Константин Коничев - Из жизни взятое

• Название: Из жизни взятое
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.

В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К. Коничева «В году тридцатом» и ряд рассказов, которые действительно «взяты из жизни», созданы на автобиографическом материале писателя

---

Был при нас случай. На почве самогонной пьянки возникла, драка. Одного убили. А суд был весьма милостивый.

* * *

Хожу по деревням, смотрю, как строятся скотные дворы. Просто. Обычно. Любому плотнику по плечу такая работа. Стандарт. Но вот когда гляжу на ветряные мельницы-шатровки и столбянки, в них вижу нечто от древнерусской самобытной архитектуры. Построить их нужно было умение. И поставить на такое место, чтобы они скрашивали деревенский пейзаж, нужен был вкус строителя. В Междуречье свыше трехсот таких мельниц, работающих на даровой ветряной энергии. Новых мельниц не строят. Мастера вывелись. Самой «молодой» мельнице около сотни лет. Паровой двигатель и турбина, – недалеко то время, – вытеснят все деревенские ветряки. Разве только картины художников прошлого века будут напоминать о них…

Не осудите меня, Сергей Адамович, если заметите в моих записках не только любование нашими северными ветряками, но и замечательными домами, построенными из выросшего здесь же, под боком, крепчайшего стройного соснового леса.

Я любуюсь на эти дома не как собственник, чувствующий зависть к богатому жилью. Во мне пробуждается чувство уважения к строителям, к тем мужикам – плотникам-умельцам, которые в угоду хозяину и, как художники, в удовольствие себе строили прочно, красиво, изощряясь в выдумках, так же, как вологодские кружевницы изощряются, выдумывая замысловатые узоры в кружевных накидках, платках, длинных прошвах, идущих издавна на продажу в столицу и за границу.

И вот эти кондовые русские северные избы!.. Разве можно пройти мимо них равнодушно, чтобы не залюбоваться на такую мощную махину пятистенную, двухэтажную, с резными раскрашенными наличниками окон, с мезонином, увенчивающим верх дома?..

Изба-богатырица —
Кокошник вырезной,
Оконце, как глазница, —
Подведено сурьмой.

Раньше я не посмел бы без надобности и даже при надобности зайти в такую хоромину, когда в ней протекала чужая и чуждая мне жизнь. Разве мог раз в год, в рождество, зайти «прославить Христа» и поздравить хозяина с хозяюшкой с праздником. Да, бывало и так: придёшь, пропоёшь: «Рождество твое, Христе боже наш…», постоишь у дверей на кухне в ожидании грошовой подачки, вытрешь под носом у себя промёрзшей рукавицей и, не сказав ни прости, ни до свидания, уходишь, озираясь, как бы не увязалась за тобой хозяйская собака, выращенная с жеребца и «воспитанная в духе ненависти», как и сами хозяева, к тем, кто нищ и беден…

А теперь… Захожу, будучи в Междуречье, я в такие дома. Они не пустуют. Где – школа, где – артельная портновская мастерская, где – школьный интернат или детские ясли. Читальни, красные уголки, как бы они сверхскромны ни были, колхозные правления, сельсоветы – все они, как законные наследники, поселились в такие добротные дома.

И нет в тех домах сусальных и в богатых окладах икон на божницах-иконостасах, не висят на медных цепочках лампады. Только изувеченная мягкая мебель, да матёрые резные шкафы, буфеты и гардеробы напоминают о их владельцах, ныне бытующих невесть где, на новых местах добровольного или принудительного поселения…

Да ещё под самым князьком, на недосягаемом карнизе, видна выцветшая, но ещё явственно выведенная славянскими буквами надпись: «Сей дом купца и члена земской управы А. Н. Ломунова, построен в 1838 году от Р. X.».

В свободные часы и минуты я не прочь в своей тетради нарисовать такой дом и зарисовать оконный наличник или же орнамент, что внутри на штукатурке искусно выведен умелой рукой безымянного галического штукатурщика и художника…

* * *

…Утром по заморозку пробираюсь в деревню Васькино. Там колхоз «Борьба». В соседних деревнях «Борьбу» называют еще «Громоотводом». Считают, что колхоз формальный, создан временно, ради того лишь, чтобы избежать громового удара от колхозной грозы.

Собираю бедноту. Спрашиваю:

– Расскажите, что это у вас колхоз не в чести? Почему? Не утаивайте…

– Утаивать нам нечего. На семнадцать хозяйств в колхозе обобществлено только четыре коровы. Себе оставлено по одной корове. Остальной скот, что был у зажиточных соседей, зарезан, продан и частично съеден.

– Чего бы вы хотели?

– Мы хотели бы обобществить весь скот до последнего копыта. Иначе – «громоотвод», а не колхоз. И председатель есть, и завхоз, и счетовод, и правление, а колхоза нет. С четырьмя коровами разве колхоз? Смех и грех…

– Верно. А Зливанов как на это смотрит? – спрашиваю бедноту, – ведь он уроженец из вашей деревни?

– Зливанов? Какое ему дело. Пьёт, пляшет и песенки распевает. Ему что! Рубль заработает, да три украдет. Поди, проверь.

– Его уже проверяют.

– Ну и слава богу. Два раза судился, третьего не миновать…

Прихожу к выводу: беден этот колхоз. Ему надо объединиться. Беднота согласна. Но с кем?.. Вот если «Красная заря» пойдёт на объединение.

Иду в «Красную зарю». Деревня называется Подберёзное.

– На что жалуетесь?

– На полную «демократию», – отвечают почти в один голос члены артели «Красная Заря».

– Как это понять?

– Да вот, понимай как хочешь. Полгода существуем в колхозе, а шесть председателей сменили. Не полюбится один – давай другого. Не полюбится другой – выбираем третьего. Один за другого не отвечает, каждый винит своего предшественника. А дело страдает…

– А если объединиться вам с другой деревней?..

– Что ж, можно попробовать. Но с кем?

– А если с «Борьбой»?

– Ну их к чёрту!

– У них скот забит. Четыре коровы «сданы» в колхоз. У нас более двадцати. Пусть не хитрят. Мы за равенство…

Вот тут и берись уравновешивать. Агитация не поможет. Согласны объединиться только на равных материальных основах.

* * *

Пока велись разговоры да уговоры и принимались решения, из деревни Быльник, иначе называемой колхоз «Красный май», прискакал ко мне нарочный с запиской от инструктора Рогозина: «т. Судаков! В деревне Быльник кулацкие сынки, братья Доронины на классовой почве избили комсомольца, колхозника Паутова. Вызывай уполномоченного ГПУ арестовать виновных».

Верю записке. Передаю по телефону в район. Там уже известно. Еду в Быльник. Картина ясна: следователю не трудно разобраться.

Рогозин в Быльнике проводил собрание колхозной бедноты. Изгоняли из колхоза кулака Доронина за то, что он до вступления в колхоз перебил свой скот и за то, что он в прошлом кулак, а его сыновья судились за убийство и почему-то избежали наказания. На собрании против кулака Доронина выступил комсомолец Михаил Паутов. После собрания Паутов проводил вечеринку молодёжи. Кулацкие сынки Доронины разогнали вечеринку. Комсомольца Паутова вытолкали на улицу и избили до полусмерти.

Рогозин ругался и, оправдывая себя, как очевидца, говорил:

– Был бы наган, пристрелил бы обоих. Без револьвера к этим гадам не суйся… Убьют…

«Гады» в сопровождении конного милиционера, с мешками хлебных запасов топали по мёрзлой дороге в Шуйский районный изолятор. Я видел этих мерзавцев. Тупые холодные выражения лиц. Медлительность в движеньях – некуда спешить!.. Спокойствие в бесстыжих, застывших, словно оловянных, глазах. Им не страшно. Судились как-то за убийство, а тут: били, били – Паутов остался жив.

Разговаривал с уполномоченным ГПУ. Тот торопливо допрашивал свидетелей, завершал дело.

– Нынче убийств стало чуть поменьше, – заметил он, – но зато на классовой почве. Не из простых хулиганских побуждений. В Вологодском уезде до районирования, самый «преступный» был год 1928-й… Трудно себе представить… в праздничных пьяных драках по уезду было убито за год около трехсот человек, порезано, поранено свыше тысячи! Это же целый фронт!.. Особенно отличались Грязовец, Лежа, Кубиноозерье… Помните, в «Красном севере» так и писалось: «На Лежском фронте…»

Сергей Адамович! Что касается итоговых подробностей – сколько мы провели общих собраний в колхозах, сколько отдельно с беднотой, сколько исключили из колхозов кулаков, сколько выправили перегибов, допущенных к середнякам и бедноте, кто и за что отдан под суд – обо всём этом будет изложено отдельно в докладной записке в адрес крайкома партии. Одного не смогу осветить точно: куда, в какие места заранее сбежали от ликвидации как класса междуреченские кулаки.

* * *

…Я и Рогозин находимся в колхозе «Новое».

Это крупный колхоз. Богатый, крепкий, настоящий… Построен скотный двор на сто голов. Строится другой – тоже на сто голов. Плотники под песни тюкают топорами. Лес хороший, сухой, сосновый, звенит под ударами плотничьих топоров. Как-то приятно и радостно смотреть на весёлый труд строителей и видеть результаты их артельной работы. В колхозе скота пятьсот коров. Каждая корова в своём стойле, корм по норме. Здесь уже настоящий колхозный порядок.

Колхозник, член правления Фёдор Патралов, показывает хозяйство и, вглядываясь в будущее, рассуждает здраво.