Геннадий Андреев - Белый Бурхан

• Название: Белый Бурхан
• Автор: Геннадий Андреев
• Жанр: Исторические приключения

Приключенческий роман, написанный со значительной долей фантастики и авторского вымысла, история здесь — лишь канва, по которой проходит его прихотливая вязь. Автор очарован красивыми и страшными центральноазиатскими и тибетскими легендами, мудрыми аллегориями и философскими раздумьями Н. К. Рериха, иногда понимаемыми буквально.

---

Тяжело работали ту окаянную дорогу! Бои сплошные с камнем да лесом. А речушек всякого рода, болот — не счесть. Через большие — паромные переправы ставили, на малых — броды да мостки ладили. Долго ли простоят?

И вспомнился Родиону бородатый каменный мужик с мечом и чашей. Такого сечь — не пикнет! Суровый и крепкий народ жил когда-то в этих краях, богом забытых…

Раздвинул последние кусты Родион — и, на тебе, поляна! Давно шел по этим местам, а из памяти ничего не выпало и не потерялось. И он зашагал веселее, твердо зная, что в лоб ему не дадут, если какие люди встретятся, а варева какого чашку перед носом, поди, выставят…

И точно — потянуло дымком. Где-то люди костер жгут — после дождей лес сам по себе гореть не будет, сыро. Ага, вот и балаган чей-то видать…

— А ну, глянь! Эй, Кузеван! Оглох, что ли? Чучел какой-то к твоему балагану навострился! Сграбит!

Кузеван покосился в сторону шалаша, ухмыльнулся:

— Мимо идет. Что ему мой балаган!

Макар обтер литовку пучком травы, хитро подморгнул Акулине, жене: как, мол, теперь Кузеван-темноверец крутиться будет, если прохожий человек и впрямь в его шалаш нырнет да на голбец его с иконкой наткнется? Обмирщит ведь ее, в грех смертный введет Кузевана!

А тот уже и сам обеспокоился — за бороду себя сгреб всей пятерней, книзу дернул ее, чтобы рот пошире распахнуть, орануть мощно:

— Эй, хожалый! Можа, на покос свернешь? Родион остановился, ногу поменял и прямиком — к косцам. Подошел, траву приминая и ухмыляясь:

— Мир вам, люди добрые! С почином аль с кончином?

— Да откосились уже, — буркнул Кузеван, не поднимая глаз на гостя, остановившегося рядом с ним. — Неудобицы одне остались… А ты куда эт?

— К домку моему путь, — осклабился ходок, — на дымок и свернул, водичкой вареной губы погреть.

— ан уже и ссохлись? — охмурел Кузеван.

Родион вздохнул. Ясней ясного — и сырой воды не даст, не то что вареной! Не признал. Да и раньше-то не особо чествовал!

— С каких мест дорогу-то топчешь?

— Из дальних, Кузеван. Отсюда не видать! Услышав свое имя, пристыл Кузеван глазами на ближнем кусте, губами пожевал, думая. А вот у Макара глаз острее оказался — не по кустам елозил, а по самому гостю. А когда всмотрелся, то и руками всплеснул:

— Родион, никак? Эй, Кузеван! Сосед ведь твой!

Отшатнулся Кузеван, с лица слинял: единоверца срамотил перед ликом господа! Что будет-то теперь? За грех зачтется аль по-другому как?

— Как же ты, эт? Мы уж и отпели тебя.

— Поторопились! — хохотнул Родион.

Подобрел Кузеван, начал боком к Родиону лепиться, вину свою топтать. Но опередил его Макар, облапив со спины своими длинными ручищами, по гулкой спине кулаком долбанул:

— Не сгиб, выходит, на царевой работе?

— Сдюжил, вот…

— Оно и видать, что озолотился! Как же ты, Кузеван, одноверца-то отпихнул? Греховно ведь! Надо было тебе его языком с земли слизнуть, ровно ягоду: дармовой работник ведь притопал! Со мной пойдешь, Родион, аль с этим живорезом останешься?

— С тобой, Макар. Чужой я стал для Кузевана.

— Вот и ладно! — кивнул Макар. — Поможешь толком — в миг покос прикончим и чай пить домой! Не спешишь к своей избушке-то?

— А что к ней спешить? Пустота на моем подворье была, она и осталась… Лучше уж тут, на людях!

— Вот и ладно, — снова кивнул Макар, — становись в рядок! — Он протянул ему свою литовку. — Деньгу-то хоть какую зашиб на царевой службе?

— Немного есть. На корову хватит, если у калмыков наших покупать, а не у брата по вере Кузевана.

Нахмурился Макар, будто и не смеялся минутой раньше:

— Да уж! У калмыков конь стоит дешевле, чем овца у Кузевана! Потому, видно, что у Кузевана они — христовой веры, а у калмыков — эрликовой!

Поплевал Родион на руки, на Макара оглянулся. Тот уже машет вовсю направо и налево от себя пласты травы кладет. Ладно, чертяка, работает! Ну, Родион тоже не лыком шит — пошел следом за Макаром. Да и не с литовкой идет, а будто в лодке плывет: зеленые валы травы так и плещут за ним, ложатся один на другой…

Залюбовался на косьбу Родиона и сам Кузеван: хороший работник из-под самого носа ушел! Переманить, может? Но Макар уже приметил жадный взгляд соседа, отрезал, будто ножом по горлу хватил:

— Отлепись, Кузеван! Довольно уж…

Плюнул Кузеван с досады и так хватил литовкой в первый же замах, что новая рубаха затрещала.

Окаянный никонианский раскол и гонения слуг царевых раскидали крестьянство по глухим углам России, где оно по разумению пастырей и своему собственному стало хранить истинную веру с крепостью более отменной, чем дедами и прадедами было установлено, не только другим, но и себе самим не доверяя. С того и пошло дробление на толки и кривотолки, согласия и разногласия. К духовному неистовству тому прибавилась вскорости и тяжесть государевой десницы: и те, кто не успел сгнить на родине в ямах или сгореть самокрещением в деревянных срубах, попрятались, гонимые и срамимые, в таежной глухомани, в горных пещерах, подняли свои монастыри-корабли среди болот или вскарабкались на кручи недосягаемые, ближе к небу.

На Алтае супротивники никонианства жили издавна, едва ли не с ермаковых походов. Нищали и скудели душой в замкнутости своей вольной, но крепли дворами и жирели телесами. Потом к ним своих духовных противоборцев добавили новые русские цари, беловодцы и синегорцы густо пошли. Эти последние изгнанцы и бегуны были поумнее и пограмотнее тех, что давным-давно пустили корни здесь. Повидались бывшие единоверцы и за головы схватились: в каждом доме — свой бог, у каждого в душе — свой небесный заступник! Он и Христос, он и Спас, он и Отец Небесный!

И хотя каждый из них поодиночке и нес в душе чистый огонь дедовской веры, руки их жадно хватались за дармовую землю, когда глаза смотрели в небеса. Тем паче, что земли и неба пока что в чужих далеких краях всем хватало. А вот двух рук, хотя ими и заправляла святая душа, никак хватить не могло! Потребовались вторые, третьи и десятые пары рук, а где их взять, как не в других толках и верах, что победнее и потому — покладистее? И хотя, само собой, святой душе — ущерб, хозяйству от того веротерпения — прибыль! И чем больше тот сладкий кус в руках, да явственнее сладкий звон в мошне, тем отходчивее душа, хотя и невосполнимее святой ущерб, неотмолимее грех.

Вода камень точит. И твердые в старой вере начали искать те толки и согласия, где вера помягче, а мягкие — где ее вообще нет или она только так, еле-еле теплится… Так и докатились до нетовщины, которая отрицала все и вся, кроме Спаса. А Спасу не надобно икон, попов и обрядов — дырку в стене проделал на ту сторону, где солнце всходит, и — молись! Не крещен ежели сам себя крести, а то и повивальной бабке доверь младенца для свершения того обряда, что и таинством-то назвать срамно, язык не поворачивается! И ничего больше не надо для веры: ни символов, ни постов, ни перемаха прямым или косым крестом двумя перстами или щепотью… С такой-то верой не то что богатеть, но и грабить на узких дорогах можно! И грабили. Сначала — чужаков по вере, а потом и до своих единоверцев добрались, с которых семь шкур содрать не успели…

Макар, Акулина и Родион к вечеру свершили свою косьбу, отстоговались, начали по домам собираться. Тут-то, улучив момент, и подкрался к Родиону Кузеван:

— Чего тебе с дырниками-то пустой чай глотать? Ко мне клонись головой и сердцем, надежнее Макара буду!

— Работать и жить с ним веселее, — усмехнулся Родион, — ас тобой тоска. Вот если прогонит меня от себя Макар…

За то слово и уцепился Кузеван. От Родиона отвернулся, к Макару подошел с тайным шепотком:

— Дай мне Родиона до конца лета, еще покосить надо. А одному — где же? Не родня ить он тебе, чего его жалеть?

— Родион — человек вольный, — отмахнулся Макар, — как сам с собой порешит, так тому и быть! А мне он не помеха: помог — и спасибо на том…

Снова запустил пятерню в бороду Кузеван. Скреб в ней долго, но выскреб одну-единственную мыслишку:

— А коли я ему скотинку подешевше продам, а?

— Толковал я с ним, Кузеван, и о скотинке. Не будет Родион своим хозяйством становиться! Страну Беловодию искать уходит.

— Борони, господь! — перепугался Кузеван. — Да рази ж ее сыскать тута где? Она ж в самом Опоньском царстве!

Посуровел Макар, брови напустил на глаза:

— Потому и сюда пришли, что за ней шли! И не за морями-окиянами страну Беловодию искать надо б… Родион сказывал, что рядом она, в пять недель пешком дойти можно. А Родион — ходок! Вон с какой дали притопал! Дойдет.

А Родион в это время уже под стожком сидел, носом клевал, в яви ту сказочную страну видел…

Лежит она на юг отсюда, за великими озерами, за высокими горами. Царят там полная справедливость, высшее знание и стариковская мудрость. И зовется она по-разному разными людьми… Воды там текут белые, потому — Беловодия! Горы там стоят синие — Синегория, значит!.. А идти в ту страну надо между Иртышом и Аргунью к горьким и соленым озерам, через болотистые и другие коварные места, гать самому строить в трясинах, чтобы в гиблых и зыбких местах тех совсем не пропасть… Потом надо идти через горы страшенной высоты, по самым облакам и тучам дорога пробита там в одну ногу. За ними-то и откроется та долина!.. Но, и войдя в нее, не радуйся и не ликуй душой — там не всякого человека оставить могут, а заслужить право на жительство в ней ой как не легко! Но даже и изгнанный из той страны ничего не теряет, а обретает мудрость, силу и выносливость, чтобы, вернувшись домой, хорошо знать, что на родной и трижды грешной земле делать надо!