Константин Коничев - Из жизни взятое

• Название: Из жизни взятое
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.

В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К. Коничева «В году тридцатом» и ряд рассказов, которые действительно «взяты из жизни», созданы на автобиографическом материале писателя

---

– Братие во Христе, – обратился епископ к своим посетителям. – Вы тут можете взять евангелие и почитать громогласно или же священную псалтырь возьмите и пропойте: «Да воскреснет бог и расточатся врази его». Я тем временем побеседую с юношей – посланником, прибывшим ко мне от его преосвященства, епископа Вологодского и Тотемского… Пройдём, чадо, в мою горницу…

Судаков прошёл вслед за епископом в соседнюю, малую комнату, где была одна лишь икона в позолоченном киоте да шкаф, наполненный книгами в кожаных переплётах. На столе, покрытом скатертью с кистями до пола, в длинной тарелке лежала недоеденная крупная рыбина…

– Садитесь, отроче младо, садитесь. Пакет есть от архиерея?.. Давайте, давайте, что он шлёт?..

– Я из ГПУ, – коротко и внушительно, с чуть заметным волнением проговорил Судаков, показывая епископу служебное удостоверение.

Тот молча сквозь очки взглянул на фотографию, прочёл и запомнил фамилию. Посмотрел пытливо на Судакова, вздохнул:

– Чем могу быть полезен?

– Вот, читайте ордер на изъятие у вас имеющейся ценности, присвоенной вами.

– Эта митра собственность моя, дар православных за мою долголетнюю службу… – немного заикаясь, проговорил епископ, кладя ордер на стол.

Судаков, как сумел, стал возражать и требовать:

– В этой митре, как нам известно, заложено целое состояние, принадлежащее государству. Эту ценность создал народ, а народ не весь состоит из верующих, государство же состоит из всего народа. Ценность, стало быть, государственная, и вам придется её сдать. Я её приму, как добровольно сданную, не производя обыска…

– И вот, пропадёт вещь… – тяжело вздохнув, проговорил епископ. – Сдадут в лом, переделают нечистыми руками ювелиры ни бог весть на что… Берите. Но за мной право обжалования ВЦИК и Московский митрополит будут знать… об этом, простите, насилии.

– Не советую, владыка. Если будете жаловаться – жалуйтесь. Ваше право. Но если вы самый факт изъятия у вас государственной ценности используете в агитации среди ваших посетителей, то мы можем кое-что рассказать сами гораздо шире через газету «Безбожник».

– Помилуй бог! – воскликнул владыка. И, склонив голову, замолчал.

– Где она у вас находится? В церкви? Здесь?.. – торопливо спросил Иван Корнеевич. – Не будем, владыка, впустую на разговоры и размышления тратить время.

– Да, я думал, ожидал… Но такая ценность!..

– Ценности нужны государству. На Волге строится тракторный завод. Коллективным хозяйствам нужны тракторы. А по имеющимся данным, митра, присвоенная вами, равняется не менее как стоимости пятидесяти тракторов!.. Я, простите, не агитировать вас приехал. И прошу меня не задерживать.

– Пятьдесят, говорите, тракторов! Дешево цените, отроче младо. В Америке за эту митру и пятьсот тракторов бы не пожалели… Нужны ли вам понятые? – упавшим голосом спросил епископ.

– Зачем? Я сказал: принимаю как добровольно вами сданную ценность. И чтобы «Митрополия» здешняя об этом не знала, по крайней мере, сутки… Во избежание недоразумений.

– Н-да… вы ловкий, отроче, ловкий. Что ж, несть власти аще не от бога. Сдаю. Минуточку, только минуточку. Я успокою православных…

Епископ подошел к двери, раскрыл её и, став на пороге, сказал посетителям:

– Я слышу, вы замолчали… И вижу на печальных лицах ваших тревогу. Будьте спокойны, я вас не покину. Преосвященный из Вологды просит меня приехать на пасху принять участие в пасхальной службе, погостить у него и даже предлагает покой и приют до конца дней моих. Но я отпишу и дары ему отправлю с посланцем его. Пусть не будет в обиде. По весенней бездорожице на пасху мне не езда. А покойнее «Митрополии» здешней и наши отцы и предки не находили места. Что замолкли, мои любимые? Староста Иннокентий, исполните во услышание хором: «Да воскреснет» на двенадцатый глас. Я скоро… – Он закрыл дверь на ключ. За стеной послышалось не совсем стройное, протяжное пение псалма. А епископ в это время отдернул занавес, деливший комнату на две половины. За занавесом широкая никелированная кровать; под тремя взбитыми пуховыми подушками – теплое лоскутное одеяло. Рядом с кроватью – огромный кованый железом сундук. Епископ наклонился, повернул ключ. В сундуке раздался звон колокольчиков, искусно вделанных в старинный замок. Нажатием кнопки крышка сундука открылась сама собой, слегка ударившись о стену. Сверху в сундуке лежала большая, обрамлённая древним орнаментом грамота, печатанная золотыми буквами. В тексте – имя, отчество, фамилия, перечисление заслуг и духовное звание владыки. Все это Судаков быстро пробежал глазами, ибо церковнославянскую грамоту он изучал ещё в школе с неизменными отметками пять с плюсом. Епископ достал из сундука завёрнутую в шёлковый плат митру. Она была из золота, усыпанная бриллиантами и ещё какими-то светящимися драгоценностями, о которых Судаков не имел представления. Одно понимал он: действительно, вещь ценная. Красивая. Но полсотни тракторов нужнее этой вещи!.. Он расписался в копии акта, расписался и епископ, получив вместо митры расписку, как оправдание.

– Заверните в плат и вот ещё наволочку возьмите. Бережно. Прошу бережно… Бог смилуется, быть ей на главе достойного пастыря Христова. Кстати, молодой человек, прошу вас в акте добавьте ещё своей рукой «принята в целости и сохранности полной…»

Провожаемый из горницы епископом, Судаков вышел другим ходом через коридор на крыльцо, держа в руках дорогое сокровище. Сердце билось учащённо. Дело сделано. Теперь остается довезти благополучно до Святогорья. А там до Вологды можно для охраны взять милиционера, а то и двух…

Касперт был доволен.

– Объявляю благодарность и разрешаю два дня выходных! – сказал он торжественно, когда Судаков доставил в его кабинет митру.

Касперт залюбовался на поражающую взгляд драгоценность тончайшей работы неизвестных тружеников, искусных дел мастеров – гранильщиков и художников. Это они создали такую изумительную вещь ради украшения седой головы пастыря духовного и возвышения культа христианского божества, и без того ослепляющего разум простых людей…

А потом Касперт вызвал секретаря:

– Надо эту штучку сдать в финансовые органы по всем правилам самого детального оформления. Спрячьте пока в несгораемый шкаф. А вы, Судаков, в совпартшколе изучали политэкономию. Теперь поразмыслите абстрактно о бесполезности некоторых сокровищ и превращении их в предметы общественно полезные. Кстати, перечитайте известную статью Ленина о значении золота в тех условиях, за создание которых нам ещё бороться и бороться…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У ИВАНА КОРНЕЕВИЧА Судакова, несмотря на его молодость и малый, всего лишь двухлетний, стаж работы в органах ГПУ, были свои удачи и неудачи, успехи и упущения. Он не думал о блестящей карьере, о выдвижении, а хотел быть честным рядовым работником и, по возможности, меньше ошибаться, ибо последствия от ошибок в нелегком труде чекиста могли быть тяжелыми и непоправимыми.

Был он тогда холост, жил одиноко в тесной комнатке: стол, два стула, железная кровать с тощим тюфяком. На стене без стекла и рамки портрет Феликса Эдмундовича да две косо приколотых групповых фотографии с выпускных курсов техникума и совпартшколы. Стояла ещё в углу комнатки низенькая этажерка, на ней сотни две книг и брошюр. Читать их не находилось у Судакова времени. Дни и ночи на службе, в командировках. Соседи по этажу редко видели его. Письма и газеты засовывались в щель под дверь. В эту же щель подслушивались разговоры, если кто-нибудь из товарищей приходил к Судакову. В весенние дни тридцатого года, в горячий период размещения спецпереселенцев в районах Северного края, в первые месяцы массовой коллективизации, вновь решительно начавшейся после статьи «Головокружение от успехов», Судаков целыми неделями не заглядывал в свою «конуру». Хорошо, что одна сторона печи из комнаты соседа выходила в пустовавшее его жилье, и тепло здесь было постоянное.

С подчиненной бригадой помощников-регистраторов Судаков разъезжал взад-вперед по Северной дороге в пределах своего округа, принимал прибывавшие с юга эшелоны и, по указанию начальства, направлял кулаков в лесозаготовительные районы.

Леса Севера с давних пор было принято считать «зелёным золотом». Это зелёное золото текло по сплавным рекам к архангельским лесопильным заводам. Валютный цех страны – лесной Северный край – давал государству большие доходы от сбыта леса за границу.

Кроме раскулаченных, выселялись на просторы севера фанатики-сектанты, уголовные элементы, разные бывшие люди, не привыкшие к труду, остатки разбитой контрреволюции, когда-то активные белогвардейцы-деникинцы, махновцы, петлюровцы и прочие, не сложившие своего оружия в условиях ожесточенной борьбы.

Город посылал на помощь деревне рабочих-двадцатипятитысячников. Часть их прибыла на Север в колхозы; многие из коммунистов стали комендантами новых поселений.