Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

• Название: Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
• Автор: Тамара Катаева
• Издательство: Минск: Современный литератор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-14-1615-4

Роман-монтаж «Другой Пастернак» – это яркий и необычный рассказ о семейной жизни великого русского поэта и нобелевского лауреата. За последние двадцать лет в свет вышло немало книг о Пастернаке. Но нигде подробности его частной жизни не рассказываются так выпукло и неожиданно, как в новом исследовании Катаевой «Другой Пастернак». «Боттичеллиевский» брак с Евгенией Лурье, безумная страсть, связавшая Пастернака с Зинаидой Нейгауз, поздняя любовь с Ольгой Ивинской – читателю представляется уникальная возможность узнать о личной жизни Пастернака с абсолютно неожиданной стороны.

Перефразируя Толстого, Катаева говорит о своих книгах: «В „АнтиАхматовой“ я любила мысль народную, а в „Другом Пастернаке“ – мысль семейную».

---

Изменилась и наша отечественная Золушка. Большой театр после большого перерыва едет на гастроли в Англию, везут «Золушку». Исполнительница заглавной партии дает интервью: «Моя героиня – девушка, которая не даст себя в обиду, сумеет за себя постоять». Везут и в Москву одноименный спектакль из Новосибирска. «Золушка <>, сирота с претензиями – ноет, капризничает, работать не любит. <> маленькая хищница, вцепившаяся мертвой хваткой в выгодного жениха».

Татьяна Кузнецова, Коммерсантъ, 21 марта 2007 года.

Главная сказка жизни Жени Лурье удалась. «Выходит, что я талантливая девочка».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 205.

В этом контексте слово «девочка» особенно неприятно режет слух.

«Женитьба же только прибавила ему забот и ответственности, особенно после рождения сына. Вероятно, хозяйственные хлопоты все же легли на молодую хозяйку, как на всякую на ее месте. Но она была художница! Талантливая портретистка. И ей вовсе не улыбалось пожертвовать своим призванием… »

КУНИНА Е. О встречах с Борисом Пастернаком // ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 11. Стр. 119.

Как во всяких правилах хорошего тона: главное не то, что ты не пролил соуса на скатерть, а то, что ты не заметил, как это сделал другой. Не то чтобы главное, но более продвинутая ступень. Пастернаку надо было не просто создавать Жене независимость, а делать вид, будто он не замечает ее беспомощности, зависимости от него. Ее зоркий глаз был на страже хорошего тона.

Как сильный человек, Пастернак умеел проигрывать. На этом поле сражения Пастернак проиграл все. Он и варил щи (самолично, при людях, а когда появились деньги и Зинаида Николаевна – оплачивал Жене кухарку и прочие условия творческой работы), и признавал ее право, соразмерное его, Бориса Пастернака, собственному, на творческую деятельность и свою обязанность эту деятельность высоко ценить. Встревоженные, всерьез озабоченные вопросы о том, как идет ее работа, удается ли выкроить время, нет ли каких помех, он задает с периодичностью, будто заданной по календарю, покорно и покоренно: «Пишешь ли этюды и, если нет, то почему?»

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 173.

Это – в Германию. Представьте, что куда-то поработать и подлечиться уезжает Пастернак и кто-то участливо вопрошает его: «Пишешь ли ты наброски к стихам, а если нет, то почему?» Под скрип опадающего занавеса Пастернак добился вызова из Германии. Семейству, всем троим, было с места не сняться, одни только визы стали стоить по 300 рублей с человека вместо тридцати, выяснялось – кому нужнее. Женя ненавидела его за то, что он не мог обеспечить ей лучший уровень пребывания, но поехала, разумеется, она. «Обстоятельство, например, что за границею ты, а не я – для тебя НЕ ФАКТ только оттого, что матерьяльно я не мог справиться со всем тем, что ХОТЕЛ для тебя сделать перед тем, как уехать с Женичкою к нашим».

Там же. Стр. 178.

Проиграна и эта ситуация, в 1922 году Пастернаку не хватило комнаты, в этот раз – вообще поездки. Пастернак благородно подписывает капитуляцию: «Пишешь ли этюды?»

Наверное, такие события не проходят бесследно. Женя была мнительна, щепетильна, истерична, ненависть ее к Пастернаку, увиденная им в их первые годы и закрываемая неподдельным уважением – Женя была достаточно интеллигентна, – могла проявиться для него, уже привыкшего к теплой дружбе, крайне болезненно. Запрограммировав себя на бесцельный, протокольный и опасливый интерес к ее творчеству, он взял себе за правило вести себя так и с другими, чтобы казалось, что эта «вежливость» – свойство его характера, а не Женина требовательность.

Он принял на себя готовность яичницу любого человека сравнить со своим Божьим даром. Это им была послана телеграмма: «Я отказался от Нобелевской премии, дайте работу Ивинской». Сын Жени Жененок удивляется: «У меня мороз пробежал по коже <> Я живо представил себе <> шокирующую несопоставимость двух полюсов: переводов Ивинской из корейской поэзии и высокой чести первой литературной награды мира».

Там же. Стр. 539.

В отношении с Женей Пастернак себе истерик не позволял.

Как всегда, особое положение у Зинаиды Николаевны.

Не зря она вышла из каменоломен творенья: быв женой Нейгауза и Пастернака, она не демонстрировала своей профессиональной музыкальности и не понимала поэзии Пастернака. Продолжала не понимать, когда при ней читались стихи об Ивинской.

Борис Леонидович то напишет отцу, как Женя продвинулась в рисунке и какого сходства добивается, то опишет, какие успехи сделала за «рабочее» лето: «сделала несколько карандашных портретов с большим сходством и технической свежестью, прекрасный масляный этюд дуба с солнечным передним планом и тенистою заглохшей глубиной заднего…» Тот, будучи совершенно профессионален, вежливо отписывается: «сообщение твое насчет художественной поездки Жени большой (валюта всех государственных чиновников: привораживание дам средствами из государственной казны, поклонник Жени был ответственным работником писательского станка – и организовал включение „художницы Пастернак“ в состав группы представителей советской творческой элиты по каким-то теплым и сытным краям) и насчет ее художественных успехов меня порадовало».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 51, 587. Играть при Зинаиде Николаевне на рояле Пастернак стеснялся, описывать Женины художества перед Леонидом Пастернаком – нет.

Когда из Англии после войны сестры и Раиса Ломоносова прислали Пастернакам посылку с одеждой, Борис Леонидович, конечно, половину женских платьев отнес Евгении Владимировне. «Но она на другой день принесла его обратно. Она сказала <> что я с Зиной живу слишком крупными системами (это ее выраженье), что я перестал замечать людей и чувствовать по-человечески, что она не могла спать от мыслей и воспоминаний, что с нашей стороны пользоваться этими вещами свинство и вымогательство, что она возвращает платье, так как не участвовала и не хочет участвовать в нашей дележке, что ты и Жоня живете, наверное, гораздо хуже, то есть в гораздо больших заботах, чем я».

В работах Евгении Владимировны есть стиль – на протяжении всей жизни она работает все в одной манере, действительно немного импрессионистской. Когда работает с ответственными моделями – в надежде иметь их заказчицами, – не решается употребить и этот невеликий индивидуализм, рисует – не пишет – красками тщательно, как цветным карандашом.

«Денег попросила, потому что из 80 р. отдала половину доктору, а я избалована и без денег мне неприятно».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 492.

«Женя была больна весной и очень худа. Редко, когда она бывала довольна летним местопребываньем и за лето почти никогда не поправлялась. Не то сейчас. Она вернулась из Крыма, где ее окружало общество из того же литературного круга и где к ней чудесно относились, загоревшей и пополневшею, в ровном, спокойном и веселом настроеньи; мягка со мной… »

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам.

Стр. 698. Письмо 1937 года.

«На Волхонке нет ванны, на Тверском бульваре (в той квартире, которую Женя отняла у Зины) – есть. Женя большая в Крыму».

Там же. Стр. 671.

«Она сделала ощутительные успехи в рисованьи. Только теперь научилась она передавать живое сходство в рисунке, и в какой-то манере, очень по своему благородству особенной, хотя и робкой».

Там же. Стр. 583. Письмо от августа 1933 года.

«Мама говорила потом, что на долю ее семейной жизни с папой пришлись годы безденежья и трудностей с изданиями, а вторая женитьба совпала со временем широкой папиной известности и большого количества выходивших тогда книг».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 382.

«…годы безденежья и трудностей с изданиями» – а разве она верила в него: в великого, но не признанного писателя, за которого она вышла замуж, поддерживая его на его поприще? Все было наоборот: она вышла за неудачника без перспектив (ну, из хорошей семьи, ну, будто бы выдающегося поэта – так ведь ненадежнее этого поприща нет), мать мечтала, что перебесится и станет, например, коммерсантом. Художницей – хоть ей все-таки надо было обрести и приличный замужний статус, – художником, с обязательствами достичь «широкой известности и большого количества» продаваемых картин, – в этой семье была она, целеустремленная Женя. Ее заслуги в том, что у папочки возникла широкая известность (совпавшая с каким-то другим периодом в его жизни), не было никакой. Она ни за какого деятеля с предполагаемой широкой известностью не выходила. Такового ей не досталось.

Типичная ситуация первой «новой русской» жены. Сначала девушка выходит за того, за кого может, кого удается подцепить. Не за дипломата, не за сына директора магазина – за того, за кого смогла пристроить родня, как семейство Жени Лурье никого респектабельнее Пастернака для нее не подыскало (Иду Высоцкую, чаенаследницу, например, за него не отдали). Супруги живут не бог весть как дружно, расходятся, муж идет в гору (один, без ее помощи – соратники расходятся по-другому, как дружественные или недружественные партнеры), и дама уже не удовлетворяется ролью оставленной жены с завидной для всех бывших подружек суммой алиментов, которых никогда бы не заработать. Хочет заводов, газет, пароходов.