Владимир Яценко - Пленники зимы

• Название: Пленники зимы
• Автор: Владимир Яценко
• Жанр: Научная Фантастика

Для конкурса "Триммера" главы все слиты, Пока не прогонят, комменты открыты. Прошу не молчать, – отмечайте визиты, Мой труд вы прочли. Отписались? Мы квиты! Шутка, конечно. Только читать лучше по-главно (я продолжаю работу по вычитке, только ћчищуЋ в главах: шестьсот кило текста долго грузится). Кроме того, в единый блок не вошли ћКомментарииЋ. А это уже не шутки!:( Очень краткое содержание и обоснование соответствия романа теме конкурса 'Великая цепь событий'. Книга о любви. О жизни. О 'простых' людях, которые при ближайшем рассмотрении оказались совсем не так просты, как им самим того бы хотелось. А ещё про то, как водителю грузовика, собирающему молоко по хуторам и сёлам, пришлось спасать человечество. И ситуация сложилась так, что кроме него спасать нашу расу оказалось некому. А сам он СМОГ лишь потому что когда-то подвёз 'не того' пасажира. 'Оплата за проезд' http://zhurnal.lib.ru/editors/j/jacenko_w_w/oplata_za_proezd.shtml оказалась одним из звеньев Великой Цепи, из раза в раз спасающей население нашей планеты от истребления льдами. Он был шофёром, исследователем, администратором и командиром. Но судьбе этого было мало. Он стал героем и вершителем. Это он доопределил наши конечные пункты 'рай' и 'ад'. То, ради чего, собственно, 'посев людей' и был когда-то затеян. 'Случайностей нет', – полагают герои романа. Всё, что с нами происходит 'почему-то' и 'для чего-то'. Наше прошлое и будущее – причудливое переплетение причинно-следственных связей, которые позволят нам однажды уцелеть в настоящем. Но если 'всё предопределено и наперёд задано', то от нас ничего не зависит? Зависит. Мы в любом случае исполним предначертанное. Но весь вопрос в том, КАК мы это сделаем. Приятного чтения.

---

– Люди, – Максим благоразумно сразу перешёл к последнему вопросу. – Я интересуюсь людьми.

– Ого! А у меня специализация поуже: я интересуюсь только мужчинами… и танцами… -… И чужими секретами. Меняемся? Я научу тебя водить машину, а ты меня – танцевать.

– Зачем тебе танцевать?

Хороший вопрос. И как теперь выкрутиться, если что такое дискотека знаешь только по рассказам дочери?

Грузовик выскочил на вершину холма, и Максим немедленно сбросил скорость. Если бы кто-то спросил "почему?", вряд ли Максиму удалось бы ответить что-нибудь внятное. Да, он знал этот участок трассы: за этим холмом последует глубокий спуск, потом метров сто горизонтального участка и снова длинный затяжной подъём.

И дорога скользкая. Нет. Не так. Не просто скользкая. Лёд – это тебе не мокрый асфальт пополам с грязью. Тут нечто особенное.

– Знаешь, чем отличается туман от гололёда?

– Ого! – улыбнулась Светлана. – Ты начинаешь учёбу?

– Туман – это когда всё можешь, но ничего не видишь; а лёд – это когда всё видишь, но ничего не можешь.

"Не нравится мне это!" – добавил он уже про себя и начал плавно притормаживать.

Сзади раздался негодующий рык "Volvo". Водитель автопоезда, то ли в самом деле сильно отставал от расписания, то ли вконец угорел от мощи своей машины: не желая сбрасывать скорость и плестись вслед за КАМАЗом, тянущим на буксире аварийный джип. Он дал ещё один протяжный гудок, включил дальний свет, заморгал левым поворотником и пошёл на обгон.

Максим невозмутимо продолжал торможение.

Кабина "Volvo" поравнялась с ним. Максим был на одной высоте с водителем тягача: молодой парень весело покрутил в воздухе рукой: давай, мол, быстрее…

Максим только пожал плечами: дорога в завтрашний день – забота индивидуальная, в этом деле случайных попутчиков быть не может.

– Почему мы останавливаемся? – спросила Света.

Как можно объяснить ничем не подкреплённые интуитивные решения? Что он может ей ответить? Что давно не было встречного транспорта? Что лучше сто раз притормозить, чем один раз остановиться? Что тому, кто боится – бояться нечего?

Как ЭТО можно объяснить человеку, прочно вцепившемуся в "сегодняшнее здесь"?

Человеку, никогда не покидавшему скорлупу окружающей его реальности? Человеку, не осознающему всю иллюзорность прочности этой скорлупы…

Когда они миновали высшую точку холма и подобрались к спуску, перед ними открылось дно балки. И несколько машин, под разными углами перегородившими дорогу у самого спуска. И колонна грузовиков на следующем холме, вразнобой моргающая аварийными огнями, и ярко-красный автопоезд "Coca-Cola", уже сломанный: тягач под одним углом, прицеп под другим, ножницами несущийся на несчастные машины.

– Идиот! – выругался Максим.

Он почувствовал ужас водителя "Volvo". Его панический страх. Тоску. Все ошибки уже сделаны. Всего минуту назад. Сколько минут нам отмеряно в этой жизни? Что такое минута? Меньше, чем ничего! Сколько их тратится впустую: с раздражением затянувшегося ожидания; с нетерпением близости развязки. Но вот она – эта минута!

Прошла и сгинула.

И ничего не поправить…

Максим заехал на обочину, остановился, включил аварийку и выскочил из кабины.

Водителю "Volvo" до его новой жизни оставались считанные мгновения. В этой жизни теперь будет разбитая машина, и не одна… потерянный товар, больница. Муторная тяжба с хозяином груза, да и не только с ним.

Тридцатитонные ножницы стремительно неслись на кучку застывших автомобилей, от которых в разные стороны разбегались чёрные точки – люди. Ещё миг, и они встретились. Красная коробка прицепа смялась, начала заваливаться на бок, из неё, прорывая тентованную крышу, вываливались ящики…

Максим почувствовал на плече руку.

– Откуда ты знал? – Светлана смотрела насторожено: ни тени насмешки, ни намёка на озорство.

На ней всё та же белая рубашка. Шерстяной плед вместо юбки намотан на бёдра, соломенные волосы свободно развеваются на морозном ветру.

– Ты с ума сошла, – теряя контроль, закричал Максим. – Живо в машину! Замёрзнешь!

IY

– Максим?

Голос мне знаком. Я поворачиваюсь и смотрю, как остролицый парень неуверенно идёт в мою сторону.

– Максим! – парень широко разводит руки в стороны, и я узнаю его.

Делаю шаг навстречу:

– Герман! Чёрт меня подери!

– Тысячу лет!

Мы обнимаемся. Я искренне рад. Герман, так Герман. Далеко не худший вариант. И всё объясняет. Герман и в самом деле знает обо мне многое. В любом случае достаточно, чтобы "подцепить". Кроме того, мне приятно, что сбылось самое заветное желание у парня – стать боссом. Амбиций у Германа – что блох у дворняги.

Да только в те времена боссом был я, а меня отодвинуть было невозможно.

Это теперь всё по-другому…

– Дружище, – его голос слегка дрожит от волнения. – Я ведь тебя со спины совершенно не узнал! Такой широкий! Поздоровел… новая причёска…

Я смотрю, как пятеро молодцов пытаются затолкать джип в гараж.

– Герман, скажи им, чтоб прекратили этот цирк. Я не сбегу, я не обижен и мне интересно. Пусть садятся в машину и заезжают, я всё равно не поверил в эту поломку.

Герман мягко усмехается и хлопает меня по плечу:

– Всё, – кричит он парням. – Хватит…

Они сперва вроде бы не поняли, потом с облегчением выпрямились, заулыбались.

– И кто тут теперь здесь главный?

Герман неожиданно тускнеет, отводит глаза.

– Можно я пока не буду отвечать на этот вопрос?

– А ты уже ответил…

Итак, в "главных" опять не Герман. У парня снова не сложилось. Вот это и есть худший вариант. Я чувствую, как лютая злоба поднимается изнутри, бурлит в жилах, стучит в висках. Ничего не забылось, ничего не прошло…

– Ну, хотя бы ещё пять минут, а? – он просительно заглядывает мне в глаза. – Чтоб как раньше?

Я молча смотрю на него. "Как раньше"… Насколько люди не меняются с возрастом, настолько изменчиво их отношение друг к другу.

– Ничто никогда не будет как прежде, – говорю и сразу чувствую сожаление.

И ничего тут нельзя поделать. Дети растут и до самой смерти играют во взрослых.

И никому не хватает мужества признаться: да, я по-прежнему тот ребёнок, что играл в кубики и ломал игрушки. Только теперь не играю, а взаправду ломаю и калечу судьбу. Свою и чужую…

– Сам-то, почему не за старшего?

– Не получилось, – с тоской признаётся Герман и переводит разговор на безопасную тему. – Ты догадался, когда меня увидел?

– Нет, – отвечаю так, будто мой ответ имеет какое-то значение. – Светлана слишком поспешила с вербовкой.

Он кивает, смотрит в сторону.

– Да, я отговаривал её от поспешных объяснений…

– Как-то всё чересчур сложно. Если известно где я, твоего приезда было бы достаточно.

– Достаточно для чего, Максим? – он говорит мягко, но я чувствую его сожаление.

– Ты бы вернулся со мной?

– Нет, – говорю я, и это правда.

– Может, уйдёшь? – В его тёмных до черноты глазах надежда и боль. – Ещё не поздно, ещё можно уйти…

– Нет, – я качаю головой. – Уже поздно. Слово было сказано – лавина тронулась. Я сделаю, что он хочет…

– Но почему, Максим? – время для нас будто остановилось. Только мы вдвоём. И в самом деле, как в старые, добрые времена. – Неужели так скрутило? Девочка куплена, здесь не может быть ничего личного.

– Нам надлежит исполнить всякую правду, – говорю, и сам страшусь сказанного. – Люди – лишь орудия судьбы. Тебе кажется, что это ты её выбрал, на самом деле, это тебя выбрали. Ты лишь исполнил, что следовало…

Он молчит. Остренький нос побелел от холода.

Подходит Светлана.

– Герман Юрьевич, стол накрыт. Вы знакомы? – её удивление настолько фальшиво, что только слепой может ему поверить.

Может, я – слепой? Хорошее объяснение. Вот увидел её и ослеп. И мне всё равно, играют со мной, на мне, или против меня. Главное, – что рядом.

– Как знаешь, Максим, – сухо и по-будничному говорит Герман. Будто о погоде: брать зонтик или понадеяться, что автобус придёт по расписанию, и мокнуть не придётся. – Пойдём, пообедаем, второй час уже. Могу поспорить, ты как всегда не завтракал. Правда, говорят, у тебя там, в будке, – он кивает в сторону кунга, – целый ресторан?

Я смотрю на Светлану. Это замечание никак не отражается на её лице. Чёрств мой прекрасный ангел, равнодушен к моему голоду. Но мне всё равно.

***

– Господа, имею честь представить лучшего маляра всех времён и народов. В покраске "зелёнки" чёрным цветом этому человеку когда-то не было равных!

Виктор сильно изменился: как-то уменьшился, высох. Вот только тембр голоса стал больше походить на мужской: низкий, внушительный. Голос начальника, упорного в препирательствах. Болтун!

Он огибает обеденный стол и, протягивая руку, идёт навстречу.

– Не нужно, – я складываю руки на груди. – Или ты – дерьмо, или я, зачем кому-то из нас пачкаться?