Ион Деген - Голограммы

• Название: Голограммы
• Автор: Ион Деген
• Жанр: Современная проза

---

Вечером, накануне соревнования, старший тренер зашел к ней в комнату и спросил, обещает ли она ему завтра получить золотую медаль. Она ответила, что медаль будет в том случае, если сейчас ее кто-нибудь трахнет.

Старший тренер зашел к нам и попросил кого-нибудь из ребят трахнуть ее. Тут начался такой смех — вы же помните ее? Она была уродлива, как смертный грех.

Старший тренер просил, говорил, что никогда в жизни не забудет этой услуги. Ну, я и пошел.

На следующий день она завоевала золотую медаль, да еще установила мировой рекорд. В благодарность за это старший тренер включает меня в сборную Союза.

А вы говорите — сексот.

ПРОЗВИЩЕ

Удивительно, как прилипают прозвища. Двухметроворостого баскетболиста еще в школе прозвали Лилипутиком. И пристало. Но это к слову.

Накануне мы были на даче у нашего друга. Уже не первой молодости, он имел неосторожность жениться на двадцатилетней поэтессе. Было очень смешно, когда она выспренно рассуждала о Монтене, а еще смешнее, когда прочла свои стихи.

Сейчас мы выпивали в своей компании. Поэтесса читала стихи. Напротив нее сидел Александр, человек исключительной порядочности и деликатности. Видно было, как он страдает от этих стихов. Наконец он не выдержал и спросил:

— Чьи это стихи?

Она назвала автора.

— Говно, — сказал Александр.

Поэтесса приподняла полные округлые плечи и начала читать свои стихи.

В душе я улыбнулся, предвкушая реакцию Александра. Он действительно отреагировал:

— И это тот же автор?

Поэтесса взвилась всей своей солидной массой:

— Вы грубый человек!

С тех пор это его прозвище.

ОТКРЫТИЕ

Из Петропавловской крепости с сыном мы направились в Исаакиевский собор. По дороге к нам пристроился симпатичный юноша из Дагестана. Горский еврей.

Звонкая тишина собора нарушалась шарканьем ног многочисленных групп туристов и приглушенными голосами гидов.

Сын и я подошли к группе, слушавшей объяснение по поводу маятника Фуко. Юноша с открытым ртом замер перед картиной, под которой на медной пластинке было написано „Обрезание Христа“.

И вдруг туристы вместе с собором вздрогнули от изумленного крика юноши:

— Пасматрите! Пасматрите! Ваш Христос абрэзанный!

БДИТЕЛЬНОСТЬ

Перевалило за полночь. Дежурный редактор, так называемый выпускающий, перед тем, как сдать газету в типографию, пошел за подписью к цензору, к своему старому фронтовому другу.

Цензор просканировал газету зорким взглядом и, ткнув пальцем в фотографию на второй странице, сказал:

— Убери.

— Почему? — Недоуменно спросил выпускающий.

— Вокзал.

Днем участок кросса прошел по бульвару Шевченко. Фотограф запечатлел бегунов. Только обладая фантастическим воображением можно было предположить, что несколько бледно-серых точек клише на заднем плане — это и есть вокзал.

— Ты что, охерел? — Возмутился дежурный редактор.

— Проще убрать, чем спорить со мной.

— У меня нечем заменить.

— Это твоя забота.

— Да здесь же ни хрена не видно! А даже если было бы видно?

— Убери.

— Да ты… да если ты сейчас выйдешь за угол и поссышь, завтра в Пентагоне твой хер, снятый cпутником, будут демонстрировать крупным планом.

— Я знаю. А фотографию ты уберешь.

И убрал.

В СУМЕРКИ

Улица нехотя расставалась с августовским днем. Утих сумасшедший дом расположенного рядом Привоза. С моря еще не пришла прохлада.

На тротуаре, у подворотни типичного одесского двора, на низенькой скамейке уселась многопудовая дама. Между широко разведенными неправдоподобно мощными бедрами приютилось ведро с грушами. К массивной нижней губе (у дамы все было массивным) лениво прилепился окурок.

На улице появился высокий согбенный юноша. Указательным пальцем он поправлял сползавшие очки. Казалось, можно было услышать, как при каждом шаге стучат его кости, не прикрытые мышцами.

Дама окинула юношу оценивающим взглядом. Она почти не раскрыла рта, но улица огласилась рыком из трубы теплохода:

— Борэц, купыте хрушу.

ЖЕРТВА ПРОПАГАНДЫ

После Шестидневной войны в Советском Союзе циркулировал анекдот:

— Рабинович, почему вы не гладите брюки?

— Понимаете, включаешь телевизор — Израиль, включаешь радио — Израиль, так я уже боюсь включать утюг.

Пришел ко мне на прием пациент. На амбулаторной истории болезни значилось: Израиль Давидович Юровский. До него на приеме у меня была пациентка. Сейчас, что-то вспомнив, она вернулась в кабинет. Взгляд ее упал на амбулаторную карточку.

— Боже мой, и тут Израиль.

Она безнадежно махнула рукой и вышла, так и не спросив ни о чем.

ПРОЗРЕНИЕ

Двенадцатилетнего Эмилио в 1938 году привезли на пароходе в Одессу из Валенсии. Его воспитали идейным пионером и еще более идейным комсомольцем. Даже самый близкий друг Рауль не мог убедить его в том, что их родители погибли напрасно, что нечего им было лезть в драку за создание в Испании такого же дерьма, как здесь, в Советском Союзе.

В отличие от сослуживцев, Эмилио не надо было гнать встречать Фиделя Кастро. Люди держали в руках советские и кубинские флажки, топтались на тротуаре и были довольны хотя бы тем, что это происходит в рабочее время. Один Эмилио горел нетерпением и энтузиазмом в этой безидейной толпе.

Наконец, экскортируемый нарядными мотоциклистами, появился открытый автомобиль. Фидель Кастро стоял в нем, гордо выставив вперед свою революционную бороду. Эмилио по-испански восторженно прокричал приветствие.

Кастро с удивлением оглянулся и прокричал в ответ:

— А, кастильская проститутка?

С этого момента, забыв о пионерско-комсомольском воспитании, Эмилио стал мечтать о возвращении во франкистскую Испанию.

ИНДУЛЬГЕНЦИЯ

Он заставил себя расположиться на стуле в кабинете прокурора так, словно это его родное кресло в кабинете главного инженера, а фактически — хозяина крупнейшего пищевого объединения.

— Так что будем делать, Лев Григорьевич? Еще одна анонимка. Вы обменяли квартиру, доплатив двадцать тысяч рублей. Сумма, скажем прямо, солидная даже для вас.

Лев Григорьевич улыбнулся:

— Вы полагаете, что за лишних восемь квадратных метров следует заплатить двадцать тысяч?

— А сколько?

— Когда у вас возникнут проблемы с обменом квартиры, обратитесь ко мне. Я вам дам исчерпывающую консультацию.

Лев Григорьевич, чьи стратегические способности сделали бы честь гениальному полководцу, при первой встрече недооценил прокурора, ошибочно решив, что все ограничится опровержением анонимки, в которой точно значился размер полученной взятки. Аргументы Льва Григорьевича убедили прокурора не столько в клевете, содержавшейся в анонимке, сколько в том, что у него в данном случае нет ни малейших шансов ухватить за жабры этого ускользавшего главного инженера. Но сейчас, после второго вызова к прокурору, Лев Григорьевич постарался досконально изучить своего противника, чтобы во всеоружии подготовиться к следующему вероятному свиданию. И оно действительно состоялось.

— Лев Григорьевич, как видите снова анонимка.

Он не стал выяснять ее содержания и тут же ринулся в атаку:

— Не знаю, о чем анонимка, но если она так же верна, как две предыдущие, то мне просто жалко, что вы тратите на меня время, которое с большей пользой могли бы потратить на удобрение своего сада в Святошино.

На лице прокурора появилась гримаса боли. Еще бы! Чахнет его любимый сад. Но где возьмешь удобрения? Он даже не удержался и вслух высказал свою боль.

Лев Григорьевич улыбнулся:

— Придется предпринять усилие, чтобы ваш сад получил причитающееся ему к пятидесятилетию советской власти.

В тот же вечер Лев Григорьевич пришел домой к третьему секретарю обкома партии с бутылкой марочного армянского коньяка.

— Мне нужна машина навоза.

— Больше ничего тебе не нужно? Ты что с луны свалился? Ты не знаешь, как лимитированы удобрения?

К тому времени, когда опустела бутылка коньяка, Лев Григорьевич уже получил согласие хозяина. А два дня спустя в сад прокурора грузовик доставил навоз. В накладной значилась ничтожная официальная стоимость груза.

Больше главного инженера не беспокоили вызовами в прокуратуру.

Лев Григорьевич, склонный к философским обобщениям, подытожил:

— Машина говна гарантировала мне личную неприкосновенность.

КЛАССИЧЕСКОЕ ТРИЕДИНСТВО

Лев Григорьевич лежал в нашей больнице после небольшой операции. Он попросил меня прооперировать его именно в этот день, когда я один дежурил в отделении. Я положил его в пустовавшую послеоперационную палату. Вообще-то операцию можно было сделать амбулаторно, но Лев Григорьевич попросил меня госпитализировать его до утра.