Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Целыми днями Яшканчи на пастбище, исследует горы, расщелины, ищет любую возможность, чтобы досыта накормить отару. А Торкош в аиле сидит, Кайонок или Адымаш носят ему курут, теертпеки, мясо, чтобы тот мог не только сам пропитаться, но и накормить свою больную жену. Берет все, ни от чего не отказывается — на подаяние его гордости хватает, а вот помочь Яшканчи он не хочет. А ведь сам пастух, сам скотовод, сам хозяин своего аила!

Яшканчи смотрел пастбища, что лежали внизу. Хорошая там трава будет, если пройдет дождь! До осени без опаски можно будет продержаться, если пасти аккуратно и с умом…

Давно уже прислушивался Яшканчи к бурундуку, живущему в леске, неподалеку от верхней границы яйлю: ждет не дождется, когда тот закашляет! Но пока бурундук молчал и, значит, скоро дождя не будет… Прямой стояла всю ночь и еловая сухая ветка за стенкой юрты, не гнулась. А дождь так нужен! По утрам, скрываясь от жены, Яшканчи тихонько ощупывал кошму над орыном, надеясь, что она охладит его ладонь влагой. Ничего… Все было сухо, все грозило неминуемой бедой!

Яшканчи и раньше не очень-то баловал разговорами Адымаш, а теперь и вообще рта не раскрывал: буркнет что-нибудь себе под нос и тем носом — в подушку. Спал плохо, метался, проклинал Учура и Дельмека, как будто те больше самого Эрлика были виноваты в смерти сына и отца. Как-то утром Адымаш не выдержала, спросила:

— Может, другого кама позвать, муж?

— Все они — жулики! — отмахнулся Яшканчи.

Медленно и лениво ползли вверх овцы. Это — хорошо. Значит, есть еще для них корм! Но с каждым днем все ближе и ближе каменистая осыпь. Яшканчи уже ездил туда, прикидывал так и эдак, но так и не понял толком — на сколько же дней еще может хватить этого крохотного пастбища, и даже поглядывал на каменистый перевал, за которым лежала долина реки Чарыш. Земли там много, но вся она распахана кержаками, а если и остались какие пастбища, то на них хозяйничал Аргамай… Не к солнцу надо было кочевать Яшканчи, а от солнца, в долину Куюма! В кедровые леса, на берега многочисленных рек и речек, текущих в Катунь и Бию, к хребту Иолго…

Впрочем, кочевнику всегда кажется, что долина, где кочуют его соседи, во много раз лучше, богаче травами, чем его долина!

Во второй половине дня, когда солнце только начало клониться к тем тропам, по которым Яшканчи не провел еще своего коня, на пастбище охлябью прискакала Адымаш.

— Что случилось, жена? — спросил Яшканчи неласково. — У тебя в юрте перевелись женские дела?

Адымаш вспыхнула и отвела глаза:

— У Торкоша жена ушла. Совсем, на долгий отдых.

— Что же утром он мне сам ничего не сказал?

Адымаш пожала плечами и отвернулась, размазывая слезы.

Яшканчи понурил голову. Горе всегда горе. И неважно, чье оно — твое собственное или твоего соседа. А в горе и беде надо помогать друг другу. Таков закон гор!

И он, оставив отару на попечение Кайонока, собаки и барана-вожака, поехал к аилу Торкоша.

Торкош сидел на корточках в ногах своей мертвой жены и молча смотрел на ее застывшее лицо, по которому спокойно и деловито разгуливали слепни. Увидев соседей, нехотя встал:

— Вот, померла жена…

Яшканчи кивнул и глазами приказал Адымаш взяться за необходимые приготовления. Та быстро обследовала нищий аил, подошла к мужу, шепнула в самое ухо, что ничего не нашла. Яшканчи снова кивнул: он уже знал, что у Торкоша ничего нет. Даже табака для трубки.

— Одни мы не управимся, надо бы соседей позвать. Яшканчи вздохнул. Где они, соседи? За каким перевалом и в какую сторону? Сколько трубок надо искурить, пока доедешь до первого? Да, рубить свадебные дрова для веселого костра всегда приятнее, чем таскать хворост для погребального.

— Лопата есть? — спросил Яшканчи. — В земле хоронить будем.

— Нет лопаты, — невозмутимо отозвался Торкош, — ничего у меня теперь нет, на старом становище все оставил…

По скулам Яшканчи прошлись желваки. Торкош был не только нищ, но и подл — перекочевывая сюда, он бросил все, что могло еще пригодиться в хозяйстве! А может, продал и проараковал?

— Топор есть, — сказала Адымаш глухо, — я видела.

— Принеси.

Топор был старый, выщербленный и тупой. Таким не работать по дереву, а только колья забивать его обухом! По глупой башке хватить бы Торкоша таким топором! Совсем дурак…

— Я поеду, жена, — отбросил ненужный кусок железа на палке Яшканчи, привезу все, что надо. До ночи проводим Карану…

Когда-то, возможно, Торкош набедокурил и сильно перепугался. А потом и обозленный на его скупость или насмешку кам предсказал Торкошу и его семье неминуемую гибель в конце лета… Такое случалось. И случалось, что приговоренный камом человек, действительно, умирал… Правда, далеко не каждого кам может погубить своим черным пророчеством — его зловещие силы действуют только на тех, кто сломлен судьбой, истерзан бедами и несчастьями. Такого человека, как Торкош, сейчас мог бы приговорить к смерти даже кам Учур!..

Доехал до своей юрты Яшканчи скорее, чем думал. Конь, изучивший за эти дни яйлю вдоль и поперек, сам выбрал кратчайший путь. Спешившись, хозяин не сразу вошел в юрту — присел на камень, что приволок прошлым вечером сюда от ручья для домашних нужд. Выкурил трубку, крепко потер лоб, хотя раньше такой привычки не имел, но замечал ее у отца.

«Совсем дурак! — думал он о Торкоше. — Ведь и смерть в горах — личное дело каждого алтайца! На кого надеялся? Не мог же знать, что в его долину кто-то приедет!»

Помочь Торкошу теперь можно только одним — купить весь его скот и скарб, дать коня и отправить в долину к русским, где он сможет найти хоть какую-то работу для себя.

Небольшие сбережения на черный день у Яшканчи были. И он не уверен, что этот черный день для него уже наступил. Но он наступил для Торкоша. Его сейчас и не надо подталкивать к могиле жены, сам в нее упадет. Только оставь открытой, не зарывай…

— Что же мне делать? О, кудай…

Условия Яшканчи Торкош принял охотно, запросив сверх десяти бумажных рублей и коня еще и старую шубу.

И вот теперь, обряженный в нее, перехваченный синей опояской, на которой висели ремешки с медными бляшками, он гордо держал коня в поводу и выглядел почти счастливым. Ему предстоял путь к русским, путь в батраки, но он радовался, что освободился от всего разом — от больной жены, потухшего очага, осточертевшего скота. Он был уверен, что ловко обставил своего соседа, отдав ему то, что все равно бы бросил, получив взамен коня и шубу, шапку и десять рублей деньгами.

Торкош не понимал всей глубины своего падения и всей безвыходности своего положения. Деньги он сразу же пропьет, кабатчику отдаст коня и шубу, станет жить хуже бродячей собаки, перебираясь из одного чужого двора в другой. Да и не уживется он с русскими — они не переносят табачного дыма, не любят пьяниц и лежебок… Плохо придется Торкошу. Ох как плохо ему придется!

Торкош охотно опорожнил чашку араки, кивком поблагодарив жену Яшканчи за дорожный припас, приготовленный на скорую руку. Яшканчи предложил проводить его до ручья, но Торкош отказался:

— Сам дорогу знаю.

Они долго провожали его взглядом, пока он не слился с серой тропой…

— Завтра передвинемся с юртой к горам, — сказал Яшканчи. — Овцы съели весь корм, не считая клина Торкоша. Но пока я туда своих овец не поведу: Торкош может передумать и вернуться!

Яшканчи и сам не верил тому, что говорил: такие, как Торкош, никогда не возвращаются! А если теряют, то непременно все…

День уже кончался. Блекло небо, гасла позолота на теле гор, ленивые сумерки крались из кустов.

Завтра долина снова опустеет и останется только один нелепый аил Торкоша — приют для богатырей и бродяг. Но чаще в бывшем жилище человека будет гостить непогода, заливая дождем золу, холодные угли и насыпая сугроб снега там, где когда-то пылал негасимый семейный очаг.

Яшканчи добрался до отары, ведя коня в поводу — ничего нет труднее, как ехать в гору: и себя мучаешь, и коня, который, чтобы не опрокинуть всадника, вынужден держать передние ноги полусогнутыми. Когда Яшканчи опустил повод, конь неуверенно двинулся на правую сторону пастбища, остановился, подрагивая телом — не было знакомых запахов овец, а, значит, трава здесь для него может быть и запретной.

А к отцу во весь опор летел Кайонок, и правда, как зайчик![134] Остановился, задрал голову.

— Ты чего испугался? — спросил Яшканчи без улыбки.

Мальчишка боязливо покосился на темную гриву леса:

— Там кто-то все время кашляет…

— Бурундук кашляет, — улыбнулся Яшканчи, дождь обещает.

Он уже знал, что дождь будет. Если не ночью, то утром. И многие приметы, вчера еще молчавшие, говорили об этом: к вечеру стало теплее, чем было с утра, дым от очага пошел, вывалившись из дымохода, книзу, красная заря зажглась на вершинах сопок, одуванчики сжали свои полупрозрачные шары… А вот и бурундук подал долгожданный голос! Может, и не надо теперь никуда кочевать?