Гамильтон Гибб - Арабская литература

• Название: Арабская литература
• Автор: Гамильтон Гибб
• Жанр: Культурология
• Год: 1960

Настоящее издание включает перевод двух работ крупнейшего английского арабиста Г. Гибба: "Арабская литература" (Arabic literature. An introduction) и "Мусульманская историография" (Ta'rikh).

Предлагаемый читателю очерк Г. Гибба "Арабская литература" хронологически охватывает всю историю арабской литературы, с древнейших времен до появления современной новоарабской литературы, которой автор касается лишь в заключении. Ей он впоследствии посвятил отдельный очерк. Главное внимание в своем очерке Г. Гибб уделяет истории поэзии и художественной прозы, касаясь других отделов и видов арабской литературы лишь в той степени, в какой это необходимо для воссоздания более или менее цельной картины развития литературы на арабском языке.

С богатейшей исторической литературой на арабском языке знакомит предлагаемый в настоящем издании перевод работы Г. Гибба "Мусульманская историография", написанной в 1938 г. для дополнительного тома "Энциклопедии ислама". При известном схематизме и некоторой абстрактности построения этот очерк Г. Гибба по сей день остается наиболее удачной попыткой представить общую картину развития мусульманской историографии на арабском и персидском языках более чем за девять столетий ее истории.

---

______________

** Игра слов.

Интенсивная модификация корня позволяет достигать экономии слов, в результате чего в ранней арабской поэзии, точно так же как и в прозе, преобладает короткое и вместе с тем очень емкое предложение. Немногие из известных арабских пословиц состоят более чем из трех или четырех слов, и считалось позором для поэта, если предложение не умещалось в одном стихе. Вошедшая в поговорку "восточная цветистость" чужда естественной арабской манере выражения и проникла в позднюю арабскую литературу извне. Однако арабский язык легко усвоил ее, и необычайная пышность, характерная для позднейших эпох, обусловлена несравненными возможностями для литературной вычурности, выражавшимися в богатстве арабского языка синонимами и тончайшими смысловыми оттенками, о чем мы говорили выше. Но более древняя и естественная лаконичная форма выражения сохранилась и существует доныне в разговорном языке и в некоторых видах литературы.

В дальнейшем сжатость арабского стиля сохранялась благодаря богатству словаря и еще другому обстоятельству, обусловленному теми же причинами. Ввиду ограниченности умственного кругозора араба, естественно, {15} следует ожидать от арабского языка (как и от всех семитских языков) полной объективности в его отношении к действительности и выразительных средствах. Удобнее всего проследить это на глаголе. В то время как индоевропейские языки выработали развитую систему времен, семитский глагол сохранил более примитивный строй с двумя грамматическими видами, которые сами по себе не имеют временного значения, а лишь обозначают законченность или незаконченность действия. Этот недостаток возмещался сложной синтаксической схемой, ставшей впоследствии неизменной. Модальная система, характерная для индоевропейских языков, также слабо представлена в семитских языках; в литературном (но не разговорном) арабском языке есть только сослагательное и условное наклонения, но их употребление также очень ограничено. Так, например, слово йатулу может означать не только "он убивает", "он убьет" и (в литературном повествовании) "он убивал", но также "он может, мог бы, хотел бы, способен убить", а точный смысловой оттенок определяется в каждом случае контекстом. К тому же в случае необходимости наклонение может быть очень точно выражено при помощи синтаксиса.

Предложение подается отрывисто, или «лирически», без твердо установленного порядка слов, существующего в синтаксисе европейских языков. Составные части предложения первоначально были самостоятельны и редко зависели друг от друга. Однако когда речь идет о литературном арабском языке, это отсутствие грамматической связи часто преувеличивают. По крайней мере со времен возникновения древнейшей поэзии самостоятельные отдельные предложения были заменены системой логического подчинения, применяемой всегда единообразно. Совокупность этих необычных способов выражения и придает арабскому языку кажущуюся резкость и какую-то неполноту в глазах европейцев, которые не поняли до конца их взаимную связь.

Эта трудность усугубляется тем, что, по мнению арабов, согласной основы слов и общей синтаксической схемы достаточно для передачи смысла и гласные при письме опускаются. Вот почему, как говорилось, арабский текст содержит только семьдесят пять процентов смысла, а остальные двадцать пять процентов должны {16} быть восполнены самим читателем. Следовательно, можно знать значение каждого слова в предложении и понимать синтаксическую конструкцию, но все же колебаться между двумя абсолютно противоположными толкованиями. Подобные затруднения встают не только перед европейским ученым; даже сами арабы могут подчас впасть в ошибку, если только они не знают устной традиции, восполняющей написанный текст. Кроме того, следует учитывать естественные лексикографические трудности и текстологические ошибки, проистекающие от невежества или невнимательности переписчика, которым арабские памятники ввиду особенностей своего письма подвержены еще более, чем рукописные памятники других литератур. {17}

III. ГЕРОИЧЕСКИЙ ВЕК (ок. 500–622 гг.)

Арабская литература, подобно большинству великих литератур мира, ворвалась в жизнь могучим потоком поэзии. Почти одновременно она расцвела на широких просторах Северной Аравии, — столь же внезапно, как и поэзия Гомера, но превосходя ее сложностью метрики и совершенством формы. Самые ранние поэты, чьи произведения дошли до нас, принадлежат к первой половине шестого века, и уже у них наблюдается гибкость и точность языка, которая в дальнейшем осталась непревзойденной. По сути дела нам ничего не известно о длительном периоде зарождения литературы и творческих исканий, который, несомненно, предшествовал появлению этих поэтов.

Истоки арабской поэзии (подобно древним латинским песням) восходят через простой ямбический размер к коротким угрожающим выкрикам в рифмованной прозе (садж'), которым приписывалось магическое значение. Наиболее известным примером такого понимания роли поэта служит история Валаама. Однако ни на одном другом семитском языке не создано поэзии, которая хотя бы отдаленно напоминала поэзию доисламских арабов. История возникновения ее шестнадцати размеров с их крайне сложным делением на стопы до сих пор не выяснена. Объяснение, предложенное арабскими филологами и частично принятое некоторыми современными учеными, сводится к тому, что эти размеры подсказаны в первую очередь различными ритмами движения верблюда; несомненно одно — ранняя поэзия больше всего развивалась у племен, наименее подверженных влиянию цивилизации. Помимо размера, наиболее характерной особенностью формы арабской поэзии является то, что все стихотворение, которое в своем наиболее сложном {18} жанре, касиде, или оде, насчитывает от шестидесяти да ста строк, построено на одной рифме.

Соотношение поэтического и племенных языков остается интереснейшей и до сих пор не решенной проблемой. С одной стороны, считают, что практически они идентичны, с другой, — что поэты пользовались стандартизированным поэтическим языком, основанным на разговорных диалектах, но отличавшимся от них утонченностью словаря, флексией и синтаксической расчлененностью. Теория искусственного поэтического языка несостоятельна по многим причинам; однако весьма вероятно, что поэты значительно обогатили язык, вводя в него диалектные элементы и закрепляя тем самым их употребление. Синтаксический строй стихотворений отличается особой четкостью, неизвестной ни в одном другом семитском языке, между тем как синтаксис разговорного арабского языка всегда был свободным и скорее суггестивным, чем отчетливым. Возникает даже сомнение, был ли этот литературный язык в ходу по всей Аравии до сравнительно позднего времени, когда, как мы увидим ниже, он стал нормой для всей арабской литературы.

Скудость сведений, которыми мы располагаем относительно арабского языка, объясняется отчасти тем, что примерно до середины восьмого века письменных поэтических памятников было очень мало и стихотворения передавались из уст в уста около двух столетий, прежде чем их письменно зафиксировали. В процессе передачи они неизбежно подверглись некоторым, пусть даже непроизвольным, переделкам путем замены архаизмов более новыми выражениями и удаления диалектальных элементов, хотя требования метрической формы, вероятно, допускали лишь незначительные изменения. Стихотворения передавались из поколения в поколение декламаторами, которых называли рави. В более ранний период рави сам был поэтом, он как бы являлся учеником старшего современника и странствовал вместе с ним в качестве его декламатора. Однако постепенно выросло сословие профессиональных декламаторов. Существует множество преданий об удивительной памяти некоторых знаменитых рави, один из которых, как говорят, продекламировал однажды две тысячи девятьсот больших стихотворений подряд. Несмотря на такую {19} необычайную память, в стихотворения неизбежно вкрадывались ошибки. Своеобразная структура арабского стихотворения благоприятствует пропускам и перестановкам стихов, а также перемещениям их из одного стихотворения в другое или даже в стихотворения других поэтов. Древнейшей поэзии угрожала опасность быть забытой или модернизированной, а исторические причины и условия появления многих стихотворений (не зная которых, часто невозможно понять само стихотворение) забывались или выдумывались. Да и не каждый рави мог устоять против соблазна приписать стихотворения, сочиненные им самим или каким-либо безвестным автором, знаменитым поэтам прошлого. Но все же, несмотря на возможность всех этих ошибок, не может быть сомнения в том, что огромная часть дошедшей до нас древнеарабской поэзии в основе своей является подлинной. То, что имеется в нашем распоряжении, ничтожно по сравнению с утраченным, но по крайней мере до нас дошли все те произведения, которые особенно высоко оценивались соответствующим поколением арабских критиков.