Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Давно уже обеспокоился всем этим отец Никандр. Потом подумал крепко на досуге, да и решил в Чемал съездить. Может, там поболее его знают про все это? И хоть неблизок путь, а ехать-надо! И ехать нескорым ходом, а с остановками и разговорами по пути, чтобы прибыть в Чемал или в сам Бийск уже с ворохом новостей, а не с одной только тревогой в душе, которую могут и не принять в расчет: мало ли что схимнику в его глухомани таежной померещилось!

Столько гостей хозяин аила не ожидал и потому несколько растерялся. Отвечая на приветствие «эзен», добавил, обескураженно разведя руками:

— Ок, пуруй! Чем же я вас угощать буду?

Отец Никандр отозвался на родном языке Сабалдая:

— Тем, что земля и небо тебе послали, старик!

И протянул хозяину аила пятирублевую ассигнацию.

Сабалдай бережно спрятал деньги и сделал знак жене.

Тиндилей вышла из аила, села на лошадь и помчалась на пастбище к сыновьям.

— Какие новости в горах? — спросил гость, отхлебывая чегень из пиалы. Что люди говорят?

Старик ответил уклончиво:

— Скот пасем, детей растим, внуков. В гости не ездим, и сами гостей давно не встречали. Как узнаешь о новостях, если дома сидишь, в огонь смотришь?

Отец Никандр усмехнулся и отодвинул пиалу:

— И о боге предков Белом Бурхане ничего не слышно?

— Болтали люди. Еще летом.

— А сейчас что болтают про хана Ойрота?

— Ноги болят, старый уже. Дома сижу, в огонь смотрю. Ничего не говорит От-Эне!

«Вот и пойми его! — рассердился отец Никандр. — Ни „да“, ни „нет“! Ох уж, эта азиатская хитрость! Ничего, ты у меня все равно заговоришь! Заставлю».

Сабалдай уже рассмотрел гостя, и по рассказам тех, кто виделся с ним на Чулышмане, на больших стойбищах и в собственных домах, он без труда узнал «черного попа» — главного начальника всех русских монахов.

Раскурив трубку, Сабалдай протянул ее отцу Никандру. Но тот отмотнулся бородой, не скрыв усмешки:

— Дым не глотаю. Грудь болит. Сабалдай кивнул: и среди алтайцев есть люди, что никогда не берут трубку в рот.

— Может, араку пить будешь, поп?

— У меня своя арака! — хохотнул тот. — Эй, кто там? Корзину из моего возка! Да не всю, олухи! Двух бутылок хватит, себе можете пяток взять…

Половину русских слов Сабалдай не понял, но суть распоряжения «черного попа» уловил, а скоро появилось и подтверждение его догадки — две больших и длинных бутылки темного стекла.

Кабак-араку Сабалдай не любил — крепкая. Но, если гость надумает угостить, не откажется. Другое тревожило его сейчас: этот поп никогда не уезжал из аила или юрты, пока мелкими козявками красивый и белый лист в своем садуре не испачкает — сказки любит, легенды, песни… Хорошо, что у Сабалдая свой кайчи есть! Только не хочется гостю Курагана показывать вдруг уговорит глупого парня, на Чулышман увезет?

— Как зимовать думаешь, хозяин? Где?

— Изба есть, — пробормотал Сабалдай, — в русской деревне. Хорошая изба. И аил теплый…

— А соседи кто у тебя, друзья?

Трудный вопрос Сабалдаю задал «черный поп»! Растерял он всех своих соседей после того, как Яшканчи похоронил Шонкора и откочевал неведомо куда. А потом и Мендеш с Суркашем ушли из своих долин, оставив Сабалдая одного на десятки верст кругом…

— Нету, поп. Никого нету. Откочевали до большого дождя.

— А ты почему не стал кочевать?

— Подождать хотел. А дождь прошел — кочевать не надо.

И это решение далось пастуху не так просто. Как только овцы подъели последнюю траву, решил и он кочевать следом за Суркашем, да замешкался и опоздал: голодная тонина шерсти пошла. А это был грозный признак. Опустил руки Сабалдай: давно не трогала беда его стад и его аила, стороной шла — у Яшканчи, Мендеша и Суркаша загостилась… Потом хороший дождь прошел, смыл немного слезы с лица пастуха. К осени наладился, отъелся скот, а вот молодняк успело задеть крыло засухи… Как все это попу рассказать?

Отец Никандр не стал ждать мяса. Раскупорил одну из бутылок, налил в граненый стаканчик своей золотистой араки, выпил. Потом в пиалу Сабалдаю плеснул:

— Угощайся, старик. Значит, в зиму ты без кормов остался, на одну тебеневку[152] надеешься? А если, не приведи господи, джут ударит, как уже бывало не раз?

— Не будет этой зимой крепкой корки на снеге.

— Эрлик пообещал? — прищурился «черный поп».

— И так видать! Лето было плохое, осень мокрая… Снег будет, мороз будет крепкий, а джута не будет.

Сабалдай взял пиалу, неуверенно покачал ее в руке, края обмывая, усмехнулся: хоть и знает обычаи «черный поп», а вопросы совсем не те задает!

— Не пойму я вас, — сокрушенно поник головой отец Никандр. — Третий век с русскими бок о бок живете, а так ничему путем не научились. Чего уж проще — сенокос! Нет, не признаете…

Ошибается «черный поп»! Для молодняка алтайцы всегда сено косят. А для всего скота — зачем? Да и где столько рабочих рук взять? У зайсанов людей много, у баев — им можно жить, как русские… Но Сабалдая обидели слова попа.

— Русские у нас тоже не хотят ничему учиться! — Он отставил в сторону пиалу с кабак-аракой, погладил свою бороду. — А у нас тоже не все плохо, есть и хорошее…

— У вас русским пока нечему учиться! — усмехнулся отец Никандр. — Разве что — упрямству!

— Плохо говоришь, — покачал Сабалдай головой, — зло.

— Говорю гольную правду! Вот, к примеру, сколько у тебя сыновей? Трое, пятеро?

— Два сына. Один с женой живет, внука подарил. Другой зимой или весной жениться будет — девка на примете есть.

— Ну вот! А кто крещен из них?

— Орузак. Поп купал и имя давал — Степан.

— А второго почему крестить не хочешь? Да и внук, поди, нехристем живет! А он — ангельская душа, особливо угодная богу! Разве хорошо все это?

Сабалдай лукаво прищурился:

— А почему мои дети должны к русскому попу идти? Почему русские парни и девки к каму не идут?.. Вот ты меня ругать хочешь, а ведь я не пойду к русским их ругать! И ты знаешь, что не пойду. Думаешь, твоего бога боюсь, тебя боюсь? Нет, поп. Мне совесть не дает в чужие дела со своими словами лезть. А тебе совесть дает, получается?

Отец Никандр нахмурился: а старик-то себе на уме! Стреляный, видать, воробей… Надо с ним потоньше игру вести, а то и мимо цели проскочить можно!

Против русских Сабалдай ничего не имел, но попы среди них — люди лишние: они ничему и никогда алтайцев не учили, не помогали им ничем, а только ругали Эрлика и камов… Да и самим русским они не нужны… Поп русский кам, а кама алтаец не каждый день и даже не каждый год к своему очагу зовет. А есть такие, что никогда не зовут, не верят им. Почему же камов мало, а русских попов много? И почему камы к русским в избы не идут, а русские попы все время по стойбищам ездят и ходят? Неправильно все это, несправедливо!

Отец Никандр молчал долго, посасывая свою кабак-араку. Думал, какие еще вопросы задать Сабалдаю. А зачем ему придумывать свои вопросы, когда он жизни не знает и спрашивает у пастуха совсем не о том, что у него на душе лежит и спать по ночам не дает спокойно?

— Оба сына с тобой живут?

— Летом Орузак свой аил будет ставить.

— А скот обший пока?

— Скот не делили пока. Потом, когда Кураган себе жену приведет… Поглядим, поп.

Опять ничего не понял игумен: сыновей женит, а имущество не делит. У кержаков научился, их окаянные корабли ему по душе? Выходит, не тихими овечками двуперстники по своим деревням сидят, а почище попов свое дело знают? От того и миссионерству затор везде?.. Знают ли о том в епархии?

А Сабалдай смотрел на задумавшегося попа с осуждением. Хорошо, наверное, живет на своем Чулышмане «черный поп», если простых дел и забот не знает! Большой семьей алтайцу всегда прожить легче, чем тремя маленькими! Раздели сейчас Сабалдай все свое хозяйство на три части, что останется? Ведь где аил — там очаг, а на каждый очаг казан ставить надо! И в тот казан что-то положить, а не только воды налить…

Тиндилей поставила перед гостями тепши с горячим жирным мясом, вынесла из-за перегородки тажуур с аракой, вынула пробку, потянулась за чашками, но «черный поп» отмахнулся от угощенья:

— Своя арака есть, абаяй!

Только теперь Сабалдай опорожнил пиалу, налитую игуменом. Непривычно крепкое питье сразу же ударило в голову, закачало мысли, развело глаза в разные стороны.

— Еще налить? — рассмеялся гость.

Сабалдай молча протянул пиалу.

«Старика уломать не удалось. Может, с его сыновьями поговорить? — отец Никандр достал складной нож с вилкой и ложкой, воткнул в понравившийся ему кусок баранины. — Ишь куда хватил старый дурак! Веди к его паршивому каму русских парней и девок, чтобы тот научил их живьем коней разрывать и дьяволу Эрлику молиться!.. Нет-нет, определенно надо мне с его сыновьями поговорить!»