была, пожалуй, даже более приятна, чем удовольствие от физической близости, хотя и та была не лишена приятности.

А потом Мэри сказала, что носит ребенка. При этом известии гармония в его душе сменилась страхом. Он не мог заставить себя встретиться со своим собственным отцом (который тогда был еще жив), чтобы объявить себя будущим родителем. Да это было и невозможно. Стыд, переживаемый тайно, может, и есть чувство, в значительной степени состоящее из восторга и презрения, и ощущать его почти блаженство; но публичный позор — совершенно другое дело. Бейтс-старший не был богат, но он был благородных кровей. Так что о женитьбе на дочери торговца табаком не могло быть и речи. А Мэри была славная девушка. Но что он мог поделать? Что можно было сделать?

Конечно же, ничего нельзя было поделать. Между бывшими любовниками произошла очень неприятная сцена. Ее слезы и обвинения не смутили его. Так ему даже легче оказалось напустить на себя неприступный вид. После объяснения он провел вечер в клубе, где выпил почти целую бутылку кларета. По пути домой зашел на полчаса в часовню. Молитва укрепила его дух, сотворив твердый сплав из неловкости, стыда, презрения к себе и слабости. Теперь он будет сильным — это то, что требует Христос. Он не станет больше грешить.

Новый настрой включал решимость отгородиться от Мэри даже в мыслях; он сумел притвориться, что ее нет. Несколько недель его уловка удачно срабатывала. Он, казалось, забыл, что такая девушка существует на белом свете. Только иногда по ночам, когда он не отказывал себе в удовольствии предаться нечистым мыслям и мастурбировать, ее образ врывался в его мысли, и это заставляло его прекращать унизительное занятие.

И вот, спустя месяц с небольшим, он ее встретил, она стояла возле будки, собираясь заплатить за проход по Лондонскому мосту. Он поспешил за ней, сомневаясь, действительно ли это ее лицо мелькнуло под капором.

— Простите, мадам, — сказал он.

Она обернулась и безучастно посмотрела ему в лицо, не выражая ни радости, ни неудовольствия.

— Мэри, — сказал он, подойдя ближе. Живот у нее был плоский.

— Не смотрите, — проследив его взгляд, упрекнула она. — Это нехорошо.

Пятнышки света расплывались по поверхности реки, будто яркие мазки, оставленные кистью художника. Он не знал, как спросить.

— Не терзайтесь, сэр, — проговорила она, заливаясь красно-фиолетовой краской, и голос был таким злым, какого он у нее никогда не слышал. — Ребенок не станет угрожать вашей фамильной чести. — Последнее слово она произнесла как «чести».

— Не понимаю.

Она немного помолчала.

— Ну, один мой друг знает доктора. Не то чтобы тот был настоящий доктор, если вы меня понимаете…

— О, — мягко сказал Бейтс, сознавая, что произошло.

Они уже прошли треть моста. Солнечный свет становился ярче, и Темза сверкала и искрилась, как будто была покрыта льдом. Во рту у Бейтса пересохло.

— Что ты с ним сделала? — спросил он.

Боль в груди нарастала, как будто его ребра ломались и сдавливали легкие.

— С ним?

— С ребенком… — проговорил он, не узнавая своего голоса. Она с полминуты пристально глядела на него, лицо ее было неподвижным, лишь глаза расширились.

— Я его похоронила. Подкопала иод живую изгородь у церковного кладбища в Сомерстауне и похоронила там сына.

На протяжении многих дней Бейтс не мог изгнать этот образ из памяти. Его ребенок, его сын похоронен и смешан с землёй. Ему снилось это маленькое существо с закрытыми глазами и ртом, сморщенным от холода. Он представлял его с волосами, длинными и светлыми. Он представлял его крошечным, размером с лилипута. В этом сне он разгребал землю ногами, зная, что под ней лежит его похороненный ребенок. Золотая нить натирала ему запястье. Он видел уличных уборщиков, мальчишек в коричневом, где-то вдалеке они склонялись головами друг к другу и о чем-то говорили. Может быть, он смотрел на них через окно. Один из них зевнул. Но Бейтс был в комнате с плисовыми шторами. Золотые нити сплетались в паутину. Золотая нить натирала ему запястье. Крошечная ручка ребенка тянулась к нему, и когда она касалась его, он чувствовал ее невыносимый холод и громко вскрикивал.

В этот момент он просыпался.

[5]

Девятнадцатого ноября французские войска форсировали Ла-Манш. Наиболее ожесточенное сражение произошло на северо-востоке Англии; с военной стремительностью британские войска отступили на заранее подготовленные позиции в районе Сент-Квентина и в самом городе — траншеи были вырыты в начале кампании — и закрепились там. Но французская армия получила подкрепление. Три батальона регулярных войск штурмовали позиции британцев, а затем первый великанский корпус пошел в атаку на восточном фланге. Оружие, которое несли великаны, было тоже гигантских размеров: здоровенные деревянные дубины с насаженными на них массивными железными кольцами, огромные самопалы, что стреляли разрывными снарядами бочкообразной формы. Из них бробдингнежцы стреляли с плеча, целясь вниз. Картечины, на которые разрывались эти снаряды, были начинены греческим огнем.[24] Великаны оказались замечательно нечувствительными к ружейным пулям.

Битва при Сент-Квентине оказалась, вероятно, самым значительным сражением за всю войну. Регулярные войска штурмовали английскую линию обороны одновременно с двух направлений; великаны из бробдингнежского отряда, передвигаясь среди сражающихся с намеренной, величавой медлительностью, крушили направо и налево, орудуя длинными шестидесятифутовыми копьями с утяжеленными металлическими боевыми наконечниками весом в тонну. Их огромные самопалы повергали в хаос ряды англичан. Один полковник просто побелел, когда ознакомился со сводкой о потерях.

— Если бы это были не трупы, а фунты стерлингов, — сказал он своему адъютанту, — мы бы здорово разбогатели.

Его острота мигом облетела весь лагерь. Мрачная шутка вполне соответствовала действительности, ибо и в самом деле у английской армии было много трупов, но мало денег. Однако главнокомандующий все же отправлял повторявших ее на виселицу по обвинению в государственной измене даже тогда, когда остатки армии отступили к побережью. Сам же он дал деру в тот момент, когда авангард французов пробивался через лагерь мимо болтающихся тел повешенных.

Английские войска уходили из Сент-Квентина, переправляясь через Па-де-Кале. Приказы о строительстве линии редутов игнорировались, а те, кто все-таки их выполнял, принимали геройскую смерть. Командиры подразделений пытались координировать эвакуацию войск на пляжи возле Кале, но французы нажали и планомерная погрузка на суда превратилась в беспорядочное бегство. В конце концов бробдингнежцы снова оказались в воде, они нападали на шлюпки и отправляли их на дно. Слышались крики, пальба, повсюду царили беспорядок и замешательство. Потери англичан были даже больше, чем в сражении при Сент-Квентине.