Вячеслав Бобров - Переводы польских форумов за 2008 г.

• Название: Переводы польских форумов за 2008 г.
• Автор: Вячеслав Бобров
• Жанр: Публицистика

У этой книги сотни авторов и один переводчик. Она не имеет никакой художественной ценности, поскольку это переводы форумов и блогов, а также кое-каких статей из польской прессы (которые обладают ещё меньшей художественной ценностью). И зачем она такая нужна? Ну, во-первых, это забавное чтиво — иногда смешное, иногда шокирующее. Во-вторых, поучительное — особенно для неподготовленного читателя. Если Вы думаете, что уже всё видели и слышали, всё знаете и ко всему готовы, то вот Вам изюминка в мировом пироге — польская логика и польское представление о мире, истории и России. Приятного чтения!

Ursa

---

А.Б.: Что это за козыри?

Б.Л.: Ну, вот это якобы большое участие в войне, борьба с коммунизмом и то, что мы дали миру Папу Римского. В качестве «папского народа» мы предъявляем претензии на мировое значение. А разве то, что поляки предлагают в восточной политике, это не игра иллюзиями? Какие у нас есть козыри, чтобы влиять на позицию Украины по отношению к Европе? В Варшаве политики не в состоянии принять такой простой документ, как Лиссабонский Трактат, а считают себя главным представителем Украины в Европе.

Поляки не являются каким-то особенным народом и среди народов Центральной Европы. Например, венгры сыграли в Европе более важную роль, и при этом не настолько сумасшедшие. Ничего от других не ожидают, мессиями себя не считают. А в Польше одни и те же разговоры уже 200 лет, всё то же отсутствие чувства реальности, нехватка прагматизма…

А.Б.: Вы требуете, чтобы поляки отреклись от всего, чем они гордятся.

Б.Л.: У нас есть чем гордиться, но всё это в далёком прошлом. До XVI века польское государство было интересным экспериментом. Оно реализовало античные республиканские идеалы и традиции латинской культуры. Большая часть народа пользовалась свободами, участвовала в управлении. В этом было что-то великое, но это кончилось в XVI веке. Потом поляки что бы ни начинали, всё портили. Любили армию и знамёна, но армии не было до конца I Речи Посполитой. В XVII веке чувствовали себя державой, потому что посадили в Кремле царя-мошенника, но какой от этого был толк? И как они там себя вели? Фёдор Достоевский описал поляков в одной сцене в «Братьях Карамазовых». Когда-то мне его мнение казалось несправедливым, но, глядя на поведение современных поляков, оно не кажется мне далёким от реальности.

А.Б.: Достоевский написал, что один подлец — это ещё не вся Польша, так что это не был образ всех поляков. С другой стороны, он показал, что поляки мечутся между высокомерием и сервилизмом. Вы тоже упрекаете поляков в сервилизме — на этот раз по отношению к Америке.

Б.Л.: Америка — страна, досчтойная восхищения, но польша для неё ничего не значит. Да, бывают минуты, когда поляки полезны, когда, например, Ю надо похвастаться, что в Ираке у США есть союзники, но военное значение нашей помощи — нулевое, хотя и дорого обходится.

Рассчитывать, что США гарантируют нам независимость, смешно. Это — результат дилетантизма политиков, которые не знают истории Польши и Америки. Наша судьба связана не с США, а с Германией, с Европой. Ночью из Польши видно огни Берлина. Простые люди уже подружились с Европой, проблемы только с политиками.

У нас великолепное геополитическое положение, которое позволяет интегрироваться с ЕС и не разрывать связей с Востоком. Мы можем быть транзитной страной и получать от этого прибыли. Однако поляки повели себя так, что русские ищут обходных путей. Мы не руководствуемся критериями выгоды, блага, успеха. Потому что — где польские политики ищут успеха? На Украине и на Кавказе.

А.Б.: Может, однако, удастся совместить реальность с романтизмом. Адам Михник дружит с Европой и восхищается Мицкевичем, который хотел «весь мир удивить».

Б.Л.: Позиция Михника имеет две стороны. Если говорить об идеях, то он типичный политический романтик, и в этом смысле почти неотличим от правых. С другой стороны, у него есть чувство реальности. Он знает, где сила и где слабость в политике. Это очень важная черта. В то время как польские правые политики оторваны от реальности. Они видят лишь то, что и глупцы способны заметить, а во всём остальном их сознание наполнено иллюзиями.

А.Б.: А чем отличается мораль Михника от морали Качиньских?

Б.Л.: — Если говорить об идеологии, то между патриотизмом Качиньских и Михника я большой разницы не вижу. Я также не вижу большой разницы между III и IV Речью Посполитой. В конце концов то, что правит эта, а не иная фракция «Солидарности», не означает большой разницы. Разница в том, что партия Михника не устраивает скандалов, а в лагере его противников до странного много сумасшедших. Михник — человек чести, и он не имеет ничего общего с политикой мести. Скажем так: с любой формой мести.

А.Б.: Я имею в виду риторическую сферу. Михник говорит о прощении и милосердии, а они — об исторической справедливости и наказании виновных.

Б.Л.: Риторическая сфера переходит в практику, потому что в Польше есть политики, которые считают, что патриотизм и мораль могут требовать подлейших средств — подслушивания, провокаций, нарушения прав личности, систематической травли. Однако, не будем делать из Михника мать Терезу. Он бывает злопамятен и жесток по отношению к врагам. Но всегда держится в рамках приличий.

А.Б.: А в вопросе чувства вины? Михник велит нам бить себя в грудь за прошлые вины, а его оппоненты говорят: сначала Вестерплатте, потом Едвабне.

Б.Л.: Обе позиции кажутся ошибочными. Я не признаю общего чувства вины и общей ответственности. В вопросах морали следует быть реалистом и не приписывать целому народу личностных черт. Поскольку народ не является чем-то единым, он не может нести ответственности за то, что сделали те или иные люди, к нему принадлежащие. Так что политика национальной самокритики для меня неприемлема. Я её отвергаю. Чеслав Милош в «Семейной Европе» написал, что массовое чувство ответственности ведёт к преступлению. Применение принципа круговой поруки к немцам, полякам или русским резко повышает у меня кровяное давление. Я когда-нибудь из-за этого получу инфаркт.

Я не согласен с утверждением, что если мы гордимся великими достижениями наших предков, то должны также чувствовать и вину из-за их подлости. Гордиться битвой под Монте-Кассино — это состояние духа лёгкое и поверхностное. А чувствовать себя виноватым — это нечто совершенно конкретное. Вина — вещь серьёзная, за виной следует кара, а за чувством гордости чужими подвигами ничего не следует. И если нас обвиняют — нас, всех поляков — за то, что какие-то «они» совершили какую-то подлость, то мы имеем право защищаться, потому что за обвинением может следовать и наказание.

Чувство вины у человека, который сам ничего плохого не сделал — это нездоровое духовное состояние. Оно не способствует прямолинейности. Того, о ком мы знаем, что им владеет чувство вины, не следует допускать на важные общественные должности. Чувство вины делает человека иррациональным.

А.Б.: Но, согласно Вашим словам, это правые, которые говорят не о вине, а о национальной гордости, оторваны от реальности.

Б.Л.: Потому что они плохо себя чувствуют в своей собственной шкуре. Правые политики — правильно или нет — приписывают себе какое-то патриотическое превосходство. Они амбициозны и видят, что не добились такого престижа, как у Михника. Соревнуются с ним, а поскольку считают, что престиж Михника явился в борьбе с коммунизмом, то и хотят стать ещё большими антикоммунистами. Соперничество в том, кто самый крутой антикоммунист, а точнее — враг покойной ПНР, делает политические дебаты похожими на психбольницу.

А.Б.: Польские консерваторы не любят государства, в котором живут: всё время стремятся разрушить его и строить заново. Обещают новую Польшу. Есть в этом что-то от коммунистической мечты о светлом будущем. Михник, который предпочитает лишь исправлять, в итоге оказывается бОльшим консерватором.

Б.Л.: Я свёл бы это к более общей проблеме. В Польше огромный престиж имеет указное мышление. Кто говорит, как должно быть, тот и лучше, и другие часто признают его правоту. То, что Вы называете «светлым будущим» это продукт мышления во имя идеала, мышления о Царстве Божием на Земле — вернёмся к истинным источникам, то есть христианским. По-настоящему трудно знать, что есть, потому что, что должно быть, это каждый дурак знает.

А.Б.: В начале 90-х в «Письме к тридцатилетним» Вы предостерегали именно перед таким мышлением. Вы советовали строить «мир без обещаний».

Б.Л.: Здзислав Краснодембский сказа мне как-то, что я оказался пророком, потому что в «Письме к тридцатилетним» предвидел всю программу IV Речи Посполитой. Там бы и план реальной политики и усиления государства, с предупреждением, что это не удастся, если не будет какого-то морального упорядочивания. Ну, и начали «моральную революцию» — вот только она не имела ничего общего с моралью. IV Речь Посполита — это не была идея государственников, желавших достисчь важных целей.

Это была идея людей болезненно нетерпеливых, стремящихся захватить власть и подавить противников. Что им и удалось, но ненадолго и себе во вред.